За прошедшие годы Куратор почти не изменился внешне, только стылая мерзость в глазах набрала, кажется, предельную концентрацию. С ним стало физически тяжело находиться в одной комнате. Лизавета предупреждала Ольгу — препарат, который он унес из лаборатории, не был окончательно доработан и имел несколько побочных эффектов. Включая тяжелую зависимость и некоторые изменения в психике. Матвеев, все еще категорически протестующий против приема Вещества, пугал неопределенными «эффектами метатопологического порядка», но так и не смог объяснить понятными словами, что это.
Да, не таким виделось Ольге долгожданное возвращение на родину. Андрей не обманул — сложным путем, через несколько кросс-локусов, потратив на дорогу три дня, они оказались в гараже затрапезного подмосковного городка. Он подсказал, как выйти на Куратора, но сам с ним встречаться отказался категорически. Поколебавшись, неохотно оставил способ связи «на всякий случай» — односторонний и исключающий риск ареста. Ольга решила было, что он совсем уже стал параноиком в своем Альтерионе, но теперь уже сомневалась. Фактически, теперь под арестом была уже она сама.
Иллюзии рассеялись быстро — как доходчиво и предельно откровенно объяснил Куратор, вся их ценность для страны состояла только в Веществе. Установка была пройденным этапом, с тех пор были построены другие, давшие как неудачные результаты, так и удачные наработки. Уже возводился большой транспортный комплекс под Красноярском. Мультиверсум был готов отдать свои ресурсы и территории трудовому народу Страны Советов, и крошечный анклав не представляющего никакой ценности фрагмента не вписывался в эти масштабные планы.
Другое дело — Вещество. Андрей оказался на сто процентов прав.
— Я вижу, Ольга, вы все так же юны, свежи и прекрасны, — Куратор разглядывал ее на грани приличия. — Значит, себе вы в Веществе не отказали…
— Опять вы начинаете? — Ольга сама удивилась тому, как сильно бесила ее ситуация. За пять лет самостоятельной оперативной работы она привыкла к тому, что с ней считаются.
— Нет, — покачал он головой. — У вас был шанс принять мое предложение тогда, вы его отвергли, повторного не будет. Теперь, как Куратор проекта…
— Да пошел ты.
На блеклом бесстрастном лице его впервые отразились какие-то эмоции.
— Что вы сказали?
— Все ты расслышал. Мы больше не «проект», — Ольгу переполняла злая решимость, и она не колебалась, принимая на себя ответственность за будущее общины. — Мы — «Русская Коммуна». И Вещество вы получите только в обмен на то, что нужно нам.
— Совершенно неприемлемо. Это измена Родине, вы под трибунал пойдете.
— Не вам говорить об измене. Вы нас бросили и сбежали как последний трус. Вы можете отправить меня под суд или расстрелять, но тогда Вещество получит кто-то другой. Мультиверсум велик, наша лояльность не безгранична, а заставить вы нас не можете. Останетесь ли вы Куратором, если руководство не получит то, что им нужно?
Как Ольга и предполагала, ее заявление — фактически ультиматум, — было принято с большим недовольством. Но принято. В стране назревали большие перемены, доступ к Веществу был фактором внутриэлитной борьбы. До конечного потребителя оно доходило сильно разбавленным — не эликсир бессмертия, всего лишь сильное универсальное лекарство, — но и такого было достаточно.
На этом фоне было проще дать новоявленной Коммуне то, что она хочет. Тем более, что нужно ей было не так и много — сельскохозяйственная и строительная техника, детали к ней, немного научного оборудования, много сырья — редкоземы, полупроводники, топливо для реактора и машин. То, что не найти в других срезах. Не менее важными оказались книги, фильмы и другие продукты родной культуры. Все это, по мучительно согласованным в тяжелом торге спискам, доставлялось в отдаленные районы страны, где размещалось в наскоро построенных складах у какого-нибудь репера. Небольшой фрагмент захватывался рекурсором, присоединялся к Коммуне — другого способа разово переместить многие тонны товара не было. Не операторам же таскать эшелон бензина канистрами?
Взамен Куратор получал Вещество. Как оно распределялось — Ольгу не волновало. Она много времени проводила в Москве, став, по факту, полномочным представителем Коммуны, но чувство Родины не вернулось. Что-то было хорошо, что-то не очень, что-то активно не нравилось, но главное — это было уже не её. Андрей оказался прав — на фоне безграничного Мультиверсума все выглядело иначе. В другой перспективе. Коммуна — и все прочие.
Историограф. «Ситуационный анализ»
— Да вы, блядь, издеваетесь! — УАЗику Сергей обрадовался, как родному. Нам — нет.
— Там что, на Дороге указатель поставили? «Приют одинокого долбоеба»? — он стоял подбоченившись, борода веником, глаза сверкают… — «Аттракцион невиданной щедрости! Если у вас лишние дети, тащите их сюда! Добрый дядя Зеленый всех, блядь, прокормит, утешит и жопки помоет!»
— Они не лишние… — заикнулся я.
— Тогда какого хера ты их опять притащил сюда? Вокруг, блядь, бесконечный долбаный Мультиверсум! Почему вы подкидываете ваших сироток именно на мой порог?
— Это не сиротка. Это моя дочь.
