Гул и вибрация начали стихать, Андрей, отдраив гермодверь, вышел из рабочей камеры в аппаратную.
— «Заглянули и назад», да? — зло сказал он Куратору. — Сами так-то заглядывайте!
Куратор его проигнорировал, обратившись к профессору:
— Как вы объясните случившееся? — требовательно спросил он.
— А что вас не устраивает? — искренне удивился тот. — Установка сработала великолепно, мы сделали первый в истории науки резонансный прокол в другой срез Мультиверсума. Это крупнейшая научная победа, товарищи! Я предложил бы открыть шампанское, но у нас нет шампанского, так что просто поздравляю всех! Ура!
— Ура! — поддержал его Мигель.
— Какая победа? Какое шампанское? — разозлился Куратор. — Что случилось с тележкой?
— С приборным модулем? — уточнил Матвеев. — Он выполнил свою задачу, показав, что срез, открытый этим резонансом, непригоден для жизни. Возможно, это такой же закапсулировавшийся фрагмент, как наш, но уже достигший своего энтропийного максимума. Хотя, конечно, кинокамеру жалко, она предпоследняя. Да и аккумуляторы… В следующий раз начнем с термометра на палке.
— Чего достигший? — тихо спросил Андрей у Мигеля.
— Замерз он. До конца. До абсолютного нуля, то есть, — пояснил испанец. — И мы так же замерзнем, если…
— Понятно.
Ольга с неприятным чувством посмотрела на превратившуюся в абстрактную ледяную скульптуру тележку.
— Что дальше, Игорь Иваныч? — спросил директор.
— Сутки на профилактику Установки — и делаем следующий прокол. Может, там будет более гостеприимный срез…
— Так! — объявил он громко. — Все, кроме персонала лаборатории, могут быть свободны! Через сутки повторим эксперимент по следующей резонансной точке. Мигель, пометьте в плане этот резонанс… Да хоть черным, что ли. Так постепенно и составим карту окрестностей.
— Оленька, — смущенно спросила девушку Лизавета, когда та вернулась в ее лабораторию. — Это, конечно, не мое дело…
— Что такое?
— Что у тебя за дела с Куратором?
— Нет у меня с ним никаких дел, — ответила Ольга почти спокойно, но Лизавета что-то услышала в ее тоне.
— Неприятный он какой-то, да?
— Что случилось, Лизавета Львовна?
— Понимаешь, я Палычу рассказал о Веществе… — биолог отчетливо выговорила это слово с большой буквы. — Только Палычу, больше никому. Он же директор, он должен быть в курсе…
Ольга молча кивнула, ожидая продолжения.
— А вчера ко мне сюда пришел Куратор, и начал выпытывать, что да куда, да какие свойства, да сколько его у меня, да как хранится… И так он на меня давил, как будто я его не сама получила, а украла у кого!
— Не волнуйтесь, Лизавета Львовна, — успокоила ее Ольга. — Пока мы тут, Куратор — не самая большая наша проблема. А если… когда мы отсюда выберемся — то и черт с ним, как-нибудь разберемся.
Следующий пуск принес лопнувший от лютого мороза термометр на обледенелой палке. И следующий. И следующий.
Куратор бесился, Палыч нервничал, Матвеев мрачнел с каждым запуском.
— Ну как вам это объяснить… — разводил он руками на собрании. — Вот, например, представьте себе Мультиверсум, как пачку бумаги. Мы жили на одном таком листе и пытались проковырять дырочку на соседний. Но вместо этого вырвали кусок бумаги, скомкали и… Не знаю, что. Может быть, закинули в пыльный угол, где валяются только такие же бумажные шарики.
— Очень… Э… Художественно, — с кислой миной прокомментировал Куратор.
— В этом случае, наши дела плохи, я правильно понимаю? — уточнил Палыч.
— Да, — кивнул Матвеев, — но я склонен предполагать, что эти шарики, в рамках принятой аналогии, все-таки лежат на этой пачке бумаги, и мы найдем точку соприкосновения, если не со своим листом, то все же именно с листом, а не с комочком…
— Точнее, я на это надеюсь, — добавил он, помолчав. — Потому что иначе нам будет плохо.
— Надо же, целый? — удивился Андрей, вытащив очередной термометр. — Двадцать четыре градуса Цельсия. Плюс.
— Не трогайте его, осторожно положите на пол и выходите из рабочей камеры! — скомандовал Матвеев. — Мало ли, что там еще может быть…
Приборная тележка тоже вернулась целой и невредимой, стрекоча заведенным киноаппаратом. Когда Мигель проявил пленку, она оказалась засвеченной с одного края, но все равно можно было разобрать, что в свете фонаря тележки широкоугольный объектив запечатлел какое-то темное помещение с бетонной стеной и стальной гермодверью.
— Как у нас прям, — сказал с удивлением Палыч.
— Немного похоже, — не согласился Андрей. — Тут дверь другой конструкции, посмотрите, как рычаги расположены. У нас не такие.
Все замолчали, глядя на небольшой киноэкран красного уголка, в котором пришлось собрать внеочередное собрание. Стрекотал проектор, на белой стене подергивалось черно-белое изображение с темной засвеченной полосой слева.
— А от чего засветка? — спросил Палыч.
— Да черт ее знает, товарищ директор — ответил Мигель. — Может, пленка была бракованная…
Дело оказалось не в пленке.
