– Лин, мой человекообразный друг! Я наконец сообразила, почему ты так рассердилась на меня вчера. Тот прислужник повел себя очень плохо. И додумался же, распускать руки с городом! Ты могла просто раздавить его.
Айлин рассеянно кивает.
– Ты что, лысая?
– Я что?.. – Женщина замолкает. Ее лицо тут же обрамляют густые, рыжевато-белые волосы, чуть не скрывшие из виду ее черты. Один локон эстетично ложится на глаз. – Нет, я не лысая.
– Э-э-э, ла-а-а-адно. – Затем Айлин хмурится, вспоминая, что она действительно должна все еще сердиться на Женщину. Несмотря на подавленное настроение Коналла, отец Айлин все утро был в восторге от гостя, хлопал его по плечу и называл «сынком». Судя по всему, ночью дело обстояло так: кто-то пробрался на задний двор, но Коналл отбился от налетчика, даже несмотря на то, что слишком много выпил и не запомнил его лица. Настоящий герой, по мнению Мэттью Халихэна. – Значит, ты знаешь, что натворил Коналл.
– Да, он самый. – Женщина ослепительно улыбается. – Тебе стоит знать, что направляющие линии – те штуковины, которые ты зовешь ростками, – не управляют людьми, по крайней мере, не напрямую. Они просто… подталкивают их. Усиливают уже существующие наклонности и сводят различные энергии к более совместимым длинам волн.
Из этой тарабарщины Айлин понимает только то, что Коналл распустил руки постольку, поскольку вообще склонен их распускать, и он мог напасть на Айлин вне зависимости от того, торчал бы из его шеи росток или нет. Но от этого, как и от объяснения, ей легче не становится.
– Зачем ты вообще что-то лепишь на людей? – спрашивает она. – У паромной станции я почти не обратила на это внимания, но теперь…
Совершенно ясно, что ростки или направляющие линии, как их ни назови, служат какой-то цели. И то, что эта цель – не подчинение людей, пугает не меньше. Что же случится, если направляющая линия проникнет внутрь человека? Айлин вдруг вспоминает, как однажды, когда в библиотеке почти не было посетителей, смотрела телевизионную передачу о паразитах. В одном из эпизодов рассказывалось о грибке, который прорастает в муравьях, как бы пронизывая их внутренности сетью, пожирая их и управляя поведением. Затем, когда все сочные кусочки муравья заканчиваются, грибок вылезает у него из головы, чтобы выпустить споры.
Не просто из головы, а из затылка, припоминает Айлин. Оттуда, где у человека находится загривок.
В зеркале Женщина в Белом подается вперед, щурясь.
– Хм-м, уже вижу, что ты все не так поняла, – говорит она. – О чем бы ты сейчас ни подумала, все совсем не так. Дай-ка объясню. Только так вести разговоры неудобно. Подожди секундочку, я перемещусь к тебе.
Что-то вылетает из зеркала, проносится мимо лица Айлин и попадает на заднее сиденье. У Айлин перехватывает дыхание, и она рефлекторно отшатывается, однако не успевает испугаться того, что пролетело мимо. Насколько она может судить, это просто длинный толстый язык бесформенного белого вещества, который просачивается сквозь зеркало, словно его рамка – это конец какой-нибудь трубки или желоба. Когда она оборачивается, то видит не лужу слизи, как ожидала, а сапоги. Белые невыразительные сапоги, не прикрепленные к ногам, низ которых постепенно начинает обретать текстуру и цвет. Затем из них пикселями вырастают ноги, чинно скрещенные друг с другом. Затем появляются бедра и талия, лишь с запозданием приобретающие реалистичность и четкость, – и наконец Женщина в Белом появляется целиком, сияя улыбкой и держа на коленях маленькую сумочку-клатч.
В какой-то кратчайший миг разум Айлин пытается подать сигнал тревоги, предупредить о гибели, об экзистенциальной угрозе, включить первобытный инстинкт самосохранения. И прими поток субстанции какой-то другой вид, окажись он чем-то отвратительным, она бы закричала.
Не делает она этого по трем причинам. Первая и самая примитивная заключается в том, что жизнь запрограммировала Айлин ассоциировать зло с вполне определенными вещами. Со смуглой кожей. С уродством, шрамами, повязками на глазах или людьми в инвалидных колясках. С мужчинами. На вид Женщина в Белом – полная противоположность всему, чего Айлин учили бояться, и поэтому… Пусть она теперь точно знает, что видит всего лишь личину, а истинная форма Женщины в Белом может быть какой угодно…
…Айлин думает: «Ну, на вид же она ничего».
Вторая причина заключается в том, что она подспудно, не совсем осознанно чувствует – эта Женщина опасна. Что случится, если она закричит? Отец прибежит защищать ее, а Айлин совершенно уверена, что обычный человек не сможет причинить Женщине вреда. И что тогда – Женщина подсадит на него очередной росток-паразит? Отец и так уже склонен к насилию и тирании. Не станет ли он тогда еще хуже? Айлин готова пойти почти на все, чтобы избежать этого.
Третья и, возможно, самая сильная из причин, которые ее останавливают, заключается в том, что она мучительно одинока, а Женщина уже стала казаться ей почти что другом.
Так что Айлин не кричит.
