— Остановите эту сумасшедшую, — повелительным тоном распорядился Куратор, но директор не обратил на него никакого внимания.
— Оленька, — сказал он успокаивающе. — Ну куда ты в твоем положении пойдешь? Там темнота и мороз…
— Я только что оттуда, не надо мне рассказывать! И я уже одета, снаряжена и готова.
— И я! — поспешил заявить Мигель.
— В моем положении нет ничего особенного, мне рожать не завтра, а пока вы собираете новую группу, они могут там погибнуть.
— Я с вами, — внезапно сказал Андрей, выходя из дежурки со своим карабином.
— Ты-то куда? — заметно разозлился Куратор. — Я тебе запрещаю!
— Запрещалка не выросла! — отмахнулся Андрей.
— Чертов авантюрист… — зло сказал Куратор, но, стиснув зубы, отошел в сторону.
Лебедев пристально посмотрел на Ольгу, хотел что-то сказать, но только махнул рукой.
— Снегоступы у выхода возьмите, мы их много наделали, — подошел кто-то из дежурных. — Там ступеньки в снегу вырубили, по ним подниметесь на поверхность, а дальше снег рыхлый, без снегоступов никак. И вот еще очки лабораторные из плексигласа…
Идти на снегоступах оказалось с непривычки очень сложно — ноги приходилось широко расставлять и высоко поднимать. Овальные алюминиевые пластины, грубо нарезанные из какого-то технического лома, привязывались к валенкам ремнями, а Ольге еще и валенки были велики, болтаясь даже поверх ботов. Первое время им приходилось то и дело хвататься друг за друга, чтобы не упасть, но потом понемногу привыкли. Институтская котельная находилась на окраине территории, от главного входа до нее было примерно километр, но преодолеть это ерундовое, в общем, расстояние оказалось не так просто.
— Это наверняка оно… — попытался говорить Мигель, но вести беседу на таком холоде оказалось просто невозможно — воздух выстуживал так, что, казалось, сейчас зубы треснут.
В плотно прилегающих к лицу лабораторных очках глаза уже не так резало холодом, но сами очки понемногу обмерзали.
— Надо было мылом натереть… — не унимался говорливый Мигель.
Андрей шел молча, сосредоточенно сопел, старательно переставляя ноги и поддерживая Ольгу за локоть, когда она теряла равновесие. Этот человек был ей непонятен — он прибыл в Загорск-12 вместе с Куратором, но в качестве кого? Почему именно он — это было жесткое безапелляционное требование — должен был пройти через созданный установкой прокол? Что за дела были у них в гараже — настолько важные, что они были готовы чуть ли ни за оружие взяться? Ответов на эти вопросы у нее не было, но все же она была благодарна, что Андрей вызвался идти с ними — если потребуется спасать людей, лишние руки не помешают.
В темноте оказалось неожиданно сложно ориентироваться даже на насквозь знакомой территории Института. Заваливший все снег скрадывал контуры зданий и путал ориентиры, фонари светили слабо и недалеко. С первой попытки прилично промахнулись — уперлись в гараж, причем не сразу даже поняли, что торчащие из-под снега кусок стены и угол крыши относятся именно к нему. Сориентировались, прикинули направление, пошли дальше — и чуть не убрели невесть куда. Спасло то, что Ольга зацепилась краем снегоступа и упала. Оказалось — за верхушку фигурного кованого копья, венчающего скрытую под сугробом ограду.
Жуткий холод и рыхлый снег выматывали, выпивая последние силы. У Ольги от непривычного движения враскоряку ужасно болели внутренние мышцы бедер. Противно ныли остывшие кисти рук, которые она безуспешно пыталась согреть, сжимая и разжимая кулаки внутри варежек, потеряло чувствительность лицо. Когда они, скорее по удаче, чем по расчету, все-таки нашли котельную, она уже была готова лечь в снег и умереть — настолько пропиталось тело ядом усталости. К железной двери был прокопан в снегу утоптанный спуск. На наезженной волокушей колее контрастно выделялись пятна жидкости, которая сначала показалась Ольге черной. Но в свете фонаря стало отчетливо видно — снег пропитался пролившейся тут в изобилии кровью.
— Откройте! Это мы! — уже стучал в железную дверь Мигель. Заглушенный промерзшим шарфом голос и толстые варежки на руках свели его попытки на нет, и Андрей, в конце концов, пару раз грохнул в железный лист прикладом.
— Кто здесь? — послышался из-за двери знакомый голос, и у Ольги зашлось сердце — жив!
— Это я, Иван, я! — закричала она, отдирая ледяную корку с шарфа.
— Рыжик? — удивился он. — Как тебя… Открываю!
Ввалились в темное помещение — коридорчик при входе, — зацепились снегоступами, чуть не посшибали друг друга.
— Сюда, сюда — тащил Ольгу за локоть почти невидимый Иван. — Мы тут растопили один котел…
В топочной не было тепло — стены покрывал толстый слой инея, — но, после лютого мороза снаружи, казалось — жара. Сумрак, подсвеченный слабым мерцанием огня из открытой топки, возле которой неразличимо сгрудились какие-то люди.
— Остатки угля из бункера дожигаем, — сказал Иван, как бы извиняясь. — Там все равно мало было…
— Что случилось? Почему вы не возвращаетесь?
— Вот что… — он повернул фонарь в сторону, и Ольга увидела лежащие рядком в дальнем углу припорошенные инеем тела.
