— Я не могу объяснить, потому что нет времени! Я должна уничтожить их сейчас!
Он продолжает идти вперед.
— У меня тут солдаты, они до зубов вооружены. Тебе не нужно убивать себя, чтобы исполнить свое желание. Если ты мне все по порядку расскажешь, я буду рад сделать это сам.
— Лалит… пожалуйста, беги отсюда.
— Положи гранату, Турин. Просто положи ее, медленно и спокойно. Наверху четверо солдат, выдернешь чеку — убьешь не только меня, но и их тоже.
Мулагеш прикрывает глаза:
— Проклятье…
— Я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты бы никогда не убила солдата. Просто опусти гранату. Я здесь. Все кончено. Просто расскажи мне, что происходит.
Мулагеш делает длинный выдох. Все ее тело напряжено и дрожит. И тогда она очень-очень медленно вынимает палец из кольца гранаты.
Та падает на пол с глухим стуком. А следом у Мулагеш подгибаются ноги и она плюхается на пол. А потом сидит, уткнувшись головой в колени, и дышит, тяжело и прерывисто.
Бисвал подходит к ней и протягивает руку:
— Твое оружие, Турин. Отдай его.
— Что? — непонимающе спрашивает она.
— «Карусель». Я должен ее забрать, на всякий случай.
Она без раздумий вынимает «карусель» из кобуры и передает ее Бисвалу.
— А теперь, — говорит он, — скажи. Что не так с этими мечами?
— Ты слышишь их голоса? Эти голоса, эти жуткие рассказы?
Он мрачно кивает.
— Это адепты, — объясняет Мулагеш. — Это голоса адептов. Некогда меч и воин составляли единое целое, а тинадескит — это прах мечей адептов, по-прежнему сохраняющий их души. Рада поняла, что, отковав заново мечи, она может поднять мертвых, заманить их сюда, чтобы они вторглись и уничтожили все творение — ведь им обещали это много лет назад.
Бисвал с неподдельным изумлением смотрит на нее.
— Но это…. Это невозможно. Это просто-напросто смешно! Этого не может быть! — и он оборачивается к Раде. — Не правда ли?
Рада торжествующе смотрит на него.
— Да, — говорит она. — Это правда. Все кончено. Я победила. Вы просто этого еще не знаете.
— Ты… Ты и вправду в это веришь? — спрашивает он.
— Мне не нужно верить, — отвечает Рада. — Это реальность. Это случится, причем очень скоро. В Мирграде много лет назад бог явил себя людям, генерал, — но по сравнению с тем, что произойдет сегодня вечером, это была просто небольшая стычка.
Он снова смотрит на Мулагеш. В глазах его вспыхивают странные огоньки:
— Она… она хочет, чтобы случилась еще одна Мирградская битва?
— Нет. Тут все гораздо хуже. Это будет вторжение, там огромная армия.
— Армия адептов — таких, как Жургут?
— Несколько тысяч адептов, — устало отвечает Мулагеш. — Или больше. Они придут сюда на кораблях. Приплывут с острова, на котором стоит Город Клинков. Так написано, и это то, что им обещали.
— Вы не выстоите против них, — говорит Рада. — Никто не сможет выстоять. Вы видели, что Жургут сделал с городом. Они порубят вас в капусту. Ваше самое современное оружие не сумеет их остановить. — Она безмятежно улыбается. — Я освободила их, видите ли. Они пребывали в заточении в разрушенном городе… А я вывела их из тьмы.
Бисвал молчит. Потом обращается к Мулагеш:
— Значит, будет война.
— Причем такая, какой мы еще не видели, — говорит Мулагеш. — Мы должны остановить ее. Мы обязаны.
— Слишком поздно, — усмехается Рада. — Все уже случилось. Там, в море, сливаются две реальности. Вскоре вода потемнеет от кораблей и этой эпохе настанет конец.
Бисвал смотрит на Мулагеш.
— Будь честна со мной, Турин. Ответь мне как солдат солдату, как равному. Ты действительно, вправду веришь, что все, что она говорит, случится?
— Да, — отвечает она. — Я побывала в Городе Клинков, я видела войско мертвых. Они ждут. Вот поэтому я вся красная от крови, Лалит… Я… я знаю, что это выглядит как сущая бессмыслица и кажется невозможным, но это правда. Будет сражение и война такого масштаба, которого мы и близко не видали.
Он еще некоторое время выдерживает ее взгляд, и по глазам его заметно, как он устал и опечален. Он похож на человека, который недавно видел много смертей и ожидает, что в будущем их окажется еще больше.
— Битва и война, — говорит он себе под нос, — такого масштаба, которой мы и близко не видали…
И тут в его взгляде что-то меняется — глаза становятся холодными и злыми. И он тихо говорит:
— Я тебе верю.
И Бисвал поднимает «карусель», прицеливается Раде в лицо и нажимает на спусковой крючок.
В тесном помещении выстрел слышится как громовой раскат. Пуля входит в правый глаз Рады, прямо в слезную железу, и правый глаз от этого чуть проваливается, а лицо становится кукольным, как у плохо сделанного манекена. Затылок ее взрывается, темно-пурпурные внутренности летят в горн, яростно шипя, если попадают на угли. Потом Рада складывается и падает, на бледном и круглом лице ее так и остается выражение слабого удивления.
