В двери залязгали замки, вошли двое — знакомый военный со шрамом и незнакомый военный без особых примет. Незнакомый сразу сел за стол, развернул какие-то тетрадки и зашуршал бумагой, знакомый встал напротив моего стула, но чуть в стороне — видимо, чтобы из-за стекла меня было видно.
— Здравствуйте, — сказал он вежливо. — Представьтесь, пожалуйста.
— Артем, — ответил я.
— Полностью, пожалуйста! — я назвал фамилию и отчество.
— Воинское звание?
— Рядовой запаса.
Кажется, мой ответ вызвал легкое недоумение. Военные переглянулись, но никак не прокомментировали.
Меня спросили о роде занятий — я сказал, что преподаю в школе, спросили о семейном положении, и я автоматически сказал «холост», потом вспомнил, что уже нет, но поправляться не стал. После десятка нейтральных вопросов поинтересовались, понимаю ли я, где нахожусь и почему. Я честно ответил, что понятия не имею по обоим пунктам.
На этом допрос, к моему удивлению, закончился. Меня отвели в узкую камеру с койкой, рукомойником и унитазом, где и оставили. Я попытался уснуть, но не спалось — в машине выспался. Так что просто валялся, глядя в тусклую потолочную лапочку во взрывозащитном плафоне, и думал о том, как же я дошел до жизни такой. Ничего толкового не придумал.
— Эй, воин! — донеслось от двери. В маленькое окошко заглядывал давешний дневальный. — Днем лежать на кровати нельзя! Только сидеть!
— Да как-то похуй, — ответил я.
— Ну, дело твое, но если старшина увидит, у тебя будут проблемы.
Я пожал плечами — вряд ли мои проблемы может увеличить какой-то старшина.
— Слышь, воин, — с любопытством спросил дневальный. — Ты где так умудрился накосячить, что тебя на губу один из этих притащил?
Я сначала не понял, а потом догадался — в этом затрапезном хэбэ он принимает меня за своего же солдата-залетчика. Будь я дневальным, я бы тоже не ожидал увидеть на гауптвахте инопланетного шпиона. После неоднократного лечения ранений препаратами Коммуны я стал выглядеть моложе своих лет и при плохом освещении вполне канал за военнообязанного. Побочный эффект. Временный, к сожалению.
— Каких «этих»? — спросил я ленивым тоном дембеля-распиздяя.
— Ну, «друзей-партнеров». Целый майор, не хрен собачий, это ж как наш генерал, не меньше! Ты, похоже, капитально залетел, да?
Ага, это он про моего знакомого военного, который со шрамом.
— Что, тоже «партнеров» не любишь? — закинул я удочку наугад.
— Да кто их любит… — мрачно сказал солдат. — Смотрят на нас, как на говно, а потом «крепите рубежи Родины». Они обосрались, а мы — крепите… Так что ты натворил?
— Лучше тебе не знать… — напустил туману я. — Разошлись малость в вопросе, где рубежи, и где Родина…
— Вот даже как? — присвистнул дневальный. — Так ты дисс? Эх, не повезло тебе, брат. В лучшем случае — на точку пойдешь, с двумя рожками жопу прикрывать. А то могут и в штрафную, с пиздец-пакетом на брюхе бегать. Там, говорят, недавно такое мясо было — двухсотых считать устали… Идет кто-то, я побежал на пост. Держись, воин!
— Служу трудовому народу! — ответил я.
— А куда ты, блядь, денешься… — прокомментировал дневальный и убежал.
«Друзья и партнеры», значит? Ну-ну.
На этот раз меня отвели в другой кабинет. Там стоял древний аналоговый, с бумажным самописцем, полиграф, возле которого суетился военный в накинутом на форму халате. Меня усадили на стул, обвязали вокруг груди каким-то проводом, прицепили резинками поперек ладоней датчики, обмотали эластичной лентой левый бицепс. Мой покупатель тоже был тут, но кроме него пасся какой-то толстый генерал с брезгливой отечной мордой, и подпирал стену некто в штатском, от которого за версту несло Конторой Глубокого Бурения.
— Готово, — сказал тот, что в халате, — можно начинать.
Меня снова прогнали по кругу простых вопросов, повторяя их в разных формулировках, а потом перешли к главному.
— Ваша должность в разведке вашей Коммуны?
— Я не разведчик…
— Вас видели в составе разведывательно-диверсионной группы, повторяю вопрос — ваша должность в разведке?
— Я не…
— С каким заданием вас забросили к нам?
— Меня не…
Вопросы повторялись раз за разом, ответы их не устраивали, тон становился все жестче. Кажется, от рукоприкладства их сдерживала только опасность повредить полиграф. Потом сменили тему и пошли спрашивать про Коммуну.
— Какова общая численность вашей армии?
— У нас нет…
— Когда вы планируете следующее вторжение?
— Мы не…
— С какой целью вы уничтожаете мирное население нейтральных срезов?
— Это не мы…
— Как вы подменяете людей?
— Мы что?..
— Да он над нами издевается! — не выдержал, в конце концов, генерал. — Что там ваш прибор показывает?
— Наверное, он тренирован на обман полиграфа, — уныло сказал халат, разглядывая свои графики. — Я о таком слышал… Матерый шпион, товарищ генерал! Опытный!
— Вы понимаете, что мы извлекли маячок из вашего снаряжения? — спросил майор со шрамом. — Он в другом срезе, и там готовы к встрече. Вам никто не поможет и никто не спасет!
Надо же, у меня, оказывается, маячок был? Как-то слишком просто для Ольги. Понятно же, что найдут. Впрочем, я и не ожидал, что на выручку примчится кавалерия.
