— А Иван как? — спросила Ольга.
— Ой, да что твоему мужику сделается! — улыбнулась Лизавета. — Культю перевязал и поскакал дальше.
— Я тоже пойду, пожалуй… — стала подниматься с топчана Ольга. Тело ломило, ноги не слушались, голова как ватой набита — но, к ее удивлению, ничего, в общем, не болело. Устала просто, и нервы…
— Иди, что тебе тут вылеживать, — не стала удерживать ее врач. — Только я тебя умоляю — хотя бы отдохни, прежде чем опять на подвиги бросаться.
Ольга вышла в скупо освещенный и гораздо более холодный коридор — лазарет грели дефицитным электричеством, а в остальных помещениях убежища держалось примерно плюс десять. «Неудивительно, что много простуженных, — подумала она, — из жаркого лета в такой холод». В коридорах было пусто и безлюдно — идя в столовую, она никого не встретила. В залах, на двухъярусных, застеленных на скорую руку топчанах спали, храпя, кашляя и тревожно ворочаясь, люди. Пахло сыростью, туалетом и портянками. Похоже, авральные работы по переселению закончены, все отдыхают, прежде чем начать методично обживаться в новых условиях.
В столовой было сумрачно, горели только аварийные лампы, за плитой зевала, разогревая еду для полуночников, совсем молодая девушка, практически подросток.
— Я сегодня дежурный повар, — то ли пожаловалась, то ли похвасталась она Ольге, — вам побольше положить? Блюдо одно — каша пшенная с тушенкой, — но ее много.
— Обычную порцию, пожалуйста, — Ольга увидела сидящих в углу с мисками Андрея и Мигеля и, получив свою посуду, направилась к ним.
— Привет! — сказал испанец, Андрей только сухо кивнул. Он так и таскался повсюду с карабином, сейчас тот стоял, прислоненный к стенке.
— Как себя чувствуешь? — поинтересовался Мигель. — А то тебя сразу в лазарет утащили…
— Лизавета Львовна перестраховалась, — отмахнулась Ольга. — А что тут творится? И где Иван?
— Громов у начальства, совещаются снова, — начал рассказывать он. — Энергетики возятся с реактором, что-то у них не ладится. Вся энергия с генераторов у них, поэтому холодает. Через ФВУ12 идет ледяной воздух, греть его нечем, а не качать нельзя — задохнемся. Иней забивает вентканалы, приходится чистить, один вентилятор от холода сдох, остальные пока держатся, но выключать их нельзя — замерзнут. Продовольствие успели вывезти со склада все, но его не очень много. Если где-то что-то и осталось, то уже не добраться. Палыч запретил выходить на поверхность — слишком, говорит, опасно. Там уже минус восемьдесят, как на полюсе холода, в Антарктиде. Ну, и еще это… Которое ребят…
Мигель замолчал и начал быстро доедать остывающую кашу. Ольга последовала его примеру. Мяса в каше было совсем немного, и это при том, что дежурная явно пыталась положить беременной девушке порцию понаваристей. Похоже, ситуация с продуктами действительно была не очень хорошей.
— Как ты, Рыжик? — в столовую прихромал усталый Иван.
— Нормально, не волнуйся, а вот ты себя совсем загонял…
— Ничего, осталось последнее усилие! — муж старательно изображал оптимизм. — Энергетики почти закончили, осталось ТВЭЛы загрузить — и да будет свет! И тепло, конечно…
— Это же прекрасно! — воодушевился Мигель. — Будет свет и тепло — как-нибудь не пропадем!
— Надо только эти самый ТВЭЛы доставить, — вздохнул Иван. — Они на складе.
— Притащим как-нибудь, подумаешь!
— Двести сборок. Каждая три метра длиной и двадцать кило весом, не считая ящика. И это еще полбеды — а ведь надо вытащить отработанные… — пояснил Громов. — До склада, к счастью, есть коридор прямо из реакторной, но погрузчик остался на складе и замерз, надо полагать, наглухо. Так что только ручками….
Мигель, видимо, представил себе масштаб работы и сразу как-то поскучнел:
— Ну, деваться-то некуда…
— И думать забудь! — строго сказал ему Иван. — Пойдут только мужики за тридцать, у кого уже есть дети. То есть, я, например, — он кивнул на Ольгин живот и подмигнул ей.
— Это еще почему! — возмутился Мигель.
— Радиация, молодой человек! Береги будущее потомство. Тебе еще предстоит осчастливить какую-нибудь юную красавицу, а у меня она уже есть.
Мигель покраснел и умолк.
— Так что предлагаю всем пойти поспать, — закончил Иван. — Через пять часов начнем погрузку.
— И где мы теперь спим? — растерянно огляделась Ольга, выйдя в коридор.
— Тссс! — с заговорщицким видом подмигнул ей муж. — Я тут немножко воспользовался служебным положением! У нас на сегодня роскошные личные апартаменты!
«Апартаментами» оказалась пустая кладовка при лазарете, где стояли наспех сколоченные «двуспальные» нары под тонким старым матрасом без белья. Но здесь было теплее, чем в общих помещениях, а главное — они были одни.
— Не могу упустить случая, Рыжик — щекотно зашептал ей в ухо Иван, когда они улеглись, погасив крохотный огарок свечки. — А ну как подлая радиация попадет, куда не надо? Вдруг в последний раз?