– А теперь ты просто езжай на работу, – говорит Женщина в Белом, протягивая руку и похлопывая Айлин по плечу. Снова появляется то мимолетное, едва заметное ощущение, словно ее что-то кусает, но не успевает причинить боль. На этот раз Айлин вздрагивает, понимая, что означает этот укус, однако, когда Женщина убирает руку, белого ростка на ее плече не остается. Женщина издает негромкий вздох. Айлин судорожно выдыхает.
(Она не позволяет себе услышать во вздохе Женщины разочарование. И не позволяет услышать в собственном вздохе облегчение. Иначе ей придется усомниться в том, что Женщина в Белом не так уж плоха. А это заставило бы ее засомневаться в своих собственных суждениях и предубеждениях и счесть их неубедительными. А учитывая то, как сильно в последнее время ей приходилось бороться, чтобы обрести хоть какую-то веру в себя, она не готова снова начать сомневаться. Так что все в порядке. Все в порядке.)
Сосредоточившись на важном, Айлин указывает пальцем на огромную белую штуковину, похожую на башню, которая выросла в ее дворе.
– Что это такое?
– М-м-м, можешь считать ее чем-то вроде кабеля-переходника, – говорит Женщина в Белом. – Ты ведь знаешь, что это такое, да?
– Да. Но это не кабель.
– Конечно, кабель. Просто очень большой.
Айлин качает головой. Еще минута, и она свихнется.
– Ладно. Допустим. И к чему же он тогда подключен?
– Ну-у-у, переходники обычно соединяют устройства, по-разному выполняющие одну и ту же функцию, верно? – Женщина пожимает плечами. – Ты хочешь послушать музыку. У тебя есть динамики, которые работают с одним проигрывателем, но вся твоя музыка записана на проигрывателе совсем другого типа. Понимаешь? Желаемого ты не получишь, и это раздражает. Однако есть простое решение. – Она указывает на белую башню.
Звучит бредово, но Айлин понимает. Она медленно качает головой.
– И что же такого разного можно передавать по такой громадине?
– Мою вселенную в вашу.
– Я… – Айлин выпучивает глаза. Затем закрывает рот. На это ей точно нечего сказать.
Женщина нетерпеливо вздыхает, а затем машет рукой в сторону руля:
– Поехали, поехали! Не хочу, чтобы ты привлекала еще больше внимания, отклоняясь от своей обычной рутины. Я не могу приглядывать за тобой постоянно. Поэтому тот мерзкий маленький Сан-Паулу чуть не добрался до тебя прошлой ночью. – Затем она довольно улыбается и восторженно хлопает в ладоши. – Но ты ему показала, верно?
Ее восторг заразителен. Айлин и правда почувствовала себя лучше, отправив того мужчину кувырком в воздух. И Коналла тоже. Она замечает, что машина Сан-Паулу уже исчезла, и утром сюда не приезжала ни полиция, ни «Скорая», так что она решает, что тот просто встал и уехал самостоятельно. С двумя переломанными руками? Ну да неважно. Айлин улыбается сама себе, затем поворачивается к рулю и заводит машину.
– Да. Ладно. Но если ты поедешь со мной на работу, то расскажи хотя бы, что происходит.
– Это я и собираюсь сделать, милая.
Айлин выезжает с участка и слышит, как Женщина устраивается на заднем сиденье. Когда она сворачивает на улицу и переезжает через водосточную канавку, происходит нечто странное – машина будто просаживается ниже обычного. Подвеска стонет, и Айлин слышит, как днище машины громко скрежещет по асфальту. Женщина в Белом бормочет что-то вроде: «Дурацкая гравитация, вечно забываю правильное соотношение», – а затем машина поднимается на свою обычную высоту и дальше едет уже без трудностей.
– Переходники дают дополнительную возможность, – говорит Женщина, пока они едут. Айлин пытается посмотреть на нее в зеркало заднего вида, ведь правила вежливости гласят, что во время разговора нужно смотреть на своего собеседника, но Женщина сидит не на том месте. – Просто на всякий случай. И расставлять их приходится там, где твоя вселенная стала чуточку дружелюбнее ко мне. То есть, к сожалению, у тебя во дворе. А еще на паромной станции, в том парке, где раньше была свалка, и в том колледже, куда ты раньше ходила. Где ты работаешь?
– В общественной библиотеке на… – и тут до Айлин доходит. Однажды после работы она пошла в «тот парк», и там на нее все время пялился работник, собиравший мусор. Произошло это не то в прошлом месяце, не то раньше. – Ты что, ставишь эти штуковины всюду, куда бы я ни пошла?
– Не всюду. Лишь в тех местах, где ты так или иначе отринула эту реальность. Даже до того, как ты стала городом, подобные действия имели силу. Все-таки объекты в суперпозиции меняют свое состояние в зависимости от наблюдателя.
– Ладно. – Айлин это не нравится. Она даже не понимает, о чем речь. Но вряд ли это так уж важно, ведь Женщина в Белом милая и выглядит нормально, и поэтому у Айлин нет оснований бояться ее или чувствовать, будто ею воспользовались. И потом, Женщина ведь не лжет, а обо всем рассказывает; разве это не хорошо? – Э-э… хм… Ну ладно.
– Поэтому-то ты мне и нравишься, Лин. – Так ее называет мама. Отец никогда не называл ее Лин. И никому другому она тоже не позволяла этого делать. – Ты всегда готова пойти навстречу. Кто бы мог подумать, что из всех городов именно