Доброжелатель тоненько и противно захихикал.
— Нетушки, нетушки! Не шейте мне нарушения. Ни одна судебно-колдовская экспертиза ничего не покажет. Это точно. От страха вы оцепенели. От страха! Ха-ха-ха!
— Жирная крыса, — содрогаясь от негодования и отвращения проговорил Мальчик. — Отвратительная крыса! — Голос его креп. — Если я взаправду могу творить чудеса, то ты сейчас превратишься в настоящую крысу. Человеком ты стал по ошибке. Крыса, стань крысой!
Последние слова он произнес с такой силой, что звоном отозвались оконные стекла. Что-то ослепительно ярко засверкало, словно заходящее солнце снова в полную силу ударило в комнату своими лучами. Взгляд Мальчика приобрел острый блеск штормовой волны. И тут лицо Доброжелателя, оцепеневшего от ужаса, стало стремительно вытягиваться, превращаясь в крысиную морду, руки стали лапками, покрытыми короткой серой, словно седоватой, шерсткой. Доброжелатель зашатался и, не в силах более держаться на ногах, упал на колени. Но и на коленях долго стоять было нельзя, и он наклонялся — опускался все ниже.
Доброжелатель уже не мог говорить, но глаза его смотрели на Мальчика со странной мольбой и нечеловеческой мукой.
И Мальчик не выдержал. Он отвернулся и сказал тихо:
— Крыса, стань снова человеком. Конечно, насколько это возможно для тебя.
Не прошло и нескольких секунд, как Доброжелатель, принявший прежний облик, прочно стоял на ногах.
Отряхивая колени, он высокомерно оглядел присутствующих и, с невыразимым презрением глядя на Мальчика, заявил:
— Не смог наказать. Значить, не за что. Правда, она всегда победит.
И ушел, нарочито громко хлопнув дверью.
— Ну и ну! — изумился Николай и последовал за Доброжелателем, толкнув дверь могучей дланью.
За дверью что-то с шумом рухнуло, раздался болезненный возглас, затем ругательство. Оттеснив Николая, в дверь ворвался Доброжелатель. Свирепо вращая глазами и потирая голову, он прокричал срывающимся фальцетом:
— Недолго тебе, Мальчик, тешиться осталось. Завтра шестнадцать исполняется. У меня все записано! Никаких чудес с завтрашнего дня творить не сможешь, И городок этот паршивый станет, как все другие паршивые городки, скучным и пыльным. И увидишь, какая жизнь на самом деле, а не какой ты ее себе выдумал. Попробуй-ка пожить теперь без чудес, как все нормальные люди!
Сказав это, он исчез за дверью, как дурной сон.
Мальчик растерянно огляделся.
— Это правда?
Ответа не было.
— Ну, скажите, пожалуйста, это правда? — Голос Мальчика дрожал. — Вы же не можете меня обмануть, вы же никогда не обманывали меня. Садовник?
— Видишь ли, дорогой наш Мальчик…
— Мастер Золотые Руки, вы…
— Понимаешь, Мальчик, тут дело такого рода…
— Охотник?..
— Ну, что я тебе скажу, Мальчик? Жалко мне тебя…
— Спасибо… друзья… мне ясно, — сказал Мальчик сдавленным голосом. Он помолчал и, отдышавшись, закончил:
— Я должен уйти. Мне нужно побыть одному, чтобы переварить это.
Он шел, сам не зная куда, и опомнился, очутившись возле дома Пришельца. И тут он понял, зачем ноги принесли его сюда. Теперь он знал, что ему надо делать. Мальчик решительно откинул калитку, быстрым шагом подошел к ракете и по стремянке забрался наверх. Тут, на верхотуре, он ненадолго потерял уверенность и обернулся. Зеленые веселые дворики, ухоженные домики, давно некрашенная, проржавевшая в одном месте крыша дома Пришельца, наклонившийся скворечник на высохшей почерневшей груше, аккуратная грядочка лука во дворе бабы Федосии. Все увидеть, все запомнить. Может, все это видит он в последний раз.
Поймав себя на жалостливой мысли, Мальчик решительно шагнул внутрь и хорошо знакомой дорогой направился в рубку. Там он немедля втиснулся в узкое, рассчитанное на Пришельца, кресло. Все пространство перед ним занимал огромный зеленоватый пульт, пока еще безжизненный и тусклый. Необычен был вид рубки: не имела она ни органов контроля, ни органов управления. Только вот этот огромный экран да маленький красный рычажок в стенке справа под экраном на расстоянии вытянутой руки. И Мальчик вряд ли решился на свой поступок, если бы не запомнил хорошенько один из разговоров с Пришельцем.
— Это правда, что я ничего не смыслю в технике, — говорил он, и улыбка его то появлялась, то гасла в самые неожиданные моменты. — Да и не нужно знать все досконально. Основные принципы — может быть. Практически для полета мне надо знать чрезвычайно мало. Почти ничего. Так и должно быть, ведь техника, с одной стороны, все усложняет, а с другой стороны изыскивает способы, чтобы управление ею стало максимально простым. Так и в моем корабле. В нем нет многочисленных кнопок и рычагов. Есть один-единственный рычажок. Его надо перевести на одно деление вправо — все остальное сделает машина. Пилоту надо только представить место, куда бы он хотел полететь. Правда, это не так уж просто, как кажется. Необходимо очень мощное, тренированное воображение. Подавляющее большинство землян на моем корабле не смогло бы даже от Земли оторваться. Для полета необходима максимальная сосредоточенность. Малейшая небрежность — и ты окажешься за миллионы световых лет от того места, в которое хотел попасть.