— Температура, давление, содержание кислорода, гравитация… — все в норме, — докладывал Матвеев, — но…
— Что «но»? — спросил Куратор. — Вечно у вас какие-то «но»…
— Радиация, — ответил ученый, — высокая радиация. Двенадцать бэр в минуту.
— Это много?
— Шестьсот бэр считается смертельной дозой. Четыреста пятьдесят — тяжелая лучевая болезнь.
— То есть, больше получаса там не пробыть? — спросил Андрей.
— Без защитного снаряжения — нет.
— Надо выяснить у энергетиков, — сказал Палыч, — в чем-то же они перегружали реактор?
— О чем мы вообще говорим? — возмутился Куратор. — У нас есть средство, вылечивающее все болезни и даже более того!
— Что «более того»? — спросил Воронцов.
— А, так вы им не рассказали? Для себя приберегли? — неприятным смехом засмеялся Куратор.
Ольгу аж передернуло от его голоса.
— Не рассказали что?
— А, неважно, сами разбирайтесь, — с глумливой усмешкой отмахнулся Куратор, — но лучевая болезнь не убивает мгновенно, а у нас есть способ ее вылечить.
— Действительно, — вспомнил Воронцов. — Лизавета же откачала наших героических энергетиков. Да вот же, Николай…
— Прекрасно себе почуваю! — кивнул Подопригора. — Як новий!
— Лизавета? — спросил Палыч.
— Препарат не прошел должных испытаний, — нахмурилась биолог. — И вы же сами мне за это выговаривали. Тогда ситуация была чрезвычайная…
— А сейчас какая? — перебил ее Куратор. — Я настаиваю на исследовании. С соблюдением, разумеется, необходимых мер предосторожности.
Препирались долго, но Ольга уже не особо вслушивалась. После выступления Куратора она уже не сомневалась, что вылазка в прокол неизбежна, и думала только, как обеспечить свое в ней участие.
Однако никаких проблем не возникло. Она сказала «я пойду» — и ей никто не возразил. Никто не стал рассказывать про «не женское дело», про опасность радиации для юного организма, никто не сказал «тебе еще детей рожать». Она даже немного удивилась. Кажется, после затянувшейся охоты на мантисов, ее привыкли воспринимать как командира боевой группы Убежища.
Защитные костюмы сделали на основе тех же «скафандров». Ученые заверили, что металлизированная ткань сама по себе неплохо защитит от альфа- и бета-излучений, замкнутый воздушный цикл убережет от попадания радиоактивной пыли, а для защиты от гамма-лучей вместо воздушных теплообменников вложили между прошитыми слоями ткани тонкие свинцовые пластины.
— Это только ослабит действие проникающей радиации, — объяснила ей Лизавета. — Столько свинца, чтобы защититься совсем, никто на себе не унесет. Было полчаса до лучевой — станет сорок пять минут. Примерно, конечно. Вы получите индивидуальные дозиметры ДКП, смотрите на них чаще. Набрали полную шкалу — бегите назад.
Пошли сработанной группой — Ольга, Андрей, Мигель, Анна. В рабочей камере установки построили из натянутой на каркас прорезиненной ткани примитивную камеру дезактивации. Там их возвращения ждали люди в ОЗК со шлангами и щетками.
Дозиметрист помещал в зарядное гнездо похожие на толстые авторучки приборы, поворотом рукоятки выставлял ноль и, вытащив, цеплял им на скафандры.
— Смотрите за шкалой! — предупредил он их.
Шагнуть под арку было страшновато, но на каком-то внешнем, рассудочном уровне. Ледяная пустыня внутри Ольги давно уже заморозила настоящее чувство страха — то, от которого дрожат колени, слабеют руки и выступает холодный пот. Как будто организм забыл, как вырабатывать адреналин. Анне явно приходилось хуже — она то и дело пыталась рефлекторно вытереть пот со лба, хлопая тыльной стороной перчатки по плексигласу шлема. Мигель нервно вертелся и перетаптывался, Андрей стоял спокойно, но был несколько бледноват.
Гудела Установка, вибрировал пол — из рабочей камеры это воспринималось заметно внушительнее, чем из аппаратной.
— Есть прокол! — сказал динамик на стене. — Вперед, товарищи!
Ольга пошла первой.
Историограф. «Дао УАЗа»
— Это тот самый УАЗик? — спросил я Андрея, глядя на старый зеленый «козел» с мягким верхом. Машина была слегка подлифтована и стояла на больших зубастых колесах.
— За него ты Сергею должен?
— Ну, скорее, за обстоятельства, при которых я его получил… Но да, этот. Только он теперь с пустотными резонаторами.
Я заглянул под кузов и увидел капитально закрепленные на раме волноводы и пластины.
— А ничего более… Основательного не нашлось?
— Например?
— Ну… не знаю… БТР? Представляешь — БТР с резонаторами! Броня! Пушка! Танк беспредела!
— БТР жрет топливо, как бизон, не очень надежный, неповоротливый и им надо уметь управлять, — сказал рослый мужик средних лет, вытирающий грязные руки ветошью. Я и не заметил, как он подошел. — А индукционные винтовки все равно шьют его навылет. И смысл?
Он с сомнением посмотрел на вытертую руку, и, поколебавшись, подал ее мне запястьем вперед.