ражающим, холодным взглядом и кивает. Он произносит что-то короткое — наверное, «ничего не поделаешь», — садится в машину, и та быстро уезжает.
Теперь у дома осталось совсем немного солдат. Сигруд ждет, когда они разойдутся, а потом подкрадывается поближе.
У двери стоит солдат, поэтому Сигруд даже не пытается проникнуть внутрь. Но он тихонько идет к тому месту в папоротниках — интересно, что же там такое случилось, что офицер так беспокоился…
А вот где-то в десяти футах от места он чует это. Кровь. Много крови.
Он осматривается, притаившись в тени дерева. В таких условиях не разобраться, что к чему, однако папоротник в том месте примят, словно кто-то в него упал навзничь.
А еще он чувствует знакомый запах. Запах сигарет. Не обычных, а ароматизированных. Тот самый сорт, который так любит его дочь.
Сигруд смотрит наверх, туда, где стоит форт Тинадеши, и думает.
Мулагеш приходит в себя и тут же жалеет об этом. В голове на месте мозга, похоже, один большой синяк. Она со стоном поднимает левую руку, чтобы дотронуться до лба, и слишком поздно вспоминает, что левая рука у нее металлическая. Она врезается в лоб, который отзывается новой волной боли. Турин жалобно стонет и встряхивает головой. Затылок елозит по каменному полу.
Она хмурится и открывает глаза. Она в тюремной камере, освещенной электролампочкой. В Вуртьястане есть только одно место, куда подведено электричество…
И тут, словно во сне, она припоминает, что случилось.
«Мечи».
— Эй! — кричит она. — Эй, кто-нибудь, отзовись!
Молчание.
Она заставляет себя сесть. Ощущение такое, что в голове что-то плещется, некая вязкая жидкость, что пытается прорваться через хрупкие стенки черепа. Мулагеш дотрагивается до лба — на этот раз правильной рукой — и обнаруживает, что ее лицо покрыто запекшейся кровью. Бисвал, видимо, едва череп ей не раскроил.
Сквозь решетку камеры мало что разглядишь — разве только гладкую каменную стену с дверью, потемневшей от сырости. Над проемом моргает электрическая лампочка. Мулагеш встает — и это занимает гораздо больше времени, чем она ожидала, — подходит к решетке и опирается на нее.
Ну что ж, что там у нас в карманах? Кобуры нет, это понятно. С остальным оружием тоже ясно. И меча Вуртьи больше нет при ней. Плохо, очень плохо, если кто-то выкинул его, не зная, что это такое…
Она как можно дальше просовывает голову через металлические прутья и выглядывает в коридор. Слева — еще двери камер, а вот справа, ярдах в двадцати, стоит рядовая в темно-красном берете, по стойке «смирно», руки назад. Она слишком далеко от Мулагеш, чтобы прочитать ее имя, зато шевроны на ее форме прекрасно различаются даже на таком расстоянии. Мулагеш теперь знает, в каком она звании. Дверь за ее спиной — железная, со стеклянным окошком. Видимо, это старая часть крепости — и дверь, и решетка выглядят совсем не современно.
— Эй! — зовет Мулагеш. Она долго молчала, поэтому приходится откашляться. — Эй! Рядовая! Слушай. Слушай, я… проклятье, голова-то как болит… Мне нужно поговорить с Бисвалом! Очень нужно! Я не знаю, что он там себе думает, но он ошибается! Он ошибается!
Рядовая даже не шевелится. Только моргает.
— Послушай, — говорит Мулагеш. — Я знаю, это все похоже на бред сумасшедшего, но… На нас вот-вот нападут! Вот-вот случится новая атака божественного! Я клянусь — это правда, мы должны начать действовать! Я бы сама не поверила, но…
Рядовая снова смаргивает, глядя в пространство перед собой.
Мулагеш набирает в грудь побольше воздуху и орет:
— Демон тебя задери! Да, я сейчас сижу в камере, но я старше тебя по званию, так что ты давай, шевели ножками! Я тебе приказ отдала! У нас тут критическая ситуация, явная угроза безопасности, и ты, и я обязаны предотвратить ее!
Ничего не происходит. Она глухая, что ли?
— Ах ты ж, зараза, — говорит Мулагеш. — Ты мне не ответишь, что бы я ни говорила, да?
Рядовая снова смаргивает.
— Вот, сука, я попала, — бормочет Мулагеш и снова садится на пол.
Ей надо подумать.
Капитан Сакти в большой переговорной форта Тинадеши очень старается не уснуть. Они провели в седле целый день и целую ночь, после такого сидеть-то тяжело, не то что оставаться в сознании. Он смотрит на майора Хуккери и других старших офицеров: они примерно в таком же состоянии. И зачем это все? О новой дрейлингской угрозе их уже оповестили. Так зачем и почему Бисвалу нужна эта встреча? Что такого важного могло случиться?
Дверь открывается, и Бисвал входит в комнату. Руки у него сцеплены за спиной, как у глубоко задумавшегося человека. И в то же время при взгляде на него чувствуется, что генерал горд и полон энергии: спина слишком прямая и шаг слишком четкий. Непонятно, то ли он доволен, то ли в ярости.
Он проходит во главу стола и поворачивается к офицерам.
