— Черта с два эта зимняя смазка помогла, — уныло констатировал Андрей, дергая затвор. — А обещали-то…
— Ничего себе, — сказал испанец. — Какой он… Быстрый. Ух.
— Вы молодцы, товарищи, — похвалила их Ольга. — Будет Лизавете новый биоматериал.
Она вдруг с удивлением поняла, что ледяная пустота внутри, кажется, больше не растет. Ей стало легче.
— Вызывайте людей, пусть тащат трофей в лабораторию, а мы на перезарядку баллонов — и вперед!
— Оля, проснись, Оля!
Взволнованная Лизавета трясла ее за плечо.
— Да проснись ты!
Ольга с трудом вытащила себя из продавленной раскладушки, села на табурет, протерла глаза и спросила:
— Что случилось, Лизавета Львовна?
— Мне надо, чтобы ты на это посмотрела.
— На что?
— Вот!
Биолог сунула ей под нос клетку с белыми мышами. Мыши были довольно милые, с розовыми тонкими ушками, но пахло из клетки не очень, и девушка невольно отстранилась.
— Мыши, — констатировала она, — белые.
— Живые и здоровые! — странным тоном сказала Лизавета.
— Ну да. Еще вы мне дохлых мышей в нос не совали…
Женщина поставила клетку на лабораторный стол, вздохнула и села на табурет напротив Ольги.
— Мы не успели спасти всех лабораторных животных, — сказала она. — Времени было мало, суеты много. Эти мыши — контрольная группа для моих исследований по радиационной онкологии. Они не получали лечения, опухоли выросли с полтуловища размером. Давно должны были умереть.
— Но живы.
— Вот именно. И опухолей нет. Но даже это не самое важное. Два самца были очень старые. Двадцать шесть и двадцать пять месяцев, глубокие мышиные старцы. Облысели, почти не двигались… А теперь, смотри!
Лизавета опять сунула ей под нос клетку. Ольга поморщилась.
— Они бегают, как молодые, восстановился волосяной покров, и еще… Они опять начали спариваться!
— Ну, совет да любовь… — откровенно зевнула Ольга. — Я посплю еще, ладно?
— Ты не понимаешь… — покачала головой Лизавета. — После трансмутации в поле Установки, вещество, и без того бывшее сильнейшим метаболическим агентом, стало мифическим магистерием, эликсиром жизни. Я просто алхимиком каким-то себя чувствую.
— Ну, люди — не мыши… — глубокомысленно ответила Ольга. — Пойду умоюсь, раз уж поспать не удалось…
— Подожди, — остановила ее биолог, — ты знаешь, мне уже за сорок. Голодное детство, война, тиф, два ранения, здоровье не очень…
Она зачем-то оглянулась, как будто кто-то мог ее подслушать, наклонилась к Ольге и сказала тихо:
— Я приняла новый препарат.
— И начали спариваться? — не удержалась невыспавшаяся Ольга.
— Тьфу на тебя! — рассмеялась Лизавета, — было б с кем… Нет, у меня исчезла седина — мне больше не надо подкрашивать волосы. Пропали старые болячки, началось рассасывание шрамов. Я уже лет двадцать так хорошо себя не чувствовала!
— Знаете, Лизавета Львовна, — подумав, сказала девушка, — вы не спешите об этом объявлять. Если у вас и вправду есть эликсир жизни, то не все это воспримут правильно…
* * *
В «теплой» части убежища жизнь шла своим чередом. Люди жили скудным аварийным бытом, ели однообразную, выдаваемую строго по нормировке еду. Ученые, чьи лаборатории удалось хотя бы частично эвакуировать вниз, продолжали по мере возможности свои исследования, хозяйственная и инженерная группы, используя скудные материальные ресурсы подземных складов, поддерживали функционирование систем Убежища. Очень угнетала скученность, ограничения и бытовые сложности. Постоянные очереди в туалет и душ, проблемы со стиркой тех немногих вещей, которые были у людей с собой — все это морально утомляло и провоцировало мелкие конфликты. В основном среди тех, кто не имел прямого отношения к науке и не мог отвлечься в работе.
Тем не менее, жизнь продолжалась. Одна вновь образовавшаяся пара даже сыграла свадьбу — смущенный директор, как высшее должностное лицо коллектива, зафиксировал заключение брака, неловко поздравил их с началом семейной жизни и выделил литр спирта на «погулять». Ольга отдала молодоженам свой чуланчик, поставив себе раскладушку в лаборатории Лизаветы. Там резко пахло химикатами, биохимик имела привычку работать ночами, бормоча под нос и звякая стеклом, но ей было наплевать. Она все равно так выматывалась, что падала и засыпала без снов.
Ночью основное освещение гасло, зажигались аварийные фонари, и помещения наполняла еле уловимая неприятная вибрация — включалась в режим сканирования Установка. Днем Матвеев обрабатывал результаты, отмахиваясь от теряющего терпение Куратора.
— Я работаю, — раздраженно говорил он на совещаниях, — торопить меня бесполезно. Резонансы штучные. То ли мы в очень изолированной части Мультиверсума, то ли это особенность нашего закапсулированного положения.
Воронцов, отвечавший за техническую часть Установки, только разводил руками и кивал на Матвеева — мол, он решает, а я только рубильники дергаю…
И вот, наконец, он сообщил, что момент настал.