Мальчик как завороженный смотрел на рычажок и думал: «Куда полететь? Может, к гигантской звезде Бе-тельгейзе или к сверхплотной звезде Кейпера, что в созвездии Кассиопеи? Или на планету Руна, окутанную многоцветным сиянием вечных радуг? На Руну, по нежно-зеленым беспредельным лугам которой бродят стада кротких и изящных марелей? Туда, где голова по утрам кружится от аромата пробуждающихся цветов, а в ушах звенит от пения многочисленных птиц? Или…»
Рука Мальчика машинально передвинула рычажок, и корабль, заурчав, легко оторвался от земли и вдруг бесследно исчез в ясном небе, как исчезает облачко пара. И на месте, где стояла ракета, остался четкий светлый круг пяти метров в диаметре, из-за постоянной тени поросший бледно-зеленой стелющейся травой.
Не прошло и часа, как Таисия Ивановна, находящаяся на дежурстве, узнала о случившемся. Она примчалась ко двору Пришельца на выцветшем зеленом уазике «скорой помощи». Машина, дико взвизгнув тормозами, клюнула носом и остановилась, как вкопанная.
Тучная фельдшерица выпорхнула из кабины и трусцой направилась к Пришельцу, который флегматично ковырял носком черного потерявшего форму ботинка землю в том месте, где недавно стояла ракета.
— Где он? — возопила тетка беглеца. — Где мой воспитанник, мое чадо, моя опора в старости? Почему никто не предусмотрел, не остановил, не удержал, не отсоветовал, не пресек, в конце концов. На какую звездочку смотреть мне теперь вечерами и плакать горячими, то есть горючими, я хочу сказать, слезами? Вижу, вижу, что теперь мне только и осталось в жизни, что плакать и всякое такое. Ну скажите, Пришелец, что мне теперь делать? Помогите!
Пришелец, продолжая ковырять землю, пожал плечами.
— Я не могу.
— Я знаю, что вы не можете, потому что философ. А Мастер Золотые Руки? Он, умница большая, может все. Даже часы у меня брался починить… несколько раз. Только очень он занятый человек, никак ему времени не хватало на эти пустяки. Может, он сможет вернуть?
— Он тоже не сможет.
— Кто же тогда? Кто?!
— А стоит ли его возвращать? — Пришелец, подняв голову, смотрел на Таисию Ивановну со своей странной бледной улыбкой.
— Что за вопрос? — всполошилась тетка, воинственно одергивая халат. — А мне в старости самой оставаться? Столько сил отдала, столько выстрадала, а на старость — самой?
— Ну, если так…
— Именно так! Только так! И действуйте, бога ради! Делайте что-нибудь! Или посоветуйте, что делать! Это же по вашей вине улетел ребенок — без присмотра летательный аппарат оставили.
— Ваш город полон чудес, — ответил Пришелец, погасив улыбку и сжав губы в белую полоску. Вот по этой линии и действовать надо. Таков мой совет.
— Мерлин по горящей путевке в Алушту уехал, — стала быстро соображать Таисия Ивановна. — Моргана? Точно! Надо ее попросить. Решено: умолю, упрошу, в ноги упаду.
Она заторопилась назад к уазику, ее круглая фигура с привычной ловкостью вкатилась в кабину, и машина, рванув с места, исчезла за поворотом.
Пришелец снова поник головой и, печально вздохнув, пошел в дом.
Таисия Ивановна нашла Феню на огороде. Девушка подкапывала молодую картошку, выбирая самые крупные клубни. Сидя на корточках, она ловко орудовала ножом, подрывая картофельные кусты, и в ведре уже было около дюжины нежно-розовых картофелин.
— Феня, деточка, я к тебе, золотце ты мое! — уже от калитки прокричала тетка и энергично, не выбирая дороги, зашагала по огороду.
— Ясно, что ко мне. А то к кому же еще? — с загадочной улыбкой сказала Феня и, бросив нож в ведро, легко вскочила на ноги.
— Ты знаешь, что сорванец мой сотворил?
— Уж знаю.
— Знаешь? Феня, красавица ты наша, солнышко, надо повернуть его. Ты ж какая-никакая фея все-таки. Поверни!
Феня задумчиво посмотрела сквозь тетку, помолчала и, вытерев тыльной стороной лоб, без любопытства спросила:
— Стоит ли?
Тетка мягко всплеснула руками.
— Вы что, сговорились с Пришельцем? Одно и то же говорите и даже одними словами! Конечно, стоит!
Он нужен всем нам, а мы нужны ему. Зачем ему улетать в Космос? Там же ничего нет!
— А звезднмый свет?
Тетка на мгновение онемела, что вообще-то бывало с ней крайне редко, потом, сообразив, что Феня, наверное, просто неудачно пошутила, решила на реплику не реагировать и продолжала уговоры:
— Ну, помоги! Помоги в моей беде! Хочешь, на колени стану?
Тетка подобрала халат, будто и впрямь собиралась упасть на колени.
— Хорошо. Помогу, — согласилась девушка.
Она поднесла ведро к ступенькам крыльца и, громко звякая соском рукомойника, долго мыла руки. Вымыв руки, Феня не спеша вытерла их чистой красной тряпицей, висевшей тут же над головой на ветках яблони. Потом, закусив губу и прищурив глаз, не обращая ровно никакого внимания на тетку, долго смотрела на быстро густеющую вечернюю синеву на востоке. Вдоволь насмотревшись, она повернулась в противоположном направлении и посмотрела на наливающееся красным, перечеркнутое тучами заходящее солнце. На солнце она смотрела недолго. И что-то невнятно бормотала при этом и грызла по школьной привычке ногти.