— И к чему ты мне это рассказываешь?
— Я могу договориться, чтобы нам продали такую машину.
— Нам?
— Нам, вам… Какая разница! У вас появится возможность разом решить проблему с этими детьми. Будут паиньками, пионерами-всем-примерами, вырастут в нового коммунистического человека будущего. Но в оплату альтери хотят Вещество. Когда живешь так долго, как-то привыкаешь. Хочется жить и дальше…
Ольге сильно не нравилось то, что Андрей все глубже влезает в дела Коммуны, завязывая на себя важные стратегические процессы. Да и сама идея «ментальной коррекции» выглядела этически сомнительной. Но Совет ухватился за нее практически единогласно. Даже Анна Абрамовна, в конце концов, сдалась, признав свое педагогическое поражение перед лицом стаи малолетних дикарей.
***
Двадцатилетие Коммуны было… Странным. Слишком все было ровно. Или так потом казалось? Ольга с трудом припоминала — что же было на юбилейном собрании? О чем говорили? Что планировали? Какие-то все были успокоенные, благополучные… Ну, кроме, может быть, Матвеева, который в свои честные шестьдесят с лишним лет выглядел на Совете немым укором. Доклад его тоже был, наверное, единственным неутешительным — технологии перемещения оставались артефактными. То есть, принципиально невоспроизводимыми. Использовать редкое найденное оборудование — да. Сделать свое или хотя бы скопировать имеющееся — нет. Впрочем, тогда это, кажется, никого, кроме самого Матвеева, и не волновало. Реперная сеть обеспечивала небольшую торговую логистику Коммуны, разведка велась вяло, поскольку в ней не видели большого смысла. И так все нужное нашли.
Основное внимание в эти годы уделялось социальной динамике. Решив, как тогда казалось, вопросы материального обеспечения, Коммуна полностью погрузилась в построение нового коммунистического общества. Если и не идеального, то хотя бы максимально к этому приближенного. Ольгу немного тревожило то, что в вопросах воспитания подрастающего поколения Совет все больше полагался на машину альтери, но и она не могла не признать, что эффективность вышла просто поразительной. Новое «привлеченное» поколение первой волны входило в возраст 16—18 лет, и на него не могли нарадоваться. От практики воспитания в семьях решили отказаться совсем — ни к чему задавать устаревшие социальные шаблоны. Мотивационый комплекс, входящий в «Программу адаптации приемных детей» (ПАПД) отлично подготовил их к коллективному проживанию, воспитанию и образованию. Дети прекрасно учились, с удовольствием работали на трудовых практиках, отличались удивительной бесконфликтностью и полнейшей безоглядной лояльностью Коммуне. Прекрасные дети. Загляденье. Почти все.
Единичные несистемные сбои относили на индивидуальную резистентность к ментальному вмешательству. Она встречалась редко и, как правило, была связана с врожденной эмпатией, которой обладали некоторые расы Мультиверсума. Что дальше было с такими «бракованными» детьми, Ольга не интересовалась.
Постепенно Коммуна отказалась от партийной лексики и атрибутики. Снятые во время ремонта портреты и профили «классиков» на место так и не вернулись. Коммунары были уверены, что справятся лучше, и пока что справлялись. Во всяком случае, по сравнению с Родиной, где так и не построили обещанный коммунизм. Прямые контакты с ней становились реже. Если бы не ключевые научные технологии, заместить которые в Мультиверсуме было либо сложно, либо нечем, а также культурные связи в родном языковом пространстве — книги, кино, музыка, — отношения можно было бы совсем свернуть. Коммуна окончательно оторвалась от материнского мира, превратившись в серьезного самостоятельного игрока в обитаемом Мультиверсуме. Так что двадцатилетие стало началом их «золотого века», продлившегося без малого тридцать лет. Целое поколение.
Нет, не все было гладко. Со временем отношения с материнским миром были окончательно испорчены. Распад СССР стал для Коммуны, конечно, меньшим шоком, чем для самой страны, но новая власть — злая, глупая и жадная, — оказалась совершенно недоговороспособна. Они были готовы на любые условия, но только потому, что не собирались их соблюдать. Куратор, благополучно переживший все властные пертурбации, уже не снисходил до Ольги лично. Он выставил посредником крайне неприятного человека по фамилии Карасов, который был военным, а не дипломатом, и все время пытался «выкручивать руки». Сначала в фигуральном смысле, но потом была попытка захвата заложников. По счастью — ожидаемая, и потому — неудачная. Разошлись вничью, но отношения на этом прекратились.
Настало время проводников-контрабандистов. Ольга не сомневалась, что многие из них находились под контролем Конторы, а некоторые — работали на Андрея. Возможно, это даже были одни и те же люди. Ольга не верила Андрею и понимала, что он так или иначе поддерживает контакты с Куратором, но вариантов не было — для самих коммунаров Родина стала слишком опасным местом. И не только Родина. Как-то раз в Альтерионе неизвестные наемники попытались захватить Олега. Почти получилось. Отбили, но с обеих сторон были жертвы. Если бы Куратору удалось пленить и склонить к сотрудничеству оператора — это стало бы катастрофой. Контора повышала ставки, обещая баснословные суммы за рабочий кросс-локус в Коммуну, и теперь только не допускающая построения проходов топология спасала их от рейдерского захвата.
