Проснувшись, Сумайя обычно готовила еду Амиру-Али, а потом встречалась с матерью или подругами. Те сообщали ей последние новости, то есть сплетни о том, «кто с кем», и жаловались на ухудшающуюся нравственность. Собакоутку уволили, так как она оказалась лесбиянкой; разведенка Батул-ханум теперь обслуживала непорочных мальчиков, а Тахере Азими якобы стала настоящей проституткой и работала в борделе в центре города.
Для Амира-Али супружеская жизнь не слишком отличалась от жизни с родителями. Еда всегда стояла на столе, одежда была чистой, в доме – ни пятнышка. Хотя теперь он еще и регулярно занимался сексом и имел рядом жену, смотревшую на него с обожанием.
Потом случилось неизбежное. Амир-Али заскучал. Он немедленно начал бороться со скукой и проводить больше времени с друзьями. Они пили арак саги, «собачий пот» – самогон из изюма – и курили мет с Резой, который бросил дзюдо и сдался в окончательное рабство трубке. На юге Вали-Аср Амир-Али нашел новый игральный притон, которым заведовал старый гангстер.
В первые пару ночей, когда он вернулся поздно, дыша сивушными парами, Сумайя испытала потрясение. Сначала кротость не позволяла ей даже злиться. Она включала душ и тихонько плакала в ванной, надеясь, что Амир-Али ее не услышит. Время шло, Амир-Али вел себя все хуже, и она осмелела. Но муж был глух к ее мольбам и плачу. У него появились новые друзья на Фейсбуке. Девушки с пепельными волосами в маечках с глубоким вырезом. Он клялся жизнью матери, что это его старые знакомые. Он стал секретничать, прятать мобильник. Сумайя постоянно спрашивала, есть ли у него другая. Стоило ей начать наседать с расспросами, он всегда реагировал одинаково: кричал на нее. Традиционные взгляды жены вдруг утратили для Амира-Али всю привлекательность. Они больше не казались романтичными. Теперь она казалась занудой.
– Разве я тебя не обеспечиваю? Что еще тебе надо? Возвращайся к родителям, если здесь не нравится. – Амиру-Али нужна была женщина, а не маленькая девочка, которая плакала, потому что он наслаждался жизнью.
Их отношения разрушались долго и мучительно. Об этом никто не знал. Все происходило в стенах их квартиры, главным образом – в голове Сумайи. Ее охватили сомнения и паранойя. Она никому ничего не говорила. Возвращаться в родительский дом было стыдно. Подруги считали, что она достигла вершины успеха, и падение с пьедестала стало бы невыносимым унижением.
С наступлением осени деревья на Вали-Аср лишились зелени, открыв взглядам белое ноябрьское небо. У Амира-Али и Сумайи родился первый ребенок. Сумайя надеялась, что с рождением девочки – Моны – Амир-Али изменится. Но этого не случилось. Он начал пропадать. В первый раз он ушел на работу и не возвращался до понедельника. После тринадцати пропущенных звонков и двадцати истеричных сообщений он ответил: «Все в порядке, хватит донимать меня». Потом написал ей из аэропорта: сообщил, что улетает в Дубай на неделю. Бывало, он исчезал на несколько дней, а то и недель.
Когда он пропал в первый раз, она никому не сказала. Во второй раз призналась его родителям – Захре и Мохаммаду. Ей было не вынести такого поведения в одиночку. Они не удивились. Они обо всем знали. В последние полгода Амир-Али ни разу не пришел на работу. Раньше такое случалось много раз; они надеялись, что с женитьбой на Сумайе он остепенится. Сумайя чувствовала себя обманутой. Ей все лгали; ее родителей обвели вокруг пальца.
Захра и Мохаммад стали ее сообщниками. Вместе они скрывали правду от Фатеме и Хаджи-ага. Захра и Мохаммад всячески поощряли ее лгать родителям. «Если он и дальше будет продолжать в том же духе, мы потеряем аберу», – причитала Захра. Аберу. Честь. Честь была краеугольным камнем их мира, и Амир-Али уже не раз ставил ее под угрозу.
Шло время, и ничего не менялось. В ответ на расспросы Амир-Али ничего не рассказывал Сумайе, и она научилась приспосабливаться к новой реальности, сосредоточив все внимание на малышке Моне. Вскоре начался новый цикл исчезновений; на этот раз он пропадал дольше. И каждый раз, возвращаясь домой, приносил с собой коричневый кожаный портфель. Он прятал его под одеждой в глубине шкафа в комнате Моны. Иногда по ночам он шел туда, и Сумайя слышала, как он набирает код и замок с щелчком открывается. Потом он начал прятать портфель в разных местах. Она всегда его находила. Он стал для нее чем-то вроде одержимости, этот портфель: Сумайя была уверена, что в нем ответ на все ее несчастья.