— Кто…
— Хозгруппа, — грустно сказал Иван. — Они вывозили из подсобки балонный газ и не вернулись. Их мы и искали, когда…
Но Ольга уже и сама увидела лежащего перед дверцей топки, в зоне относительного тепла, замотанного в окровавленные тряпки юношу-радиста.
— Он шел последним. Что-то выскочило из темноты и ударило его в спину… Если бы не рация…
— Что-то?
— Мы не видели. Но радиостанция пробита насквозь, как будто копьем, и в спине глубокая рана, задето легкое. Пришлось разводить огонь, накладывать повязку…
— Как это случилось? — спросил взволновано Мигель.
— Мы нашли хозгруппу у входа, — сказал Громов. — Они в кого-то стреляли, было охотничье ружье, там два стреляных патрона. Ружье сломано, они убиты, кровью все залито. Вышли на связь, сообщили, начали переносить тела внутрь, и в последний момент Олегу вот так прилетело. Мы не увидели, кто это был — все были уже внутри, и фонари светили в другую сторону. Пока прогрели помещение, чтобы не поморозить при перевязке, он много крови потерял…
— Надо его срочно в медпункт! — решительно сказала Ольга.
— Да, — согласился Иван, — мы как раз готовимся к выходу.
Он показал на лежащие в зеве топки, в стороне от горящего угля, кирпичи.
— Завернем в тряпки, положим на волокушу, сверху уложим мальчика, — пояснил Громов. — Поедет, как Емеля на печке. Иначе не довезем — замерзнет. Тела погибших, к сожалению, придется пока оставить здесь…
Чтобы укрыть раненого пришлось раздеть трупы. Они успели окоченеть, замерзшая кровь схватилась ледяным клеем, так что тулупы просто срезали, распоров по швам. Получившимися кусками овчины обернули уложенного на горячие кирпичи радиста, который так и не приходил в сознание. Дыхание его было редким и слабым, лицо — бледным до синевы. Даже далекому от медицины человеку было очевидно, что дела его плохи.
Тропу прокладывал ловко скачущий на снегоступах Мигель, за ним, как два ломовых битюга, упрямо топали впрягшиеся в волокушу Сергей и Василий. Ковыляли, держась друг за друга, Иван и Ольга.
— Хромой да беременная — два полбойца, — пошутил неунывающий Иван.
Рядом с ними, с фонарем и карабином наизготовку, широко переставляя ноги, шагал Андрей. Он тревожно глядел по сторонам, пробегая лучом света по сугробам, но осветить удавалось немногое — темнота как будто обгрызала по краям тусклый желтоватый круг с темным пятном рассеивателя посередине. Мечущиеся тени только увеличивали нервозность — краем глаза все время как будто цеплялось какое-то движение, но, стоило посветить туда фонарем, — ничего. Верхушка куста и или крыша беседки. Замыкали процессию два работника хозчасти. Ольга наверняка их знала, по крайней мере, в лицо, но сейчас видела только тулупы, шарфы и очки. Они категорически отказались бросить последние газовые баллоны и сейчас упорно тащили за собой вторую волокушу. Три пятидесятилитровых емкости со сжиженным пропаном везти было нелегко, сани с ними приотстали, и никто не увидел, что именно случилось.
Вскрик, пронзительный, рвущий уши свист, отвратительный запах этилмеркаптана — Ольга аж присела. Андрей завертелся на месте, вскинув к плечу карабин.
— Не стреляй, рванет! — заорал на него Иван, хватая за руку.
Сани были перевернуты, из небольшого, с вогнутыми внутрь краями, треугольного отверстия в баллоне со свистом выходил последний газ, снег пропитался как будто черным — но Ольга уже знала, что это красный.
Тела нашлись в нескольких шагах, как будто их отбросило с тропы. Страшные раны — словно их рубили топором.
— Уходим, быстро, — жестко сказал Иван.
— Надо же их забрать… — неуверенно сказал то ли Сергей, то ли Василий.
— Потом заберем, сейчас уходим.
К концу пути, когда перегорел адреналин ужаса, Ольга почти отключилась от усталости и холода, из последних сил механически переставляя ноги. Ей казалось, что это какой-то кошмарный сон, когда бесконечно идешь, идешь — и остаешься на месте, и кто-то, идущий по твоим следам, догоняет, догоняет…
Но никто на них не напал.
Поддерживая друг друга и волокушу с раненым, они медленно спустились в убежище, где еле теплый воздух тамбура показался раскаленным жаром печи. Вокруг засуетились люди, радиста быстро унесли в медпункт, а Ольга сползла в уголке по стеночке, не имея сил расстегнуть задубелый тулуп.
— Ну что же ты так, Оленька? — хлопотала вокруг нее в импровизированном лазарете Лизавета Львовна. — Ты, конечно, барышня крепкая, но в твоем положении нельзя…
— Что с Олегом? — перебила ее девушка. — С мальчиком-радистом?
— Рана тяжелая, потерял много крови, но жить будет, — вздохнула Лизавета, — наверное… Я же не хирург. В войну санитаркой была, потом закончила медицинский, но пошла по научной части. Эх, нет у нас врачей-то…
Женщина только печально махнула рукой.
— Я да фельдшерица из медпункта — всего персонала. Да и медикаментов у нас… А уже куча простуженных, трое с легкими обморожениями, дети с их болячками… Я с ужасом жду, что у кого-нибудь аппендицит или еще что-то полостное, а я после медпрактики и за скальпель не бралась ни разу.