– Нравится? – пританцовывая, спрашивает он.
Я наконец поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. На лоб наискосок падают непослушные волосы. Синие-пресиние глаза блестят на солнце. Джошуа улыбается краешками губ.
– Круто, – замечаю я, опуская глаза. – Напоминает Сахару или что-то такое.
– Не совсем, – возражает он. – Сахара в Африке. А это Сонора. В Аризоне.
Интересно. Обычно на заказных кедах Converse видишь героев фильмов, цитаты, слова из песен… Пустыню вижу впервые.
– Тебе нравятся пустыни?
Он смеётся.
– Похоже, так. Я раньше жил в Соноре. Пока несколько лет назад не переехал сюда.
Знакомая картина. Кажется, он не очень счастлив после переезда в Истпорт. Видать, тоскует по пустыне Сонора – голос такой грустный. Как я тоскую по Чикаго.
– Что написано внизу? – спрашиваю я, меняя тему.
Если ему хоть вполовину так грустно из-за переезда, как мне, наверное, он не хочет об этом говорить.
Он выворачивает ногу, чтобы я разглядела получше. Внизу, вдоль подошвы, маленькими белыми буквами написано: «Acta, non verba»[2].
– Это латынь.
– О-о…
Это всё, что я могу сказать. Про латынь я почти ничего не знаю, но мне кажется, что добавлять надпись к великолепной паре заказных кед странновато.
– Тебя сюда наверняка отправили фотографировать, верно?
Он показывает на мой фотоаппарат.
– Да, вместе с Эмми.
Замечаю у него за плечами рюкзачок, заляпанный разноцветными красками.
– А тебя отправили делать зарисовки?
Фотографии я ещё понимаю. Но рисунки? Как-то странно. Я никогда не видела, как рисует Джошуа, но у меня есть друзья, которые рисуют, и им нужны холст, мольберт и другие материалы… И время. Я оглядываю улицу – жизнь здесь бьёт ключом. Никто не стоит на месте.
Кругом суетятся продавцы и волонтёры: развешивают воздушные шарики, раздают футболки и устанавливают киоски. Совсем неподходящее место для рисования.
Джошуа пожимает плечами.
– Ну да. Я должен «посетить парад, вдохновиться», а потом его нарисовать. Но сейчас меня вдохновляют только ароматы из киоска твоего папы, – смеётся он.
Я оглядываю ряд палаток на другой стороне улицы. Фасад четвёртой, чёрной, украшен пластиковыми гробами и скелетами. Внутри Джанет тщательно помешивает что-то в огромном тёмном котле…
Ага. Эта палатка точно от ресторана «Холм».
Я вздыхаю.
– Аромат блюда сегодняшнего дня. «Перчёные ляжки разгонят мурашки».
Джо хватается за живот и стонет.
– Надо было позавтракать дома, судя по всему…
Он машет листовкой, прилетевшей по воздуху. И зачитывает вслух:
– Парад пройдёт без перерывов.
Я лезу в карман и достаю завёрнутое в салфетку печенье, к которому не прикоснулась.
– Вот, хочешь? Ещё не остыло.
У него загораются глаза.
– Какой чокнутый откажется от ещё тёплого печенья?
– Может, тот, кого уже тошнит от родительского ресторана со страшилками? – спрашиваю я, но это не вопрос. Правда.
– Джошуа Берген, – вопит в громкоговорителях женский голос.
За ним следует ужасный грохот, и все затыкают уши.
– Зарегистрируйтесь у организаторов праздника!
Мы с Джошуа медленно убираем руки от ушей.
Он откашливается.
– Что это было? Ладно, я пошёл. Спасибо за угощение!
Он поднимает печенье и собирается уходить, но я не могу отпустить его так просто. Надо выяснить, почему он за мной вчера следил и не хотел, чтобы я его заметила.
– Погоди!
Он останавливается и поворачивается.
Ну давай, Мэллори. Я собираюсь с духом и задаю вопрос:
– Почему ты вчера за мной следил? – Я отчаянно сглатываю, не зная, как справиться с накатившим волнением. И продолжаю: – Вчера, вернувшись домой, я увидела тебя. Ты смотрел на меня в окно.
Джошуа пристально и долго на меня смотрит. Слишком долго. Наконец наклоняется, словно хочет поделиться тайной.
– Я знаю, что произошло вчера. Я следил за тобой, потому что со мной случилось то же самое.
У меня перехватывает дух.
– К-как это?
– Не здесь, – шепчет он, стреляя глазами по сторонам. – После парада. У меня дома. Тогда и поговорим.
Он говорит это так доверительно, что я машинально соглашаюсь.
Он кивает, словно мы договорились, и уходит. Эмми мгновенно появляется рядом.
– Кто это? Джошуа Берген? Что он тебе сказал?
Она забрасывает меня вопросами, и я поднимаю руку, чтобы её остановить.
– Тс-с! Да, Джошуа. После парада я с ним встречаюсь. Он хочет мне что-то рассказать. О том, что случилось вчера.
Вид у Эмми такой, словно ей отвесили оплеуху.
– Мэл, ты серьёзно? Нет. Ни за что. Если ты с ним встречаешься, я с тобой. Мы ведь его совсем не знаем. Может, он убийца!
На убийцу он не похож. И на вид не такой уж странный или застенчивый, как я думала раньше. Даже… симпатичный?
– Остынь! Какой из него убийца? Ну, немного чокнутый.
