смазывается. Как будто между ними на долю секунды повисло жаркое марево, или канал видеотрансляции вмиг переменился. Наваждение проходит прежде, чем Бронка успевает осознать, что происходит, после чего Белая вздыхает, поворачивается и скрывается из виду… однако Бронка успевает заметить несколько поразительных деталей. Поначалу Белую как будто немного передергивает – что совсем не свойственно человеку вроде нее. Она будто пытается стряхнуть с себя осадок от неприятного разговора с Бронкой… или что-то еще. Во-вторых, разве волосы Белой не были секунду назад белыми или платиново-русыми? Теперь они медово-русые. И туфли у нее не белые, а приятного солнечно-желтого цвета.
Наконец, в эту долю секунды Бронка успевает заметить тень Белой. Та шевельнулась еще до того, как женщина пришла в движение. Сжалась, словно за миг до этого была намного, намного больше.
А затем Белая уходит.
Вспомнив о странном уколе, Бронка поднимает руку и разглядывает ее. Рука в порядке. Да и больно ей, в общем-то, не было. Но на ладони остались крошечные вмятины, словно она схватила расческу за щетину.
Бронка перебирает в голове те знания, которыми теперь обладает, но не находит ничего, что могло бы объяснить эту встречу. На протяжении десятков тысяч лет Враг был гигантской тварью, отличавшейся звериной жестокостью. Он никогда не принимал облик маленькой пассивно-агрессивной белой богачки. Получается, Бронка просто видит опасность под каждым невероятно огромным чеком.
И все же.
Входит Ицзин. Одной рукой она набирает кому-то сообщение на телефоне, другой рассеянно машет Бронке, не замечая или не обращая внимания на то, как та напряжена. Бронка направляется к столу администратора. Венеца работает на полставки и придет позже, так что до тех пор посетителей встречает Бронка. Какое-то время она сидит, обдумывая весь разговор, – и быстро приходит к выводу, что, пусть в ее знаниях и нет ответов, с доктором Белой все же что-то очень и очень неладно.
Затем раздается звонок. Это Рауль.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – вот с чего он начинает.
Бронка думает о том, чтобы запереться в своем кабинете и попытаться вздремнуть, как только Венеца придет на работу.
– Что ж, и тебе привет, мистер председатель. Это официальное «я знаю, о чем ты думаешь» или неофициальное?
– Это предупреждение, – говорит Рауль, и Бронка резко серьезнеет. – Члены комитета всю ночь обсуждали пожертвование Белой, по телефону, по электронной почте и даже по эсэмэс. Когда речь идет о деньгах, некоторые из этих людей и думать не могут о сне.
Да, Бронка сделала примерно такие же выводы, наблюдая за исполнительным комитетом Центра искусств Бронкса. Среди них есть выдающиеся художники, но их мнение мало кого интересует. На самом деле всем заправляют генеральные директора разных компаний, отпрыски потомственных богатеев, консультанты аналитических центров и отставные версии Бронки, которые явно справлялись со своей работой лучше, чем она, потому что, поуправляв некоммерческими организациями, каким-то образом ушли оттуда миллионерами.
– И вы все сошлись на том, что… не говори, я сама угадаю… нужно взять деньги.
– Никаких ограничений по использованию, Бронка.
– Есть там ограничения. Деньги она дает в обмен на наши принципы!
Он испускает медленный, осторожный вздох. Бронка уважает Рауля, хоть он и пользуется служебным положением, спя со своей подчиненной. Он – один из состоящих в комитете художников и необычен тем, что одинаково талантливо управляется как со скульптурами, так и с колючими бизнесменами, которые ничего не смыслят в искусстве. Но вот управляться с колючими художницами вроде Бронки Рауль не умеет совсем.
– Как драматично, – говорит он. – И в корне неверно. Фонд «Сделаем Нью-Йорк лучше»…
– Господи, серьезно?
– Да. Фонд очень обеспеченный, очень закрытый и всецело преданный идее поднять имидж города с грязного и сурового до вершин процветания и прогресса.
Бронка даже ненадолго отрывает трубку от уха, чтобы сердито посверлить ее взглядом.
– Большего бреда я никогда не слышала. Это же… – Она качает головой. – Это же логика джентри[22]. Логика колонистов. Они хотят избавить город от «грязных и суровых» людей, которые и сделали его таким уникальным! Рауль, она же хочет…
– Она просит совсем немного. Комитет пришел к такому выводу.
Голос его звучит решительно. Бронка понимает почему, и у нее сжимается сердце. Все происходит слишком быстро.
– То есть ты хочешь сказать, что выбора нет? Или я возьму деньги, или…
– Ты сама-то как думаешь, Бронка?
Первым делом ей хочется наорать на него. Она понимает, что так делать нельзя, что станет только хуже, но ей все равно хочется. Дедушка Бронки всегда был недоволен тем, что она предпочитала решать вопросы громко и грубой силой. На протяжении множества поколений ее народ выживал, скрываясь на виду, выдавая себя за чернокожих, латиносов или кого угодно. Но столько лет притворства оставили свой след. Бронка всегда старается напоминать себе, что ленапе должны сотрудничать с другими, но порой это бывает нелегко.
