Девицы справились быстрее, чем я ожидал. Эли несла, прижав к себе, большой бумажный пакет с одеждой и излучала такой солнечный позитив, что я невольно рассмеялся. Настя и девочка постарше что-то весело обсуждали, размахивая руками, и тоже были довольны собой и миром. Рядом с такой счастливой Эли невозможно не радоваться жизни. Эх, куда же мне ее деть? Тащить с собой — не вариант. Она будет паниковать, а я трястись от ее ужаса. Отличная выйдет парочка путешественников…
Настя вызвалась помочь донести пакеты, и я не стал возражать. Я понимал, что мы видимся, скорее всего, последний раз. Девочка, наверное, тоже догадывалась, для этого не надо быть эмпаткой. Так что, если бы не Эли, это была бы довольно грустная прогулка, но она настолько искренне радовалась новым тряпочкам, что легко перешибала любые печальные мысли. Настя рассказывала смешные случаи из жизни их интерната, у нее выходило забавно, мы совершенно искренне хохотали. Не припомню, когда мне в последний раз было так хорошо.
В комнате Эли первым делом скинула с себя мою рубашку, без малейшего смущения оставшись голой, и зашуршала пакетами. Мне стало немного неловко, но Настя, кажется, не увидела в этом ничего особенного. В Коммуне нравы в чем-то сдержанней, но в чем-то и свободнее. Нагота, например, менее табуирована. На озере с общественным пляжем совершенно нормально обойтись без купальника. Эли натянула трусики и скривила недовольную мордашку.
— Ей что-то не нравится? — спросила Настя.
— А вы разве белье не мерили?
— А зачем? Просто взяли по размеру, что там мерить? Это же белье… — удивилась девочка.
Эли между тем пыталась как-то подтянуть трусы, сделав их уже.
— Кажется, я понял, в чем проблема…
Я взял пакет с вещами, в которых мы ее привезли, — они уже вернулись из стирки, — и достал оттуда нечто вроде веревочки с кружевами.
— Ой, — покраснела Настя, — ничего себе… Это же, неудобно, наверное…
Я пожал плечами — мне-то откуда знать? Эли выхватила у меня этот кружевной клочок, натянула его, потом платьице и закрутилась перед зеркалом. Мы сразу почувствовали, как настроение ее улучшается, она даже как будто замурлыкала, заливая нас потоком позитива. Платье сидело идеально, хотя, подозреваю, несколько более откровенно, чем задумывали его создатели. Не предусмотрели они такой бюст при таком росте, а лифчиком она пренебрегла. Наверное, он недостаточно кружевной.
Купаться в лучах незамысловатой чужой радости было прекрасно, но время уходило.
— Настя, мне неловко тебя просить…
— Да, Тёмпалыч?
— Ты не могла бы часик посидеть с Эли? Я не хочу ее пока оставлять одну, она не привыкла и пугается.
— Конечно, Тёмпалыч, с удовольствием. Только…
— Что такое?
— Вы точно вернетесь? Я же чувствую, вы собираетесь уйти насовсем.
— Собираюсь, — не стал отрицать я, — но не прямо сейчас. Мне надо подготовиться, да и Эли куда-то пристроить. Надеюсь, она еще не успела сильно ко мне привязаться…
— Успела, — вздохнула девочка, — но вы не волнуйтесь, я ее не брошу. Попрошусь из интерната в общежитие, мне уже можно. Возьму ее к себе, вдвоем веселее.
— Настя, — сказал я с чувством, — ты невозможное чудо! Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен!
— Тёмпалыч, — тихо сказала она, потупившись, — а с вами точно никак нельзя? Я тихая и ем мало… Я не помешаю, честно! Я уже стрелять научилась! Лучше всех в группе!
Ну ё-моё… Стрелять она умеет… Лучше всех, я и не сомневаюсь. Говорят, чем несчастней ребенок, тем быстрее он всему учится. Торопится сбежать из своего неудачного детства.
— Настенька, — сказал я, присев рядом и обняв девочку за плечи, — я иду неизвестно куда очень опасным путем. Я не просто ухожу, а пробую спасти тех, перед кем у меня обязательства. Случайные, но от этого не менее серьезные.
— Да, — вздохнула она, — я понимаю. Передо мной у вас никаких обязательств нет. Я вам никто, просто надоедливая отличница с первой парты.
— Нет, — я развернул ее к себе и посмотрел в глаза, — ты умница и красавица, у тебя впереди целая жизнь. Кризис пройдет, война кончится, ты вырастешь, и все у тебя будет хорошо. Я просто не могу угробить эту жизнь, утащив тебя с собой. С этого дня я бродяга, человек-без-города, как говорят в Мультиверсуме. Я не воин, уверен, ты стреляешь лучше меня. Я могу погибнуть в любой момент, и представь, каково мне будет знать, что я утащил на тот свет тебя?
— Я не боюсь! — сказала она упрямо.
— Я знаю. Это я боюсь. Самый страшный взрослый страх — взять ответственность и не справиться. Пойми, я не беру тебя с собой не потому, что мне на тебя наплевать. Наоборот — если что-то с тобой случится, я себе этого не прощу, понимаешь?
— Понимаю…
— Давай договоримся так, — сказал я решительно, — если все кончится хорошо, и у меня появится возможность тебя забрать, клянусь — я это сделаю. Выкраду или выторгую, или еще что-нибудь придумаю. Если ты до тех пор не передумаешь, для меня будет счастьем иметь такую дочь, как ты.
