Сопровождающие были одеты попроще — но, тем не менее, все как один в пиджаках разной степени потасканности и засаленности. Как правило, их дополняли треники и стоптанные берцы, хотя встречались и классические брюки, заправленные в сапоги. На головах кепки или растрепанные грязные волосы, лица серые и пыльные, со светлыми пятнами вокруг глаз — видимо, от защитных очков. Все они были вооружены крупнокалиберными дробовиками разных конструкций, почему-то с отпиленными по самое некуда стволами. Наиболее радикальные последователи «обрезания» щеголяли укороченными до размера «чуть длиннее патрона» двустволками под пистолетную рукоять.
— Ну что, коммунары, привели? — сказал «барон» на чистом русском.
— Вот он, — сказала Ольга, а Андрей, подталкивая в спину, повел меня вперед.
— Я не знал, — прошептал он мне зачем-то. — Догадывался, конечно, тут и дурак бы догадался, но мне ничего не говорили…
Можно подумать, мне это интересно. Дураку, который не догадался.
Я не стал ничего спрашивать, а Ольга с Борухом не стали ничего говорить. А зачем? Ну, спросил бы я с укоризной: «За что вы так со мной?», а они бы такие торжественно: «Так надо!»
«Этично всё, что полезно группе».
— А он точно из ваших? — спросил «барон» недоверчиво. — Уж больно вид лоховатый… Может, вы его в пустошах поймали, отмыли, приодели, а теперь впариваете старому Севе?
— А ну, скажи чего-нибудь по-нашему! — обратился он ко мне, остро глядя глазками-гвоздиками из-под густых бровей.
Первым моим порывом было сказать что-то вроде: «отсоси у трипперной лошади, сраный бабуин», продемонстрировав уверенное владение родным языком, но я сдержался. Люди, таскающие на себе цацки на три кило золота, обычно бывают сильно озабочены своим имиджем. Публично оскорблять их не стоит. Так что я ответил нейтрально:
— Меня зовут Артём, будем знакомы.
— Надо же, такой молодой, а не дурак! — захохотал «барон». — Меня все зовут Сева, но ты можешь звать меня Себастьян. Себастьян Перейра!
— Торговец черным деревом? — спросил я растерянно.
— Глянь-ка! Еще и образованный! Люблю интеллигентов! — он одобрительно хлопнул меня по плечу короткопалой, брякнувшей массивными золотыми перстнями рукой. — Шучу, шучу, зови просто Сева.
Ольга подошла и, старательно не глядя на меня, передала «барону» небольшой кожаный пенал. Он открыл, бегло глянул внутрь, покивал, закрыл и убрал во внутренний карман попугайского своего пиджака.
— Вы — мои лучшие клиенты, коммунары, определенно! Не нужен обычный товар, кстати? Есть свежая партия, двадцать семь голов, в самой поре. Как говорится, «кто дорос до чеки тележной…»
— Не сегодня, Сева, — резко ответила Ольга. — Мы с вами свяжемся обычным образом.
— Ну, как хотите, как хотите… Оптовикам бонусы, постоянным клиентам скидки! Обращайтесь! Все знают — у Севы лучший товар в этом прекрасном Мультиверсуме!
Меня не заковали в кандалы, не завязали глаза, даже не обыскали. Просто проводили наружу, где в свете фар рокотали мощные моторы и подсадили в высокий кузов монстр-трака на огромных зубастых колесах: обваренный трубами автобус на задранной раме, без стекол, окна забраны редкими решетками, потертые жесткие сиденья, как в старом трамвае. Вокруг расселись пиджачные джентльмены в гопницких кепочках и немедленно напялили очки — кто мотоциклетные, кто сварочные, а кто и совершенно стимпанковские гоглы. Один, покопавшись в карманах своего двубортного полосатого сюртука, вытащил пластиковые слесарные и протянул мне. Я на всякий случай надел и не пожалел об этом — взревели моторы, машины рванули куда-то в степь, и все затянуло облаками пыли. Очки, хотя и довольно затертые, хоть как-то спасали. Достал из кармана бандану, повязал по-ковбойски на лицо, чем заслужил одобрительные похлопывания по плечам от соседей. Боевые пиджаки вели себя вполне дружелюбно, скалились мне чумазыми физиономиями, и я совершенно перестал понимать, что происходит. Меня продали работорговцам? Но почему тогда Ольга платила этому Севе, а не наоборот? У меня настолько плохой рыночный курс, что приходится доплачивать? Рев лишенного глушителя дизеля, лязг подвесок и свист ветра исключал какую-либо содержательную беседу с попутчиками, да и вряд ли они в курсе.
Быстро светало, боковой ветер отнес в сторону пыльный хвост, и я смог оценить нашу колонну. Впереди летел пафосный ретролимузин, вернее, его кузов, установленный на шасси от чего-то вроде ГАЗ-66. Изящные гнутые линии классического дизайна, сияние лакированного с искрой лилового кузова, выгнутые наружные крылья — наверняка внутри на кожаных диванах расположился сам Сева. С сигарой и стаканом… Хотя нет, вряд ли со стаканом. Кортеж несся, совершенно игнорируя неровности рельефа, так, что огромные колеса лифтованных монстров отрывались от земли на неровностях. Тут не то что расплескаешь, а еще и зубы себе стаканом этим вышибешь.