– Послушай меня. Если мы снимем работы Неизвестного и заменим их поделками каких-то… неонацистов-мошенников – неужели ты думаешь, что люди этого не заметят? Подумай, какой посыл они увидят…
– Ты видела последнее видео этих неонацистов-мошенников? Чтоб тебя, ты вообще к себе на электронный ящик заглядываешь? – Когда Бронка запинается и отвечает молчанием, Рауль вздыхает, заполняя тишину. – Ну так посмотри. А пока будешь смотреть, держи в уме тот факт, что сегодня ночью члены комитета тоже начали получать письма. Позвони мне, когда сделаешь выбор.
Бронка сбивчиво отвечает:
– «Сделай, как я говорю, или будешь уволена» – это вообще не выбор, Рауль.
– Еще какой. Ты можешь отказаться от денег, вылететь с должности и обречь сотрудников и художников Центра на годы финансовой нестабильности и на черт знает какого руководителя, которого наймут после тебя. А новый директор почти наверняка будет очень послушным и не станет защищать своих людей так, как это делаешь ты. Вот что сейчас важно, Бронка. Ты не сможешь им ничем помочь, если…
– Ты тоже выбираешь, Рауль! Между расистами, притворяющимися художниками, и между кем-то, кто всю жизнь боролся вот с таким дерьмом! – Да уж, не орать не получилось.
– Комитет видит это иначе. И – да, я знаю, что на самом деле все так и есть. – Он не дает ей возразить. – Господи Иисусе, Бронка, неужели ты думаешь, я ничего не понимаю? Я, черт возьми, чикано. Мои родители были нелегалами – я все понимаю. Но эти люди всегда будут твердить себе, что в капле фашизма нет ничего страшного до тех пор, пока на раннем завтраке их не ограничивают в напитках!
Бронка молчит, хотя ее и трясет. У нее закончились аргументы. Краем глаза она видит, что Ицзин маячит поблизости, явно подслушивая. Джесс тоже после крика Бронки встала в дверях своего кабинета. Венеца уже подходит к двери Центра, поскольку ее смена вот-вот начнется. Особо не думая, Бронка включает громкую связь. Теперь все слышат долгий вздох Рауля.
– Послушай, – говорит он. – Я всего лишь передаю тебе их слова. Ты ведь понимаешь, что я боролся, но… Подумай обо всем, Бронка. Я знаю тебя и знаю, что ты права, но я не хочу тебя терять. И будь осторожна. Ситуация очень быстро стала совсем скверной. – Затем он вешает трубку.
Бронка делает то же самое и поднимает глаза. Джесс в ужасе прижимает руку ко рту. Ицзин вздыхает и поворачивает свой телефон, чтобы показать на нем сообщение из какой-то социальной сети. Бронка не может разобрать крошечный текст.
– «Альтернативные Творцы» опубликовали свой ролик, – говорит Ицзин. – Меня с самого утра заваливают сообщениями вроде «чтоб ты сдохла», и сначала я не могла понять почему. С разных аккаунтов пишут примерно одно и то же: почему @BronxArts ненавидит белых мужчин; как мы можем говорить, что не поддерживаем дискриминацию, когда это явно не так; не считается ли это позитивной дискриминацией, раз мы выставляем только небелых художников, бла-бла-бла. Ну и через раз называют меня «китайской сучкой» и угрожают изнасиловать.
– Что за бред? – потрясенно спрашивает Бронка.
– Со мной то же самое, – говорит Джесс. Она уже выглядит уставшей. – Прошлой ночью мне позвонили на домашний телефон. Пять раз – пока муж не отключил трубку. Уверена, автоответчик сейчас просто переполнен самыми добрыми и теплыми пожеланиями. Скорее всего, они нашли мое имя на веб-сайте Центра и по нему вычислили личную информацию, как и предупреждала нас Венеца. – Она вздыхает и потирает глаза. – Честно говоря, электронную почту я проверять просто боюсь.
– Да, лучше не надо, – говорит Венеца, входя в зал. В руке она несет сумку с ноутбуком, и вид у нее очень сонный. – Новый ролик «Альтернативщиков» совсем упоротый. Из-за него мне ночью позвонил один из моих бывших. Он все пытался убедить меня съехать с квартиры, но моего имени нет на сайте, я ведь не сотрудница. – Она закатывает глаза. – Впервые в жизни я порадовалась тому, что вы – скупердяи и не держите меня в штате.
Джесс замирает.
– Думаешь, наши данные сольют?
– Уже слили. – От этих слов Бронку пробирает холодок. Венеца вздыхает, открывает свой ноутбук и на что-то нажимает. Затем она разворачивает его экраном к ним. Там открыта ветка какого-то форума. Вверху написана тема: «Операция “Отымеем этих лесбух большими толстыми дилдами”». Ниже – десятки сообщений. Бронка пытается разобрать, что там написано, и не может; текст слишком мал, а участников в обсуждении слишком много. Она всегда пытается поспевать за интернетом, но в такие моменты чувствует себя чертовой луддиткой[23].
– В общем, оказывается, они организовали целую кампанию против нас, – поясняет Венеца.
Ицзин, которая явно разбирается в этой чехарде сообщений лучше Бронки, щурится, глядя на экран, а затем чертыхается: