Мы по очереди фотографируем список дел, который нацарапали на обороте сценария. Я снимаю фотоаппаратом, а не телефоном. В этом звуке есть что-то успокаивающее: тихий щелчок, когда нажимаешь на кнопку. Так бы весь день и слушала.
Эмми передаёт Джошуа сценарий.
– Сфоткай его на всякий пожарный. Вдруг потеряешь оригинал.
Джош прячет листок в карман и поджимает губы. О-хо-хо.
Похоже, беспокоится.
– Что? – спрашиваю я. – Джошуа… У тебя вид, словно наглотался солёной воды. Что случилось?
– Ничего. Просто думаю, что нам сейчас не нужно так часто встречаться. А то как-то подозрительно.
– А не будет подозрительно, если мы вдруг перестанем общаться? – спрашивает Эмми. – Народ привык, что мы околачиваемся вместе.
– Тут повсюду глаза и уши, – повторяю я мамины слова, которые слышала об этом городке десятки раз.
Она хочет сказать, что Истпорт маленький. А люди любопытны.
Всё необычное или просто иное привлекает внимание.
– Мне это совсем не нравится, но Джошуа, пожалуй, прав. Если мы будем шнырять вместе туда-сюда и привлечём внимание, план окажется под угрозой.
– Точно. Если разделимся и поймают кого-то одного, остальные доведут дело до конца. Хорошо, договорились. Если мы действительно хотим чего-то добиться, нужно сделать всё возможное. И прямо сейчас это означает: лучше лишний раз не встречаться.
Меня обуревает страх. Что ни говори, план опасен. А ещё опаснее то, что каждый будет действовать самостоятельно. Я старалась избегать этого с самого начала. Правда, фотоаппарат помогает мне взять себя в руки. Когда я смотрю через объектив, страх исчезает. Но на этот раз спрятаться не получится. Может быть и хуже, придётся заменить Джошуа и выступить вместо него.
– Ребята, у нас всё получится, – старательно улыбаясь, ободряет Брианна. – Она полагается на нас.
Ха! Хорошо сказано. Бри права. Молли на нас рассчитывает. Но в случае нашего провала она заставит нас поплатиться за это.
Небо пронизывает молния, и на кухне раздаётся звон разбитого стекла.
В зале появляется папа. Вид у него измождённый. Сняв фартук, он комкает его и бросает за стойку.
– Слышали звон? Это не драматический саундтрек к маминым рассказам. Я уронил чашу для пунша, ту, в форме черепа.
– О-хо-хо. Мамину любимую?
Мне та штуковина никогда не нравилась – черпать красную гадость из черепа? Фи! Но ей нравится. То есть нравилась.
Папа вздыхает.
– Ага. Я хочу быстренько выбежать и поглядеть, вдруг найду замену. Уже поздно, заказы всё равно поступают медленно. Присмотришь за рестораном несколько минут, пока меня не будет?
– Наверное, да. А где мама и Джанет?
– Мама рассказывает легенды во втором зале, а Джанет уже ушла домой.
Снаружи раздаётся гром, и на этот раз свет мигает.
– Ну что, лапусь? – спрашивает папа.
Я отвожу взгляд от окна и покачивающихся снаружи деревьев, потом киваю.
– Конечно. Я подожду, пока ты вернёшься.
Папа с облегчением вздыхает.
– Спасибо, детка. Пожелай мне удачи!
Когда он исчезает в надвигающейся буре, я смотрю на друзей.
– Вы лучше идите, пока буря не разгулялась.
Эмми и Брианна двигаются по скамейке и встают.
– А как же ты? Мне не хочется бросать тебя здесь, – размышляет Брианна. – Особенно если ты права и эти бури становятся всё страшнее и страшнее.
– Я останусь, – отвечает Джошуа. – Потом вместе пойдём домой. Какие проблемы?
Лицо Эмми озаряет озорная улыбка.
– Как мило, Джошуа. Просто супер. Очень, очень мило!
Я вожу ногой под столом и наступаю ей на носок.
Эмми перепрыгивает на другую ногу, умудряясь морщиться и смеяться одновременно.
– Тогда ладушки. Ухожу. Пока…
Она замолкает, и в её глазах появляется более серьёзное выражение.
– До встречи на параде, – говорю я.
Слова звучат как финальный аккорд, и меня бросает в дрожь.
– До встречи на параде, – вторят Брианна и Эмми.
Они выходят под завывающий ветер, и я успокаиваю себя, что с ними всё будет в порядке.
У нас всё будет хорошо.
Глава 39
– Ты правда хочешь остаться? Будешь ждать со мной вместе? – спрашиваю я Джошуа.
Эмми и Бри ушли, и теперь всё по-другому. Будто заходишь в лифт с незнакомыми людьми. Какая-то неловкая тишина, и я даже не знаю, что сказать.
Он гладит нетронутую салфетку в форме привидения и пожимает плечами.
– Ага. Они, наверное, пойдут другой дорогой, ведь им до дома ближе, чем нам. А мне в любом случае неохота идти одному.
– Боишься? – усмехаюсь я.
Он криво ухмыляется.
– Будто ты не боишься.
– Ха. Совсем не боюсь. Правда, правый глаз дёргается, и живот скрутило, словно кто-то дал под дых, но всё это так, случайности!
– Ага. Случайности, – смеётся Джошуа.
Свет снова мигает и на этот раз отключается на более долгий срок, чем раньше. Я нервно вдыхаю, осознавая, что в ресторане тихо. Слишком тихо.