Я оглядываюсь, далеко ли мы отошли, чтобы он не услышал.
– Ты, конечно, любишь знать всё про всех, но сейчас не время изучать Джошуа. Если он растолкует мне, что произошло, мне стоит с ним поговорить. И быстро.
Она качает головой, рыжеватые локоны развеваются на ветерке.
– Я думала, ты просто устала. Ты сама сказала, что сегодня всё кажется глупым.
Ей кажется, что она осталась за бортом, что я обсуждаю тайны с незнакомцем, отодвинув её в сторону. Я пожимаю ей руку, надеясь, что подруга поймёт, что дело не в этом.
– Я всё это говорила, чтобы не расстраиваться. На самом деле после твоего ухода кое-что произошло, и я не могу… не могу это забыть.
Вспоминается последний кадр. Ямки и слово «стоп». Надо было показать его Эмми утром. Если она сейчас обижена, то как рассердится, когда я расскажу ей об этом позже.
В глазах Эмми вспыхивает боль.
– Но ты сказала…
– Девочки, не стойте здесь, пожалуйста, – прерывает нас дородный мужчина в праздничной оранжевой футболке и в белом гриме. – Организаторы мероприятия хотели бы получить фотографии всего, включая подготовку.
Он ухмыляется, чёрная краска на его губах трескается, обнажая тонкие белые линии.
– Вряд ли что выйдет, если вы будете стоять здесь и болтать, да?
Мы с Эмми расходимся, но, судя по взгляду, который она бросает на прощанье, от разговора мне не уйти. Но сейчас у меня парад, и я не хочу ничего пропустить. Особенно сюрпризы, о которых предупредила женщина за столом регистрации.
Глава 12
Я брожу по улице, где должен пройти парад, снимая всё, что хоть немного интересно. Гримёрша готовится делать макияжи на Хэллоуин. Распорядитель отдаёт приказы рабочим, перемещающим пианино с костяными клавишами. Ребёнок выглядывает из окна, ожидая начала праздника.
Потом вижу Молли. Ну, то есть девушку, которую выбрали изображать её на параде. Это Сара Макхеллоран, восьмиклассница из Портовой школы. Я оглядываю её с головы до ног, обращая внимание на летящее белое платье и изящные туфельки. Светлые волосы заплетены в две растрёпанные косы, ниспадающие с плеч, губы накрашены очень бледной розовой помадой. Именно так всегда изображают Милую Молли. Сара вообще была бы красавицей, если бы не тёмные полосы туши, размазанные по фарфоровым щекам, придающие ей измученный вид, будто она только что вылезла из могилы.
– Мэллори! – визжит она, кружась, и подол платья вздымается от ветра. – Поверить не могу. Правда, классно?
– Классно, – повторяю я, чувствуя тревогу. – Ты просто вылитая она!
– Спасибо, – улыбается Сара. – Погоди, это я ещё не вошла в образ, все точно подумают, что Молли вернулась!
С этими словами она падает на колени и издает душераздирающий стон. Раскачивается на тротуаре, хватаясь за грудь, словно у неё выпрыгивает сердце. Когда она перестает голосить, все кругом аплодируют. Сара встаёт и с улыбкой раскланивается.
– Видела? – спрашивает она.
– Обалденно, – отвечаю я, неловко аплодируя, чтобы не обидеть.
Я показываю на измазанные щёки.
– Разве во времена Милой Молли красились тушью?
Сара пожимает плечами.
– Без понятия. Гримёрша сказала, что это подчеркнёт горе.
Она фыркает.
– Как будто я сама с этим не справлюсь.
Я хмыкаю, тревожное чувство растёт. Все началось с пустяка, с небольшой трещины. Но теперь это похоже на гигантскую пропасть, готовую поглотить меня целиком, кости, плоть и всё остальное.
– Значит, ты пробовалась на роль?
– Ага. Почти все пробовались, многие. По крайней мере, актёры.
Она откидывает косы за спину. В них вплетены белые ленты, ещё одна мелочь, в подлинности которой я сомневаюсь.
– Ты хотела меня сфотографировать?
Я снова открываю объектив, внезапно вспомнив о задании.
– Да, конечно! Встань, пожалуйста…
Закончить фразу я не успеваю. Сара переходит к макету кладбища, установленному на городской площади. Она устраивается на фальшивом надгробии, тыльной стороной прижимая руку ко лбу.
– Тоска получилась? – уточняет она.
Краешком глаза я вижу Джошуа. Он сидит недалеко от нас за раскладным столиком, перед ним альбом для зарисовок. Он с усмешкой встаёт и копирует позу Сары. Прикольно.
– Да-да, – отвечаю я, подавив смех. – Замечательно!
Я делаю несколько снимков, стараясь не расхохотаться. Как только Сара меняет позу, то же самое делает Джошуа. Когда я закрываю объектив, живот болит от смеха.
Минут через сорок парад уже в полном разгаре. Шествие начинается с перекрёстка улиц Гонт и Бони и движется через центр города к побережью, наконец, к маяку.
Возглавляет парад пианино с клавишами из костей. Старое и обшарпанное, оно, к сожалению, выдаёт музыку, соответствующую внешнему виду. Каждый месяц на нём играет один и тот же пианист, мистер Фигмонт. Это зрелище повторяется с нашего переезда в Истпорт. Мистер Фигмонт долговязый и худощавый с заострёнными чертами лица. И о его музыкальном слухе говорить не приходится.