— Уведите его, — махнул рукой генерал.
Меня отцепили от проводов и увели обратно в камеру. Вскоре солдатик притащил алюминиевый поднос с едой — синеватое картофельное пюре с гуляшом, пара кусков хлеба и компот. Первого мне, видимо, не полагалось. Или время было не обеденное.
Я поел, повалялся на кровати — и ничего мне за это не было. Успел передумать кучу мыслей и окончательно запутаться. Чем дальше, тем меньше я понимал, что вокруг меня происходит, поэтому перестал думать об этом и стал думать о бабах. То есть о женах. По здравому размышлению решил, что, может быть, еще и обойдется. Есть шанс, что меня завтра выведут в чистое поле, поставят лицом к стенке и пустят пулю в лоб. Как шпиону и диверсанту.
Расстрельная команда за мной не пришла, а пришел майор-со-шрамом. Он отвел меня не в очередной пыточный кабинет, а в Красный уголок, где мы уютно расположились в продавленных креслах под кумачовым вымпелом «За нашу коммунистическую Родину!».
— Зачем они тебя нам сдали? — спросил он. — Все понимаю, кроме этого.
— Я без понятия, — честно ответил я. — В отличие от вас, я не понимаю ни хрена. Честно, я не вру.
— Если бы я думал, что ты врешь, то сейчас с тобой бы разговаривал не я, а специалисты по силовому допросу из разведки местных. Они, кстати, с нетерпением ждут моего разрешения.
Он, значит, не местный? Но разведке требуется его разрешение? Интересно у них тут все устроено.
— Это очевидное внедрение, — продолжил он задумчиво. — Настолько очевидное, что так не бывает. Сева не связался бы с тобой сам, он вас боится. Неужели ради маячка? Но его было не слишком сложно обнаружить… Почему именно ты, и почему именно так? Что нужно вашей Коммуне?
— Я до вчерашнего дня не знал даже, что есть не наша. Был уверен, что это уникальный бренд.
— Бренд? Вы его просто присвоили, получив чужие дивиденды. Только мы настоящие наследники истинной Русской Коммуны, которую помнят и уважают в Мультиверсуме.
— А это? — я махнул рукой на плакат «Русская Коммуна — оплот мира в Мультиверсуме», где суровый солдат в каске от души ебошил прикладом в зубы какому-то черному мерзкому силуэту неопределённых черт. Силуэт тянул костлявые скрюченные ручонки к девочке в белом платьице. Девочка боязливо спряталась за солдатом, осторожно выглядывая из-за его задницы.
— Это — наша франшиза, — проявил майор удивительное знание бизнес-терминологии моего родного среза. — Мы им разрешили.
Ага, разрешили, значит…
— А за что вы так не любите… — я задумался, как теперь назвать тех, кто так ловко меня подставил.
— Ваших бывших соотечественников? — догадался он. — А вы не догадываетесь?
— Нет, — честно признался я.
— За то, что они убийцы, воры и похитители детей. Как мне кажется, достаточное основание…
— Детей?
— Вполне допускаю, что вы этого не знали, — добавил он, глядя на мое растерянное лицо. — Я бы многое мог рассказать про вашу так называемую «Коммуну», но не хочу терять время. Вы мне больше не интересны, все что хотел, я выяснил. Вы не стоите уплаченного за вас Севе, но не все инвестиции окупаются, что поделаешь.
— И что со мной будет?
— Отдам местным. У них давние тоталитарные традиции дознания, наследие НКВД. Не думаю, что они узнают что-нибудь полезное, но хотя бы позабавятся. Желать вам всего хорошего было бы издевательством, так что просто прощайте. Впрочем… Даю последний шанс меня чем-нибудь заинтересовать. Есть идеи?
«Экий пафосный мудак», — подумал я.
— Да иди ты в жопу, — ответил вслух. Чего теперь терять-то?
В предполагаемых «застенках НКВД» меня ожидали трое. Военный в звании подполковника, седой мужик в штатском и древний облезлый дедуган — лысый, морщинистый и в пигментных пятнах. Глаза у него, впрочем, были ясные и цепкие, и вообще держался он бодро. Меня усадили на обычный стул, и сами уселись напротив. В воцарившейся тишине я услышал доносящиеся откуда-то звуки смачного мордобоя — влажные мясные удары, стоны, тихие проклятия и неразборчивую агрессивную ругань. Кажется, из кого-то что-то выбивали. Возможно, мне тоже предстоит получить новый жизненный опыт.
— Ну, вот зачем это? — поморщившись, сказал дед. — Васильев?
— Операция прикрытия, — ответил подполковник. — Они нас слушают.
— Покажите ему.
Военный подошел к стене и с усилием сдвинул в сторону висящую на ней школьную доску со следами мела. За ней обнаружилось окно в допросную. Там, за стоящим посередине железным, крашеным белой масляной краской, столом сидели на привинченных к полу стульях два мужика. Перед ними стояли стаканы в подстаканниках, эмалированный чайник и полная папиросных окурков пепельница. Один из них был мордат и широкоплеч, одет в штаны от хэбэ, тапки-шлепанцы и майку-алкоголичку, открывающую мощные волосатые руки. Второй имел вид пьющего интеллигента с тяжелой судьбой и красовался в потасканном, но с претензией, костюме цвета индиго. На моих глазах тот, что в майке, встал, прошел к висящей в углу кожаной боксерской груше и, с большой сноровкой и завидным умением, отвесил ей несколько апперкотов. Тот, что в костюме, трагически взвыл, как укушенный за яйца койот, потом отхлебнул чаю, забулькал им во рту, проглотил, и издал несколько протяжных трагических стонов.