Вскочив, я вытягиваю шею, чтобы заглянуть во второй зал. Мама стоит у стены, раскинув руки и приподняв брови, как будто рассказывает страшную историю. Только она не шевелится. Совсем. Замерла.
На нашем столе ярко вспыхивает и гаснет свеча. Я с ужасом смотрю, как все свечи гаснут одна за другой. Струйки дыма плывут в воздухе, словно призраки, с последним оглушительным раскатом грома зал погружается во тьму.
Джошуа хватает меня за руку. При свете уличных фонарей я вижу его глаза, большие и круглые, как две луны.
– Кажется, такое уже было, – шепчет он.
Мне не нужно спрашивать, что он хочет сказать. Увидев, как замерла в соседнем зале мама, я понимаю. Если люди замирают, как тогда, на параде, значит, Молли близко.
От звона колокольчика над входной дверью у меня сильнее колотится сердце. У входа стоит сутулая фигура, в темноте эхом отдаётся знакомый скрежет.
Джошуа поднимается и помогает мне встать. Мы отступаем, а тень делает шаг, другой…
Дверь хлопает от порыва ветра. Колокольчик отлетает, шмякается о барную стойку и падает на пол.
Скрежет Молли всё громче, приближаясь, она шлёпает мягкими босыми ногами по плитке. Стоит мне с облегчением подумать, что нас не заметили, как она стремительно поворачивает голову. На этот раз глазницы не чёрные, а белые и сверкают, словно она увидела цель. Добычу.
– Бежим! – визжу я и тяну Джошуа во второй зал.
Впотьмах я натыкаюсь на стулья и столы и останавливаюсь, осознавая, что мечусь точно так, как тупые персонажи в фильмах ужасов. Я привела нас в зал без выхода.
Тяжело дыша, разворачиваюсь и прислоняюсь спиной к стене. Даже в темноте видно, как все застыли, лица перекошены от страха.
Молли с хрипом врывается в зал и снова пристально смотрит на нас. С разинутым ртом.
Вырывающийся у неё вопль такой пронзительный, что я отпускаю руку Джошуа и закрываю уши. Когда она наконец перестаёт кричать, я трясу его за плечо, чтобы привлечь внимание.
– Не. Шевелись, – дрожащим голосом шепчу я.
Джошуа замирает. Липкой рукой он снова находит мою, сжимая так крепко, что я боюсь, хрустнут кости.
На потолке внезапно разбиваются лампочки. На головы падает стеклянный дождь. Я стряхиваю осколки с волос и замираю, когда за спиной начинают вибрировать кирпичи. Повернувшись, обнаруживаю, что в стене образовалась большая трещина – в стене, которая отделяет ресторан от захоронений на соседнем кладбище.
В трещине что-то шевелится. Палец. Он лихорадочно извивается, пока полностью не высовывается из разбитого кирпича. Вырывается ещё один палец, затем ещё один… И вот уже видна рука. Пятнистая рука с венами, зазубренными чёрными ногтями и сочащимися язвами.
Рука полностью высвобождается, демонстрируя локоть.
Она хватает Джошуа за рукав, притягивая его к стене. Парень взвизгивает и пытается высвободиться, но ничего не получается. Рука слишком сильна, и с каждой секундой в стене появляется больше пальцев. Вскоре там окажутся десятки рук, и его затащат в стену. Если Молли захочет, то, может быть, навсегда.
С перепугу я хватаю поднос с ближайшего столика и изо всех сил бью по руке. А потом ещё и ещё. Снова и снова, пока рука не отпускает Джошуа и я его не оттаскиваю.
Неожиданно включается свет, я зажмуриваю глаза и измученно дышу. Джошуа на полу у моих ног. А ещё… Резиновое чудовище Франкенштейна?
Дёргающееся украшение лежит ничком, из повреждённой шеи торчат всевозможные пружины и провода. Руки раздавлены и согнуты под странными углами. Я перевожу взгляд на стену. Трещин нет. Ни пальцев, ни рук – обычный старый кирпич. Поднос выскальзывает у меня из рук и с грохотом падает на пол.
В зале раздаются аплодисменты. Посетители вскакивают, хлопая в ладоши и улюлюкая, как на концерте.
– Дамы и господа, моя дочь Мэллори!
Мама раскрывает в мою сторону плащ и улыбается. Радуется и явно не понимает, что я только что боролась за жизнь.
Я оглядываюсь на дверь. Никого. Молли не видно.
Мама наклоняется и подносит руку ко рту, как будто доверяет страшную тайну.
– Ты, как всегда, вовремя! Я знала, что когда-нибудь ты этим займёшься, дорогая! Ты появилась неожиданно, но я в восторге.
Я сжимаюсь. Мама подхватывает Франкенштейна и ставит его к стене. Он такой жалкий, весь избитый и поломанный, но маме нравится. Чем страшнее, тем лучше.
Мы с Джошуа переглядываемся. У него всё те же испуганные огромные глаза – луны-близнецы. Я нежно сжимаю его руку. Если мы не добьёмся успеха на празднике, Молли отомстит. А сейчас она мучает нас с Джошуа, ожидая, что мы всё исправим. В противном случае заплатит весь город.
Ага.
Провалить дело нельзя.
Глава 40
Я сижу на кровати и смотрю на странный предмет передо мной. После встречи в ресторане с Джошуа, Эмми и Бри прошло три дня. Три дня с тех пор, как увидела в «Холме» Молли и избила резинового Франкенштейна. Три дня ожидания. Надежд. Молитв о том, чтобы каждый хорошо сыграл свою роль. Моя роль лежит здесь, на кровати, но я до сих пор не знаю, что с ней делать.