— Э… Извини, не знал, что у тебя есть дети. То есть, ты хочешь сказать, что ты не собираешься ее мне подбросить?
— Я сам не знал еще утром. И все-таки собираюсь, ты прав.
— О великое сраное Мироздание! — с чувством высказался Сергей. — Извините дети, я в сердцах. А вот это, с сиськами, что такое?
— Сам не уверен.
— Не уверен, но мне притащил… «Не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…» И что вы сделали с моей машиной, долбоебы? Мотор троит, ты что — не слышишь?
— Слышу, — покаянно покивал головой я, — именно поэтому я и решил заехать…
Он развернулся и пошел к башне.
— Движок заглуши, живодер! — кинул мне через плечо. — Больно слушать.
Я вспомнил про Зеленого, когда с тревогой понял, что мотор работает как-то не так. Машина на глазах теряла мощность и не ехала на четвертой передаче. Подумал, что это его УАЗик, и он наверняка знает, что в таких случаях делать. И еще — он может что-то посоветовать. С Дороги я отчетливо видел маркер даже без планшета, и, наверное, смог бы к нему добраться, но как быть с Эли и Настей? Черт его знает, что меня там ждет. И кто.
— У тебя три жены незнамо где, дочь-подросток и домашнее животное с излучателем в сто психоватт? А я-то думал, что это у меня семейные проблемы…
— Она не животное!!! — возмутилась Настя.
— Ну да, мобильная версия походно-полевой женщины. Минибарышня для минибара. Легко помещается в чемодан, — хмыкнул он.
— Вы же так не думаете, — сказала моя свежеобретенная дочь с укоризной, — вы добрый на самом деле, я чувствую.
— И эта «чувствует», ну что ты будешь делать? — покачал головой Сергей. — Мать твою, надеюсь, женщину… Откуда такие берутся, а?
— Я не знаю… — тихо сказала Настя. — Не могу вспомнить… Об этом тоже нельзя думать, голова начинает болеть. Сильно.
— Да в рот вам пассатижи, что у вас вообще творится?
— Я не знаю, — сказал я честно. — Я в последнее время как-то потерялся в происходящем. Внезапно все оказалось совсем не таким, каким выглядело.
— Обычное дело, — покивал он. — В жизни всегда все не так, как выглядит. Мне ли не знать…
Мы сидели в башне за столом, у камина, и пили чай с вареньем. Эли на стул подложили два толстых тома: «Математические методы статистики» и «Methoden der Korrelation — und Regressiolynsanalyse», и она весело болтала ногами, макая в чай печенье и излучая тихое довольство. Я посмотрел на Зеленого с опаской.
— Ты что, это читаешь?
— Нет, блядь, держу, чтобы на стул подкладывать.
— Он чем-то очень расстроен, — шепнула мне на ухо Настя. — У него какая-то беда случилась.
— Что шепчетесь, блудные попугаи?
— У тебя какие-то проблемы?
— А у кого их нет? — отмахнулся он. — Забей. Чего ты от меня хочешь, беглый коммунар?
— Я собираюсь разыскать…
— …Похищенных злодейскими злодеями суженых-ряженых, ага, — перебил он меня. — Дураку понятно. Умному было бы понятно другое, а дураку — именно это. Ничуть не удивлен. Анекдот про медведя знаешь? Там такой же, как ты, медведя искал. И нашел. Но кончилось все плохо.
— В смысле?
Зеленый закатил глаза и шумно вздохнул.
— Ну, вот приехал ты туда такой красивый, на моей, к слову, машине. И дальше-то, блядь, что? Тебе там их вручат, перевязав ленточкой, и платочком вслед помашут?
— Не знаю…
— Ну да, об этом ты будешь думать, когда найдешь, верно?
— Как-то так…
— Ну и дурак.
Я пожал плечами — возразить мне было, по сути, нечего. Добраться до маркера, посмотреть, что там, дальше — по обстоятельствам. Я понимаю, что это «посмотреть» может плохо кончиться, но других идей нет.
— И ты хочешь, чтобы я оставил у себя этих двух, — он показал на Настю с Эли, — пока ты там будешь самоубиваться. А поскольку самоубьешься ты, в отличие от остальных твоих достижений, успешно, то я должен буду кормить их остаток дней своих, так?
— И еще машину починить, — кивнул я, — а то не доеду.
— Вот ты пиздец наглый… Но тупой.
— А ты — вежливый и тактичный.
— Зато честный.
Вот и поговорили.
— И даже не думай, что я устрою акт публичного героизма на брудершафт и поеду с тобой, — сказал он чуть позже, когда мы валялись в шезлонгах, глядя, как плещутся в прибое Настя и Эли. — Мои обязательства перед Человечеством ограничены строго рамками моей семьи. Машина ладно, черт с ней, с машиной. Если уж я ее тому мутному мудозвону отдал, Андрею, то чего там теперь жалеть. С Настей и этой, как ее…
Он недвусмысленно обрисовал руками в воздухе нечто вроде гитарного силуэта.
— Эли.
— Да. С ней. Что-то можно придумать. Сложно и геморно, скажу честно, но это лучше, чем ты их угробишь. Натурализую как-то дома, еще не знаю как, но придумаю. Здесь их держать нельзя, рыжая падла твоя сообразит рано или поздно. А ружжо у нее, небось, не последнее было.