Мулагеш потрясенно смотрит на это. Потом переводит взгляд на лицо Бисвала и видит на нем точно такое же выражение, какое она видела всего лишь раз много лет назад у ворот Мирграда: решимость сделать то, что он считает нужным, и ожидание того, что мир либо примет это, либо подвинется и уступит дорогу.
— А я-то все думал, как нам пробудить Сайпур, — тихонько говорит он. — А тут очередная Мирградская битва… Нет, такое зрелище я пропускать не намерен.
— Лалит… — выдыхает Мулагеш. — Что… что…
— Лейтенант! — зовет он.
— Что… что ты наделал, Лалит? — слабым голосом спрашивает Мулагеш. — Что ты творишь?
Бисвал безмятежно разряжает «карусель», патроны со звоном ударяются об пол. Сверху доносится топот — кто-то очень быстро спускается по лестнице. Тогда Бисвал перехватывает «карусель», берет ее за барабан и заносит над Мулагеш.
Мир вспыхивает от боли. Турин чувствует, что заваливается на бок, потолок кружится над ней.
Юный сайпурский офицер несется по лестнице в кузню и тут же замедляет шаг, увидев труп Рады.
— Генерал Мулагеш только что убила губернатора полиса Раду Смолиск, — спокойно произносит Бисвал. — Я обезоружил ее. Прошу, возьмите ее под стражу.
Он выходит, не удостоив ее взглядом. Мулагеш пытается оставаться в сознании, но потом в голове ее смеркается и наступает полная темнота.
16. Королева Горя
Я отдал этому своего ребенка. Я отдал моего ребенка Ей.
Я отдал Ей себя. Сейчас и навсегда.
Меч — единственное, что у меня осталось. Не просите меня выпустить его из рук.
Писания святого Жургута, 731 г.
Валлайша Тинадеши с трудом дышит. Она думала, это будет легко. Она считала, что Мулагеш уничтожит мечи и они снова лягут в дрейф… Но, вместо того чтобы дрейфовать обратно в тень реальности, они становятся все ощутимее, они приходят в себя, пробуждаясь.
А еще они постепенно понимают, что она — не та, за кого они ее принимали.
Эта истекающая кровью, испуганная женщина — не Императрица Могил. И не Божество смерти и войны. Тогда почему она здесь? Почему они прислушиваются к ней? И они продолжают отвергать ее.
Это очень болезненный процесс. Они отвергают ее, подобно плоти, которая выдавливает из себя шип. Она даже не представляла себе, что стала их частью, и теперь они отказываются от нее, выталкивают ее обратно, и это подобно потере конечности, о которой она раньше и не подозревала.
В конце концов она принимает то, что случилось: у этой странной женщины ничего не вышло. Она оплошала. Мечи все еще существуют — и притягивают к себе мертвых. Вот только теперь у Тинадеши нет клинка Вуртьи, и она бессильна против них.
Она умирает. Она чувствует это. Она ощущает, что истаивает, чувствует, как сам Город Клинков давит на нее, сокрушая разум, избавляясь от человека, который не должен был в нем находиться.
Она все еще слышит мысли адептов, что стоят на берегу: «Матерь наша… Матерь наша, мы идем… Мы идем к тебе…» А затем она чувствует, что они уходят, отправляются в царство живых.
— Нет, — скулит она. — Пожалуйста, нет…
Это невыносимо. Она пытается подвинуться и падает — сил держаться прямо уже нет. Она слышит, как они просятся к Матери. Голоса их сливаются у нее в голове, и вдруг она вспоминает день, очень давний день в Сайпуре, когда она с детьми взялись за руки и побежали вниз по склону холма, все вместе, как они весело смеялись, а кто-то упал и так и катился вниз…
Это ее последние мысли: горячее летнее солнце, мягкие объятия травы, звонкий детский смех и теплое, радостное пожатие тонких пальчиков.
Сигруд обычно хорошо себя чувствует в засаде. Забраться в какой-нибудь тайный темный уголок и там сидеть неслышимым и невидимым, — о, это его вторая натура. Но вот сейчас он сидит в тени деревьев перед домом Рады Смолиск, и ему как-то не по себе.
Все идет не так. И совсем не так, как он предполагал.
Он наблюдает за тем, как сайпурские солдаты выходят один за другим из дома. Они выносят что-то похожее на оружейные стойки, а потом два тела. Одно из них принадлежит Мулагеш — руки ее связаны за спиной, один солдат держит ее за ноги, другой — за подмышки. Наверное, она жива. Никто не будет связывать руки покойнику. Но она какого-то очень красного цвета, и это… это как-то странно.
Второе тело лежит на носилках, и оно накрыто с головой. Человек на носилках очень невысокого роста, и, судя по тому, как с носилок с одной стороны все капает и капает кровь, он очень мертв.
Наблюдая за тем, как они грузятся в машину и уезжают, Сигруд хмурится. Что произошло? С чего бы Мулагеш идти к губернатору полиса? Что такого она обнаружила в посмертии, что не только сама пришла сюда, но и его попросила о том же?
И где его дочь?
Из дома выходит Бисвал. Он слушает, как один из офицеров о чем-то ему докладывает. Бисвал кивает, и, хотя вид у него недовольный, в целом он спокоен, а не сердит: ему говорят о чем-то, с чем можно справиться, можно выдержать и перенести — да, это что-то нежелательное, но не слишком важное. Лейтенант продолжает указывать пальцем на деревья за домом, точнее, на заросли папоротника под ними. Бисвал смотрит туда ничего не вы