Три месяца ее маленькие пальчики подбирали шифр. Иногда это длилось часами. И вот наконец ей удалось. Случилось чудо. Ее молитвы были удовлетворены; портфель открылся. Вспотевшими пальцами она перебирала содержимое отделений. И наконец под ворохом чеков и банковских счетов нашла то, что искала: правду. Правда имела вид стопки писем, написанных детским почерком. Там были слова, которых она сама никогда не слышала от Амира-Али: я тебя обожаю, ты – любовь всей моей жизни, твоя сладенькая киска сводит меня с ума. Правда смотрела на нее с пачки презервативов Durex. И с фотографии женщины с черными глазами, круглыми грудями и копной пепельных волос. Прежде чем ее пронзила боль, Сумайя ощутила экстаз освобождения. Прежде чем ее охватила ярость, на нее нахлынуло спокойствие от того, что теперь она знала. Потом полились слезы. От гнева она обезумела. Начала хватать вещи из портфеля и бросать их через комнату. А потянувшись за очередной стопкой писем, заметила в кармашке несколько поцарапанных дисков. Достала лэптоп и вставила первый. Женщина стояла на коленях; мужчина имел ее сзади. Дальше шел крупный план гениталий; женщина в платке на голове занималась сексом с мужчиной. Чернокожий мужчина – с двумя женщинами. Сумайю затошнило. Она плакала и молилась. Она никогда не видела порно.
Сумайя побежала к Фатеме. Мать давно знала, что с браком все неладно, но ей не удавалось разговорить Сумайю. Однако последние годы отразились на дочери даже внешне: от стресса и переживаний Сумайя сильно похудела, стала бледной как привидение. Она все рассказала матери – даже про диски.
С тех пор как Сумайя вышла замуж, жизнь в Мейдан-э Хорасан изменилась. Иранцы избрали нового президента, Хасана Рухани, относительно умеренного богослова, который говорил по-английски и имел ученую степень доктора конституционного права Каледонского университета в Глазго. Рухани вел Твиттер, говорил о равенстве и восстановлении дружеских отношений с Западом. Хотя многие иранцы радовались его избранию, в Мейдан-э Хорасан восторгов было меньше.
– Рухани – би-дин! – возмущался сосед Хаджи-ага из «Хезболлы». «Би-дин» означало «безбожник». – Британский агент, как Хатами. Знаю я таких «богословов»! Нечестивцы! В судный день все раскроется.
Жители Мейдан-э Хорасан не хотели дружбы с Америкой, которую называли Великим сатаной. Через несколько недель после исторического телефонного разговора Рухани и президента Обамы по всему городу появились антиамериканские постеры (потом их сняли – между фракциями в правительстве разыгрывалась очередная битва сил). Плакаты изображали иранца с протянутой рукой, который собирался пожать когтистую руку дьявола. Надпись на фарси и английском гласила: «ЧЕСТНОСТЬ В СТИЛЕ АМЕРИКАНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА».
После Ахмадинежада Рухани досталась страна в руинах. В Мейдан-э Хорасан силилось недовольство. Санкции против Ирана тяжело отразились на экономике, курс национальной валюты рухнул – меньше чем за два года она обесценилась втрое. При Ахмадинежаде урезали субсидии на бензин; их заменили денежными дотациями; 30–40 % населения не могли угнаться за бешеной инфляцией. Найти работу становилось все труднее; зарплаты уменьшились до мизера. Ухудшающееся экономическое положение стало причиной недовольства и недоверия к правительству.
Впервые со дня исламской революции люди начали критиковать Высшего руководителя. Все началось после «Зеленой революции» – спорных выборов 2009 года, когда участников протестов избивали, убивали и насиловали.
Были и другие, не столь заметные изменения. Подруги Сумайи теперь смотрели турецкие сериалы – «Запретная любовь» и «Великолепный век»; их показывали по дубайскому каналу GEM TV; сюжеты описывали множество пикантных подробностей. На середине трансляции персонажи вдруг заговорили другими голосами: всех иранских актеров, участвовавших в озвучке в строжайшем секрете, арестовали. Главным предметом обсуждения стало иранское шоу «Музыкальная академия Гугуш»: иранский «Х-фактор», который транслировали по Manoto TV, каналу на фарси со штаб-квартирой в Лондоне. Manoto TV купили франшизу популярных британских шоу, например «Званый ужин» – любимая передача тегеранцев. Цены на фисташки взлетели почти втрое, и Фатеме с подругами стали покупать их гораздо реже.
Изменилось и отношение Фатеме к разводу. Раньше жителям Мейдан-э Хорасан казалось, что они сделаны из другого теста и их моральные устои крепче, чем у остальных тегеранцев. Но теперь стало ясно, что они ошибались. Развод Батул-ханум стал первой ласточкой. Вслед за ней развелись четыре молодые пары в районе. За последние десять лет число разводов в Иране утроилось. Теперь один из пяти браков заканчивался разводом; в Тегеране это число было выше.
Даже Фатеме, раньше считавшая развод постыдным, начала задумываться о нем. Как-то раз она искала свое свидетельство о рождении – ее карточка удостоверения личности потерялась, и нужно было оформить новую. Документы обычно хранились в обувной коробке под кроватью, но свидетельства там не оказалось. Она задвинула коробку, но на что-то наткнулась. Сунув ногу под кровать, Фатеме вытолкнула вторую коробку, которую прежде никогда не видела. В ней были старые фотографии и коричневый конверт со стопкой паспортов. Фатеме со вздохом пролистала их. На этих страницах в разноцветных визах и штампах запечатлелся весь путь Хаджи-ага к духовному просветлению. Один штамп попадался особенно часто: ярко-красный герб. Ирак? Сирия? Прищурившись, она попыталась прочесть странные голубые буквы. Поднесла паспорт ближе к глазам. Надпись была не на арабском. Точно не на арабском. Сердце вдруг заколотилось. Она взяла очки. Размытая картинка стала четче: с нее смотрел крылатый демон с петушиными лапами. Под ним виднелась непонятная надпись на английском. Она лихорадочно перелистывала страницы, и с каждой на нее смотрел красный демон. Через три улицы жила соседка, ко