самому придется принять этот вызов.
Чанна выгнула спину под весом Амоса, ее руки ласкали нежную шелковистую кожу его спины. Он поцеловал ее шею, она счастливо вздохнула, уже готовая…
— О, Ча-а-ан-на-а, я тебя ви-и-и-и-жу.
— Уф, вот тебе на!
Амос отнял лицо от изгиба ее шеи, чтобы посмотреть на нее. Смесь чувственности и озадаченности на его лице выглядела ужасно глупо, если не сказать отвратительно.
Симеон смеялся.
«О, это просто кошмар», — подумала Чанна. Хотя с той точки, где находился Симеон в тот миг, было невозможно рассмотреть, что происходит. Она рассмеялась одновременно от ярости и собственного бессилия. Амос даже подскочил от ее смеха. Выражение его лица стало каким-то страдальческим, отчего она полностью потеряла контроль над собой.
— Чанна, — в отчаянье спросил он, скатываясь с нее и сжимая ее в своих объятьях. — Чанна, дорогая, с тобой все в порядке?
Она пыталась заговорить, чтобы заверить его, что не сошла с ума.
— Сим… Сим… он… хи-хи… хи-хи-хи, — сказала она, пытаясь избежать слова «он».[33] — Сим… — выдохнула она, — видит нас через мой имплантат… он… хи-хи, фрр…
Она замолчала, тяжело дыша и наблюдая, как с лица Амоса постепенно исчезает обеспокоенное выражение. Неожиданно она немного испугалась. Этот мужчина, чтобы сохранить собственное достоинство, привык отвечать на оскорбления, а ему только что было нанесено особенно унизительное.
— Симеон! — заревел он. Дверь, казалось, сама отскочила перед его стремительным порывом, и от прохладного ветерка из гостиной по коже Чанны побежали мурашки.
Амос схватил первую вещь, подвернувшуюся ему под руку, — вазу — и швырнул ее в колонну Симеона.
— Ты, гнусный пожиратель червяков, — заорал он. — Ты, грязный шелудивый пес. Бэнчат!
Чанна появилась в дверном проеме, завернутая в простыню. «Прежде мне никогда не приходилось видеть возбужденного мужчину в такой ярости, — рассеянно подумала она. — Ох, мне действительно не стоило прерывать его. Они настолько напряжены в этот момент!»
— Как ты мог вытворить подобную гнусность! Или у тебя нет понятия о приличиях? — вопил Амос.
— Какого черта тут происходит? — спросила Джоат и замолчала, ошарашенная видом голого разозленного Амоса.
Амос потянулся за простыней, которой замоталась Чанна, и они долго тянули ее каждый в свою сторону. Наконец он успокоился, натянув маленький кусочек себе на бедра.
Он остановился.
— Иди спать, Джоат, тебя это не касается. — В его голосе еще слышалась бешеная ярость. На Бетеле существовало жесткое табу на нудизм, а он неожиданно оказался обнаженным перед двенадцатилетней девочкой, и осознание этого было очень неприятным.
— Не вымещай это на ней, Симеон-Амос, ведь ты злишься на меня, — вмешался Симеон.
Амос развернулся, теряя захваченный кусок простыни.
— Я вряд ли забуду это! — выдавил он сквозь сжатые зубы.
— Какая замечательная задница, — отвлеченно пробормотала Джоат, оценивая эту часть тела Амоса по достоинству.
Чанна с Амосом, обернувшись, уставились на нее.
— Эй, ребята, — сказала она, покраснев. — Я молода! Но я же живая.
— Что вы за люди? — пробормотал шокированный Амос. — Ваши дети говорят пошлости, ваши капсульники — voyeurs…[34] — Его взгляд устремился на Чанну. — А ты, каким извращением ты страдаешь?
— Я? О, подожди минуточку, Симеон-Амос, ведь я тоже стала жертвой.
— Я так не думаю. Ты считаешь это поводом для веселья, а его нет! — Повернувшись к ним спиной, Амос устремился в свою комнату, дверь лишь бесшумно рассекла воздух, захлопнувшись у него за спиной.
— У-ау! — восторженно закричала Джоат. — А что такое voyeur?
Рот Чанны исказила гримаса.
— Voyeurs, Джоат, это сукин сын со скверными мыслями, постоянно сующий свой нос в чужие дела.
— А… Навроде Дорган-Орган из Комитета защиты детей?
— Ох, — вздрогнул Симеон.
Чанна решительно кивнула.
— Обещаю, я все объясню тебе завтра, но сейчас я должна поговорить с Симеоном.
— Ой-ой-ой, — сказала Джоат. — Ты действительно в глубоком пике, Симеон. Она хлопнула ладонью по его колонне, возвращаясь к себе в комнату. — Бедный грешник!
Чанна натянула повыше простыню и села на один из стульев в гостиной. Хлопнув руками по коленям и ничего не сказав, она усиленно жевала нижнюю губу
— Гм, — заметил Симеон. — Он по-прежнему разъярен. Он бросает все, что попадется ему под руку.
— Прекрати шпионить за ним! — раздраженно выдала Чанна.
— Мне и не надо шпионить. Просто послушай.
Так оно и было: даже через дверь слышались звуки от ударов вещей о стены. Минуту спустя наступила зловещая тишина. Еще через минуту уже полностью одетый Амос появился на пороге и покинул апартаменты без единого слова и ни разу не оглянувшись. Чанна быстро поднялась и сделала шаг в его направлении.