Проблемой оставался профессор Матвеев, который категорически отказывался становиться долгоживущим. По причинам, как он говорил «этического и космологического характера». К семидесяти годам он стал сдавать, заменить его было не кем. Гении такого уровня незаменимы. Пришлось идти на обман — ставшему с годами немного рассеянным старику добавляли Вещество в еду. Улучшившееся здоровье и возросшую работоспособность он относил на счет «диеты и здорового образа жизни», приводя себя в пример всем остальным. Вот, мол, и без вашего Вещества может человек долго жить и трудиться! Главное — сила воли и моральный дух! Немногие посвященные посмеивались. Профессор писал труд своей жизни — математическую топологию Мультиверсума — и ничего не замечал.
Коммуна вошла в период равновесия и стабильности. Кадровый голод теперь сохраняли искусственно, сдерживая прирост населения. Совет учел опыт Альтериона и пытался таким образом не допустить стагнации в обществе. Поддерживал баланс между задачами и средствами их решения так, чтобы каждый коммунар чувствовал себя нужным. И только нехватка операторов мешала развитию — увы, их больше не становилось.
Численность населения с первоначальных двух тысяч увеличилась более чем в десять раз, но и территория приросла несколькими фрагментами, давшими разнообразие ландшафтов, новые ресурсы и, главное, мантисов для Вещества.
Иногда действия с Установкой и рекурсором вызывали появление странного жутковатого существа в темном балахоне, а то и двух-трех сразу. Это нервировало — пришельцы создавали такое ментальное давление, которое мало кто переносил.
— Они являются проекцией мироформирующих сил, — не очень понятно объяснял Матвеев. — Не соответствуют нам по масштабу. Как будто в детскую песочницу с куличиками и совочками вдруг въехал строительный бульдозер. Разумеется, это пугает и злит.
Чаще всего «Черные» не снисходили до общения. Наблюдали молча и исчезали. Два раза без объяснений блокировали перенос фрагментов. Матвеев тщательно исследовал запретные территории, но так и не смог с уверенностью сказать, в чем именно причина. Один раз объяснили — маяки перемещать нельзя. Ну, нельзя — так нельзя. Хоть зарядную станцию акков очень хотелось иметь на своей территории, спорить с ними никто не рискнул.
Ольга не помнила, в какой момент заметили сокращение числа обитаемых срезов. Сначала перестали приходить проводники-торговцы из одного, потом из другого, третьего… Когда на это обратили внимание, уже более десятка развитых, благополучных, обильно населенных миров оказались пустыми, со следами произошедших там глобальных катастроф. Причины были разными. Где-то разразилась тотальная война, где-то — эпидемия супергриппа, где-то взорвался вулкан, устроив всему срезу полярную ночь, а нескольких случаях так и не смогли понять, что случилось. Число вымерших срезов росло, обитаемый Мультиверсум сжимался, никто не мог понять, что происходит. Коммуна пыталась организовать из проводников нечто вроде сигнальной сети, но это не помогло — выяснилось, что перед коллапсом срез почему-то перестает быть доступен. А когда кросс-локусы начинают работать снова — все уже закончилось. Альтери утверждали, что так бывало и раньше — Мультиверсум становится все более безлюдным. Правда, признавали они, в последние годы процесс ускорился.
Но, в целом, эти тридцать лет вспоминаются как череда побед. Коммуна подтвердила делом «унаследованную» позицию главного регулятора обитаемого Мультиверсума. Ее монеты снова стали «золотым стандартом», ее приоритет в торговых и политических вопросах не оспаривался, русский язык называли «языком Коммуны» и его знали все, кто связан с проблемами Мультиверсума.
* * *
На рубеже долгожданного полувекового юбилея это благополучие начало сыпаться. Первым тревожным звоночком стала ситуация с приемными детьми. Нет, с ними самими все было хорошо. Первое поколение уже обзавелось внуками, стало прочной основой населения и прекрасным трудовым ресурсом. Потребность в работорговцах отпала. Однако, когда программу «приемных» начали сворачивать, вскрылось неприятное обстоятельство. Оказывается, воровство детей «для Коммуны» превратилось в массовый межсрезовый криминальный бизнес. Появились работорговцы, специализирующиеся исключительно на детях. Они стали буквально бичом обитаемых срезов. Когда Коммуна резко сократила закупки, «лишних» детей начали убивать, и Коммуна получила в Мультиверсуме совершенно людоедскую репутацию. Особенно в Альтерионе, где новая стратегия общественного развития постепенно делала детей гиперценностью.
Через Андрея (опять этот прохиндей оказался в центре событий) нашли наемника-стрелка. Из-за дефицита операторов, Ольге пришлось выделить своего личного — Марину. Вместе они устроили показательный разгром межсрезовой работорговли, отчасти восстановив доброе имя Коммуны. Доказав свою эффективность, стрелок стал постоянным «внештатным силовиком» Коммуны, специалистом по деликатным операциям. Вытравить работорговлю до конца оказалось невозможно, но беспредельщиков выбили. Постоянно заводились н