— Благодарю всех присутствующих за то, что вы здесь, — спокойно говорит он. — Я знаю, в последние дни нам всем пришлось нелегко. У нас не очень много времени, поэтому я сразу перейду к делу. Недавно мы обнаружили, что дрейлинги составили заговор с целью сохранения божественных артефактов, поднятых со дна океана. Я подозреваю, что они так поступили из страха перед тем, что мы можем закрыть проект строительства гавани, дабы предотвратить возможные побочные эффекты. Однако их предательское молчание уже сослужило плохую службу: из-за их действий нам и нашему образу жизни угрожает новая атака божественного. Наш долг — в том, чтобы защитить эти берега.
В комнате царит напряженное молчание.
— Генерал Мулагеш, как я обнаружил, также состояла в заговоре с дрейлингами, — сообщает Бисвал. — Они с главным инженером Харквальдссон планировали убийство губернатора полиса Рады Смолиск, которая раскрыла их преступления. С глубокой печалью сообщаю вам, что генерал Мулагеш в этом преуспела. Кроме того, поскольку воры и предатели не знают, что такое честь, она убила Сигню Харквальдссон, чтобы не оставлять свидетелей своих преступлений. Мы схватили генерала, и теперь она находится в тюрьме.
Справедливость восторжествует. Но сначала мы должны сразиться с врагом. Предательница призналась, что божественную атаку следует ждать с моря и она направлена на сам Вуртьястан. Но сейчас мы контролируем ситуацию, мои храбрые сайпурские офицеры. Мы заранее предупреждены об угрозе. И мы вступим в бой, и бой этот будет честным, и мы выйдем из него победителями — победителями и героями, память о ком будет жить в потомках вечно. И всем этим глупым проектам, в которые наша родина оказалась втянута здесь, на Континенте, этой бесполезной и дорогостоящей трате сил послезавтра будет положен конец.
Сакти смотрит на остальных офицеров. Кто-то сидит, окаменев от ужаса, у других навернулись на глаза слезы восхищения.
— А теперь идите! — говорит Бисвал. — Идите и выводите людей на стены, крепите нашу оборону, готовьте наших солдат. К утру мы станем живой легендой.
В семидесяти милях к югу от Вуртьястана грузовое судно «Хеггелунд» совершает свой последний переход к новорожденной гавани. Капитан Скьелстад не первый раз идет этим маршрутом с грузами из Вуртьястана в Аханастан и обратно, но сейчас корабль его везет поистине огромный груз — десять тысяч тонн аханастанского цемента для русла Солды. По его расчетам, «Хеггелунд» должен прибыть незадолго до 02:00, как раз вовремя для того, чтобы ЮДК взялась за работу.
Во всяком случае, так говорят расчеты. Но сегодня что-то… что-то не так. Он стоит на мостике, вороша бессчетные морские карты и таблицы расчетов, пытаясь доказать, что невозможное не случилось — хотя все его замеры и оборудование свидетельствуют, что именно это и произошло.
Он снова сверяется с картами.
Затем смотрит на барометр, на измеритель скорости и измеритель расхода топлива.
Он сдвигает фуражку на затылок, чтобы почесать голову.
— Что за мать твою…
Они расходуют топливо с невообразимой скоростью, но этого же не может быть — они идут по Великому Западному течению, которое не только подогревает Вуртьястанский залив, но и струится вдоль берега с приличной скоростью — собственно, за то его и любят моряки, ведь с его помощью можно сэкономить топливо.
Вот только у них это никак не получается. За последние два часа они сожгли чудовищный объем топлива, причем двигались с черепашьей скоростью.
На самом деле, судя по таблицам, Великое Западное течение исчезло. Или, по крайней мере, перестало быть единым целым.
На мостик, запыхавшись, вбегает первый помощник:
— Сэр, я снова замерил скорость — шесть узлов.
— Ну так прекрасно, — не верит своим ушам Скьелстад. — Но тогда — почему мы еле ползем?
— Вы не дали мне договорить, сэр, — уточняет первый помощник. — Скорость — шесть узлов на юго-юго-запад.
— Шесть узлов к югу? — изумленно переспрашивает Скьелстад. — Этого не может быть! То есть… да нет, мать его в бога душу, этого просто не может быть! Они называют это Великим Западным течением, потому что оно идет на запад!
— Я знаю, сэр, — говорит первый помощник. — Я не понимаю, как это могло произойти. Но… мне кажется… кажется, что…
— Что — что?
— Что его… развернули, сэр.
— Развернули?
— Да, сэр. Перекрыли, сэр. Все Великое Западное. Оно во что-то упирается.
— Во что упирается? — в ярости спрашивает Скьелстад.
— Я наблюдал за горизонтом, сэр, но я не увидел…
Ответ первого помощника никто так и не успевает услышать, потому что в этот момент корабль сотрясается от носа до кормы, словно он только что на полной скорости протаранил другое судно. Капитан и его помощник падают и катятся по полу. Скьелстад чувствует, как дрожит под ним корабль, кренясь с такой скоростью, какой не развить даже в самых бурных водах. Они что, на берег вылетели? Но здесь нет никаких берегов — они в открытом море!
Судно вздрагивает и качается, но уже не так быстро — Скьелстаду удается подползти к окну и подняться на ноги.