«Приборным модулем» оказалась освободившаяся от перевозки бочек колесная тележка, с приваренным к ней длинным железным дышлом. На нее водрузили несколько автомобильных аккумуляторов и смонтировали всевозможные регистраторы, включая 16-миллиметровый киноаппарат с пружинным заводом.
— Зачем это все? — злился Куратор. — Заглянули бы и сразу назад, если что…
Матвеев его игнорировал, настраивая самописцы приборов и заводя кинокамеру.
— Вы все поняли, товарищ Курценко? — спрашивал он строго. — Нажимаете вот здесь и здесь, переключаете этот тумблер и задвигаете модуль в портал.
— Да чего там не понять, — отвечал Андрей. — Вы уж раз восемь повторили…
— Тогда всем, кроме вас, предлагаю покинуть рабочую зону Установки и перейти в аппаратный зал. Мы готовы к рабочему пуску.
Ольга подошла к стеклянной перегородке и встала так, чтобы не заслонять обзор ученым. Рядом недовольно сопел Куратор. Андрей, стоящий возле арки, помахал ей. Куратор засопел громче.
Ольга замечала определенное мужское внимание со стороны Андрея, но та ее часть, которая должна была реагировать на такие сигналы, умерла вместе с Иваном. Навсегда или на время — кто знает? Она была просто благодарна, что это внимание очень ненавязчивое и деликатное. В отличие от претензий Куратора.
Несколько дней назад он без приглашения пришел в лабораторию Лизаветы, и попросил биолога выйти на минуту. Та, с большим неудовольствием, но подчинилась — авторитет Куратора как представителя партии и правительства был все еще велик. Все надеялись, что вскоре вернутся на Родину, и тогда не миновать разбирательства — как ни крути, а неудачный эксперимент нанес большой материальный ущерб и повлек человеческие жертвы. Результаты будут во многом определяться точкой зрения Куратора.
— Ольга, — сказал он почти равнодушным тоном, — мне жаль, что так вышло с вашим мужем и ребенком. Но теперь ничто не мешает вам принять рациональное решение. Я снова предлагаю вам…
— Заткнитесь. Просто заткнитесь, — девушка сказала это так, что Куратор моментально осекся. — Еще слово, и я вас пристрелю. Плевать на последствия. Я просто сделаю это.
Она взялась за кобуру пистолета, где-то даже желая, чтобы он продолжил. Она смотрела на этого невзрачного, но опасного мужчину сквозь ледяную пустыню в душе. Она не злилась, не испытывала возмущения или отвращения. Ей просто очень хотелось выстрелить.
Куратор молча развернулся и вышел прочь. Больше они не разговаривали.
— Минутная готовность! — громко объявил Матвеев. — Всем занять свои места! Мигель, мощность!
Испанец защелкал переключателями.
— Готовность!
— Есть готовность!
— Реактор?
— Шестьдесят, семьдесят, семьдесят пять…
В аппаратной нарастал тяжелый гул, пол неприятно вибрировал.
— Ну, Игорь Иваныч, не подведи, — нервно сказал директор.
— Сто! Мощность в эмиттер! Разряд!
— Есть, есть прокол! — завопил восторженно Мигель.
— Курценко, ваш выход, — сказал Матвеев в камеру селектора, и все взгляды устремились к стеклу.
Андрей взялся руками в толстых перчатках за дышло тележки, и, поднатужившись, закатил ее в арку эмиттера. Ольга замерла — загроможденная приборами повозка, пересекая невидимую линию, как будто стиралась моментальным ластиком, пока не осталась только торчащая в пустоту стальная труба дышла. Андрей закрепил ее за крюк в полу и отошел в сторону.
— Две минуты! — сказал Матвеев. — Идет измерительный цикл!
Сто двадцать секунд прошли в полном молчании. Гудела Установка, вибрировал пол, все молча смотрели на арку с торчащей из пустоты железякой.
— Готово! — объявил ученый. — товарищ Курценко, вытаскивайте модуль!
Андрей отцепил дышло, взялся за него и потянул. Ничего не произошло. Он расставил ноги пошире, уперся ими в пол, крепко взялся за трубу обеими руками и потянул на себя изо всех сил — но тележка не шла.
— Лебедку, товарищ Курценко! — сказал в селектор Матвеев.
Андрей бросил железку, подошел к свежесваренной стальной раме, где была установлена электрическая, позаимствованная со складской кран-балки, лебедка, вытянул металлический трос с крюком и зацепил его за дышло.
— Готово? — спросил Матвеев. — Отойдите к стене, пожалуйста!
Лебедка загудела почти неслышно — все давил глубокий звуковой тон Установки, — трос натянулся и задрожал. Секунду или две ничего не происходило, потом раздался глухой удар. Ольга сначала подумала, что трос лопнул — но нет, это резко, как пробка из бутылки, вылетела из-под арки тележка. Но в каком она была виде!
От резиновых покрышек колес остались только верхние части, аккумуляторы полопались, вздувшись ледяными валунами замерзшего электролита… Приборы остались на своих местах, но на глазах покрывались снежной шубой моментально нарастающего инея. Андрей отступил еще на пару шагов и обхватил плечи руками — температура в помещении стремительно падала.
— Выключаем! — скомандовал Матвеев. — Курценко, уходите оттуда немедленно!