— Типун тебе на язык! — сердито прошептала в ответ Ольга. — А ну, иди сюда! Я тебе покажу «последний раз»!
Историограф. «Ничьи земли»
Борух подергал на мне разгрузку, потряс рюкзак, придирчиво осмотрел всего — от кепки, до шнуровки берцев.
— Все взял? Ничего в шкафчике не осталось? А ну, попрыгай!
Я послушно подпрыгнул. Антабка автомата звякнула о торчащий из разгрузки магазин, и Борух передвинул на мне ремни. Мне стало смешно — как будто ребенка в школу собирает.
— Все тебе смехуечки! Тебе, балбесу, чего сам не положишь, того ты и не вспомнишь…
Это он нервничает так, я знаю.
— Серьезно? Вот так просто? — Ольга осматривала окрестности в хитрый прицел своей супервинтовки. — Неужели даже наблюдателя не поставили? Не люблю, когда все так гладко начинается… Плохая примета.
— А ну и хорошо, ну и ладушки! — обрадовался комгруппы. — Какое там время гашения?
Я поработал с планшетом и определился:
— Три минуты всего, вообще халява.
— Вот поэтому и не держат, — пояснил он, — поди, удержи такой короткий. Так, мы тут обустраиваемся, а вы валите, куда собирались.
Мы дождались гашения, поздоровались с коллегой-оператором и бодро потрусили к лесу.
— Ну, давай направление, писатель! — сказал Борух, когда мы остановились на полянке.
Выходной репер транзита ощущался вполне отчетливо, а значит, был относительно недалеко. Определить расстояние точно я не мог, но вряд ли больше нескольких километров. Дальше я бы его не учуял. Мы не крались по кустам, как ниндзя, не ползли, собирая в штаны шишки и в карманы листву, — просто шли по достаточно редкому, светлому, вполне приятному лесу. Похоже, нежелательных встреч мы не опасаемся.
— Тут же никого нет? — спросил я.
— Не должно быть, — подтвердила Ольга. Если на входной точке не было, то на выходной им и вовсе делать нечего.
— Тогда зачем мы штурмовую группу тащили?
— Во-первых, на всякий случай, — ответил мне Борух. — Мало ли, что мы на пальцах прикинули, а вдруг бы нарвались? Ну, а во-вторых, — пусть еще в одном срезе укрепятся, почему нет? Сейчас они силы накопят, сделают бросок к выходному реперу, и все — срез наш. Он нахер никому не сдался, но командование любит победные реляции.
— А теперь, когда мы, наконец, уже идем, — спросил я то, что давно собирался, — я могу узнать — куда?
— Мы же вместе прокладывали маршрут? — почти убедительно удивилась Ольга. Ей никогда не надоедают эти игры.
— Ты поняла, о чем я, давай не будем. Не конечная точка, а конечная цель.
— Хочу проверить одно место. Лет пятьдесят назад там было интересно…
Вот сказать не могу, как меня это вымораживает. Умом-то я знаю, что она годится мне в бабушки, но визуальный ряд, так сказать, этот факт заслоняет. Поэтому в бытовом общении воспринимаю ее как более-менее ровесницу, а потом хренакс — и вот такое. Когда она рассказывает о первых днях Коммуны, это не так цепляет — нет ощущения личной истории… В общем, моя бывшая ловко ввела меня в состояние рефлексии, и я не стал выяснять подробности. Она отлично умеет мной манипулировать. И не только мной — но это слабое утешение.
— Что это за срез? — поинтересовался Андрей. — Что тут есть? Кто живет?
— А черт его знает… — равнодушно ответила Ольга. — Может, и никто. Разведчики пометили зеленым. Эфир пустой, а значит, технологическая цивилизация, если и была, то схлопнулась, как везде.
Это тревожная, но привычная картина в известном нам Мультиверсуме — большинство его срезов находятся в той или иной стадии давнего постапа. Насколько я знаю, никто не в курсе, почему, хотя версий, конечно, хватает. Выбирать можно любую. Как писателю мне, конечно, нравится версия «внешней силы» — некоего надчеловеческого агента, коварно толкающего людей к самоуничтожению. Это понравилось бы читателю, а главное — оставляет открытую концовку. Придет Герой и победит супостата, спасая себя, свою девушку, ну и, заодно, все Человечество. Но в глубине души я в супостата не верю. Лишняя в этой картине «внешняя сила». Нас не надо подталкивать к самоуничтожению, сами распрекрасно справимся. Поэтому самой логичной мне кажется версия встроенной в любое человечество конечности цивилизационного цикла. Такой общественный «ген смерти», своеобразный «лимит Хейфлика»13 социумов. В конце концов, если все мы умираем как личности, то почему должны выжить как вид? Я социальный пессимист, хотя Борух и считает меня романтиком.
— Всегда бы так… — удовлетворенно сказал Борух, когда мы добрались до конечной точки — ровной круглой полянки, где среди карманной местной версии Стоунхенджа торчал из земли черный цилиндр репера. — Отличная прогулка.
— Сплюнь, — посоветовала Ольга, и он послушно выдал «тьфу-тьфу-тьфу, шоб не сглазить».
— Дальше два серых, — сверился я с маршрутом.
Борух надел шлем-сферу и взял наизготовку пулемет.
— Держитесь за мной, на всякий случай, — сказал он. — Буду вам за щит.