— Эй! Не можешь же ты в таком виде бежать за ним! Кроме того, куда ему идти?
— Ну… я полагаю, это доказывает, что в твоей излишней бдительности виноваты мы сами, — мрачно сказала Чанна. — Нам хотелось подразнить тебя. — Она улыбнулась, сохранив ледяное выражение лица. — Как я догадываюсь, ты нас рассекретил.
Симеон едва слышно застонал.
— Я скорее хотел закончить этот вечер на позитивной ноте. Теперь я знаю, что смогу связаться с тобой, даже если сенсоры не смогут тебя обнаружить.
— Да уж, достойное практическое применение изобретению Джоат, — устало сказала Чанна. — Я, без сомнения, расскажу об этом Симеону-Амосу, когда в следующий раз увижу его. Если я его увижу.
— Прошу прощения, Чанна, — смутился Симеон после недолгой паузы. — Я вышел за рамки приличия.
— Да, без сомнения. Чтобы вот так врываться, нужно спрашивать разрешение.
— И мне было интересно, насколько это неприятно для вас, людей, когда кто-то прерывает половой акт.
Она подняла бровь.
— Тебе нужна информация?
— Гм, ну… — ни на что не надеясь, сказал он.
— Ты действительно свинья, Симеон, конченый мерзкий поросенок Если хочешь это узнать, почитай медицинские тексты или посмотри порнографию. — Потом она рассмеялась в отчаянье. — О Боже, он больше никогда не заговорит со мной. Где он?
— Он по-прежнему не останавливается. Как я догадываюсь, он идет к Джозефу. Действительно сейчас лучшее лекарство для него — это мужское общество. Возможно, они выпьют вдвоем и пожалуются друг другу, как скверно обращаются с ними женщины.
— Эта женщина обращалась с ним лучше некуда, пока не появился ты.
— Разве моя вина в том, что он настолько ограничен?
— Ограничен! — воскликнула Чанна. — Симеон, ты просто не понимаешь, о чем говоришь. Мужчина, любой мужчина, если он действительно мужчина, воспримет как оскорбление, если за ним будут шпионить, когда он занимается любовью. Значит, теперь, вспоминая об этом инциденте, ты считаешь, что это целиком его вина, а не твоя, так?
— Нет, — холодно сказал он. — Я, как и прежде, способен отвечать за свои поступки. Давай не будем ссориться из-за Симеона-Амоса, Чанна.
Она откинула голову на спинку стула.
— Да, давай не ссориться из-за Симеона-Амоса. У нас нет на это времени. — Краем глаза она посмотрела на колонну. — Мне кажется, ты еще совсем недавно защищал его.
— Возможно, я ошибался.
— Нет, ты был прав. И ты тоже это знаешь. Мы надавили на него слишком сильно, хотя он уже прилетел сюда с непосильной ношей. Он потерял все, Сим, свой мир, семью, друзей. Он обвиняет себя в том, что привел пиратов к нашим дверям. А сейчас он пытается спасти нас от них. Мы должны очень постараться, не делая его мячом в тех мелких играх в борьбе за власть, в которые мы играем.
— А… конечно.
— Потому что, Симеон, если ты не сможешь этого сделать, я не буду уважать тебя, как прежде. А если ты совсем другой человек, я не хочу иметь с тобой ничего общего, как только вся эта катавасия останется позади.
— Чанна!
— Подумай об этом, Симеон. Тебе уже семьдесят восемь лет. Пора взрослеть!
Амос вернулся в гостиную на работу следующим утром, бледный, отчужденный и очень вежливый. Симеон сразу же извинился, заверив бетелианца в своей искренности, и поклялся больше не делать подобных вещей. Амос принял извинения с той же беспристрастной учтивостью, с которой принял и объяснения Чанны, а потом закрылся в своей комнате.
Разговор за ужином тем вечером был настолько напряженным, что даже Джоат заметила это. Было еще рано, когда Чанна осталась одна сидеть перед титановой колонной.
— Симеон, поговоришь со мной?
— Ах, теперь она просит меня, а не требует?
— Я просто в восторге от твоего обаяния, — сказала она, широко ухмыляясь. — Кроме того, мне скучно и действительно не хватает твоего общества.
— А ты уверена, что мне не хватает твоего общества?
— Ой! Прошлой ночью я действительно была сексуально озабоченной! Сегодня вечером мне скучно. А это совсем разные вещи, знаешь ли.
— Мне кажется, на твоем месте я бы предпочел сексуальную озабоченность.
— Тогда ты был бы полным идиотом, — презрительно сказала она.
— Но мне не было бы скучно.
Она некоторое время молчала.
— Симеон, я боюсь. Мы можем погибнуть.
— Да, — ответил он. — Я тоже боюсь, Хэппи. Действительно боюсь. У нас осталось совсем мало времени. — Последовала более длительная пауза, а потом он добавил более жизнерадостно: — Это был намек.
— Ха! — ответила она, качая головой. — Подходящий момент настал, был прерван и ушел в небытие. Амосу нужен кто-то добрее такого разрывного снаряда, как я.
— Чанна! — воскликнул Симеон со смехом. — Я бы не назвал тебя разрывным снарядом.
— Ты, вероятно, уже не раз делал это.
— Но это было до того, как я узнал тебя, — признался он. — Рашель — действительно разрывной снаряд. А ты просто немного вспыльчива.