За статусной каретой шефа мчалась машина охраны — самоварный из трубы и стальных листов самоходный бастион. С бортов выступали открытые сверху полубашни, в которых на вертлюгах болтались какие-то стрелялки с толстыми стволами в перфорированных кожухах. Над ними раскачивались в такт прыжкам машины головы «операторов машинного пуляния» — в танковых шлемофонах и очках-консервах. Следующей была наша повозка — небольшой автобусный кузов, типа КАВЗ на огромных тракторных колесах, а замыкал кавалькаду узнаваемый автобус «Икарус». Правда, он тоже был установлен на высокой раме, окна заварены листами ржавого железа, а спереди, перед лобовыми стеклом, стоял укрытый самодельным капотом могучий дизель. Все это ревело, лязгало, дребезжало, выплевывало в небо клубы черного солярного дыма из вертикальных труб и мчалось на скорости, на мой взгляд, весьма далекой от разумной. К счастью, степь была относительно ровной и пустой, на грунтовую колею никто больше не претендовал, лишь изредка мелькали вдалеке полуразрушенные деревеньки.
Я недоумевал, зачем надо так быстро ехать, явно рискуя перевернуться, подлетев на очередном бугре или оторвать что-нибудь, после этого прыжка приземлившись. Но вскоре понял — мы удирали.
Попутчики засуетились, доставая свои пушки, и, интенсивно жестикулируя, распределились у оконных решеток. Я понял, почему они так любят обрезы — прицелиться из скачущей машины все равно невозможно, а с длинными стволами внутри было бы не развернуться. Я не сразу разглядел противника, а разглядев, сильно удивился — нас, стелясь над землей, большими прыжками догоняла стая каких-то животных. Мне казалось, что никакие звери против машин не играют в принципе, но остальные были, кажется, другого мнения. Они выглядели крайне обеспокоенно, проверяя патроны в стволах и рассовывая их горстями по карманам пиджаков.
Машины взревели и наддали, хотя еще секунду назад я бы сказал, что быстрее уже некуда. Однако звери быстро приближались, и вскоре я их уже мог разглядеть. На вид — крупные представители собачьих. Очень крупные. Ростом с теленка. Большого теленка. Бычка даже. И их было много, пара десятков. Они неслись огромными скачками, легко догоняя машины, но я все равно не мог понять, почему попутчики так напряглись. Я не хотел бы встретиться с такими в поле, но поди останови разогнавшиеся две тонны железа… Мое недоумение моментально рассеялось, когда от догнавшей нас стаи отделилась одна особь и, прыгнув на нашу машину, одним рывком вырвала приваренную к оконному проему решетку. Зубы, которые клацнули в метре от меня, могли, кажется, перекусить рельсу. Собачка, сплюнув в траву решетку, вернулась к стае, а к нам выдвинулась следующая… Загрохотали выстрелы — боевые пиджаки спешно разряжали в нее свои обрезы. Картечь рвала шкуру, но псина совершенно не обращала на это внимания, быстро сокращая расстояние и целясь в оставшееся без решетки окно. Она прыгнула, но сидящий возле меня мужик в кепочке и лыжных очках рискованно высунул руку, чуть ли не воткнув ее в разинутую пасть, и шарахнул дуплетом из обрезанного по самый патрон хаудаха21. Собака сбилась с шага, и прыжок смазался — здоровенная туша грянула в стенку так, что машина прыгнула вбок и чуть не перевернулась, на секунду встав на два колеса. Пиджаки судорожно перезаряжались, кидая под ноги дымящиеся гильзы, а я огляделся — идущий перед нами автомобиль охраны выдвинулся из колонны вбок и с него замолотили пулеметы. Лимузин Севы набирал скорость, отрываясь, а вот замыкающему автобусу пришлось плохо — стрелков на нем не было, и инфернальные собаки прямо на ходу рвали железные листы с окон. Водитель давил на газ изо всех сил, выхлопные трубы сифонили черными столбами недогоревшей соляры, но не помогало — стая безошибочно определила слабое звено и, оставив попытки атаковать нас, полностью переключилась на автобус. Пулеметы смолкли — собаки держались вплотную к автобусу, а о прицельной стрельбе на таком ходу думать не приходилось. Зато наша машина чуть сбавила ход, дав автобусу нас догнать, и снова захлопали обрезы. Видимо, стрелки надеялись, что картечь, в отличие от пулеметной пули, при промахе не пробьет кузов.
На моих глазах одна собака выдрала из проема приваренный лист, а вторая немедленно прыгнула туда, с трудом пропихивая свою тушу в большое окно. Даже сквозь рев моторов и грохот выстрелов я услышал истошный многоголосый крик ужаса, и тут водитель автобуса запаниковал, дернул рулем и не справился с управлением. Подпрыгнув на очередном бугре, автобус приземлился косо, подлетел, в полете накренился носом вниз и грянулся передним таранным бампером об дорогу. Кузов сорвало с рамы, он полетел кувырком, ломаясь пополам и разбрасывая панели, оттуда в разные стороны разлетались сиденья с привязанными к ним телами. Маленькими детскими телами.
Наша машина стремительно удалялась от места аварии, собаки остались там. Гнаться за нами смысла уже не было, теперь голодными не останутся. Не зря сожгли калории в погоне.
Пиджаки перезаряжались, убирали оружие, рассаживались по местам. Лица были мрачными — за потерю товара, небось, квартальной премии лишат. Скорость снизили с безумной до просто дурной, под ногами перекатывались гильзы, ревел мотор, пыль садилась на мокрые от нервного пота лица, превращая их в серые маски. Вскоре кортеж замедлил ход, приближаясь к какой-то индустриальной застройке. Машины выстроились перед воротами большого ангара, из лимузина спрыгнул плюгавый человечек в кургузом пиджачишке, добежал до задней стены и приник к ней, раскинув руки жестом распятого. На стене постепенно проступила угольная текучая тьма, а проводник потрусил обратно и с трудом вскарабкался в высокий кузов хозяйской кареты. Ценит его Сева, с собой возит… Может, меня ему в качестве оператора продали? Хотя какой я оператор без планшета?