Я говорил правду, и она, надеюсь, это чувствовала. Но как взрослый человек, я понимал, что это пройдет — в ее возрасте все меняется быстро. Найдет другой объект для замещения.
— Я буду ждать, — сказала она серьезно. — Я тут чужая.
Подростки всегда чужие миру.
В оперативных базах ничего полезного для меня не нашлось, да я и не рассчитывал. Если что-то по тем реперам и было, то в исследовательских архивах. А они, как назло, оказались закрыты. Пришлось идти на поклон к Воронцову — ключ хранился у него. И там-то меня очень буднично и просто обломали.
— А, Артем… — рассеянно сказал профессор, поднимая голову от бумаг. — Что-то у меня к вам было… Ах, да, сдайте, пожалуйста, планшет. Вы выведены из действующего состава операторов.
— Кто? — только и спросил я.
— Громова распорядилась, — пояснил он. — Сдавайте-сдавайте, не думайте ту ерунду, которую вы сейчас подумали. Все равно к реперам вас не пустят…
Он был прав. Коммуна на военном положении, реперы закрыты блокпостами, без допуска к ним не подойти, а допуск мой, небось, первым делом отозвали. Просчитала меня Ольга. Да и глупо было думать, что не просчитает.
Так что планшет я отдал, и пошел себе восвояси.
— Что-то не получилось? — сразу поняла Настя.
— Увы. Для меня Мультиверсум закрыт.
— Что же делать?
— Не знаю, — признался я, — планшет у меня забрали, остается только ждать, какие решения примет руководство. Но вряд ли наградят медалью. По законам военного времени я, наверное, дезертир. Так что ты, Настенька, действительно забирай к себе Эли, потому что неизвестно, что со мной будет дальше.
Эли обдала нас волной грусти.
— Но почему они не хотят вас отпустить? Ведь вам надо кого-то спасти?
— Коммуне не хватает операторов, — объяснил я. — И, кроме того, планшет. Я не знаю, откуда они берутся, но их мало, и они очень ценные. Зачем им отпускать меня с планшетом, если можно не отпускать? Я могу не вернуться или просто погибнуть, планшет пропадет или, того хуже, попадет не в те руки. У них есть своя логика, Настя. Они не злодеи и, по-своему, правы. Просто у нас разошлись цели.
— Тёмпалыч… — задумчиво спросила Настя, — а в Мультиверсум можно попасть только через реперы? Нам рассказывали, что есть «Тачанка», которая может выйти агрессорам в тыл и…
— Настя, — восхитился я, — ты гениальная девочка!
«Тачанку» мне, конечно, никто не отдаст, но есть же «Тачанка-2», УАЗик с резонаторами! Насколько я знал, он сейчас никем не востребован и просто стоит в гараже. Я про него не вспомнил, будем надеяться, что Ольга не вспомнит тоже. Ну, должно же мне хоть в чем-то повезти? Я начал лихорадочно собираться, складывая в рюкзак вещи. К счастью, их у меня, как у настоящего коммунара, совсем немного. Пистолет у меня не отбирали, УИН тоже — думаю, просто забыли. А что еще надо? Хорошо бы еды, но сухпай на пару дней есть, обойдусь.
— Уходите? — печально спросила Настя.
— Да, это последний шанс вырваться. Пока они не сообразили, что есть этот путь. Спасибо тебе, ты замечательная.
— Ну да… — уныло ответила девочка, — конечно… Мы вас проводим, ладно?
Вечерело, гараж в стороне от центральных улиц, и мы дошли до него, никого не встретив. Запирать его тут совершенно незачем, охранять тоже, я просто вошел, сел в УАЗик и завел двигатель. Выкатился на подъездную дорожку, оставил прогреваться и вылез.
— Ну что, будем прощаться?
На меня смотрели снизу две пары очень мокрых глаз, печалью веяло так, что мне очень сложно было не последовать их примеру.
— А со мной попрощаться не хочешь? — раздался громкий женский голос.
Ну вот, так я и думал.
— Не видел смысла, Оль, — ответил я. — Ты, я вижу, меня все равно достанешь…
— Дети, отойдите от этого дезертира! — ну да, Эли в детском сарафане и видит она ее со спины.
— Я не приносил присяги, — напомнил я. — Я, скорее, волонтер. Бывший.
— Отойдите, я сказала!
Настя потянула Эли за руку, и они отошли за кусты. Спорить с Ольгой — дураков нет. Ну, кроме меня, конечно.
— Отпусти ты меня, а? — попросил я. — Ну что тебе с меня проку?
— А я тебя держу? Проваливай! Машину только оставь. Иди к своей морской свинке, развлекайся, пока можешь. Завтра по тебе решение трибунал примет. Может, и учтут твое «волонтерство».
— Зря ты так, — покачал головой я.
— От машины отойди, — сказала она жестко. Винтовка у нее была в руках, и я не сомневался, что выстрелить она, если что, не постесняется.
— Неужели и такой малости, как старый УАЗик, Коммуне жалко? — усмехнулся я. — Отпусти, Оль. Резонаторы еще раздобудете, там остались…
— Не в машине дело, Тём, — ответила она спокойно. — Просто больно ты много свободы взял, дурной пример подаешь. Сегодня ты по бабам рванешь, завтра Борух задумается об этике, а послезавтра расползется Коммуна жидким говном по Мультиверсуму. Не для того мы ее строили. Ты даже представить не можешь, чем жертвовали. Отойди сам, не доводи до крайностей.