Это происходит глубокой ночью. Никто не знает, во сколько и сколько человек причастны, но наутро все только об этом и говорят. Свидетельства случившегося видны по всей Вали-Аср: из бетона торчат десятки обрубленных стволов. Работники муниципалитета с бензопилами срубили более сорока сикоморов. Тегеранцы недовольны. Они шлют письма, звонят мэру, фотографируют. Пишут о произошедшем в Твиттере и заводят страничку на Фейсбуке. История попадает в газеты. Члены известной группы правозащитников утверждают, что деревьев срублено намного больше. Ассоциация защиты культурного наследия называет уничтожение «невинных» деревьев «ужасающим актом вандализма». Люди обрывают телефоны в прямом эфире ток-шоу радио «Фарханг» – национальной радиостанции. «Каждое из этих деревьев хранит воспоминания. Если их срубят, воспоминания погибнут. Их бензопилы вонзились в мою душу», – в слезах причитает слушательница с типичной иранской горячностью и драматизмом. Тегеранцы в гневе.
Безногий ветеран войны занимает свое обычное место на тротуаре у парка Меллат в северном конце Вали-Аср. Кладет рядом грязные костыли и раскладывает на земле товар: батарейки разных цветов и размеров. За его спиной по водостоку бежит гигантская крыса. Студент музыкального училища со скрипкой на плече услышал про срубленные деревья и пришел посмотреть своими глазами.
– Я-то был на войне, а бедные деревья – чем они заслужили такую судьбу? – шутит ветеран.
Юноша усмехается и идет на север в Баг-Фердоус – городской парк, раскинувшийся перед элегантным дворцом Каджаров. Сюда он приходит поразмышлять и понаблюдать за миром на Вали-Аср. Он садится на скамейку и открывает лэптоп; включает «Реквием» Моцарта в живом исполнении оркестра. Рядом садится старик в костюме-тройке и слушает прекрасную музыку, смешивающуюся со звуками города.
Там, где начинается центр города, у пересечения с улицей Джомхури бородатый мужчина в зеленых кроссовках и красной рубашке играет на аккордеоне. Он исполняет печальные персидские мелодии для застрявших в пробке горожан. Когда ему протягивают купюру, он достает из поясной сумки бумажку с адресом своего блога. Он пишет о зле в этом мире; главное зло – дьявол, материализм и наша одержимость сексом.
В самой южной точке Вали-Аср на дороге затор. Но сейчас не час пик, и это не пробка. Тысячи людей собрались на холоде и стоят на тротуаре и проезжей части у мечети; внутри нет мест. Похороны. Мужчины несут двухметровые венки из белых гладиолусов, перевязанных черной лентой. В мечети каари – Читатель Корана – читает строки из Корана, а после произносит эпитафию: «Она принадлежала к поколению, знавшему истинный смысл слова “честь”. Она обратилась к Богу и больше не оглядывалась, – говорит он. – Она была честной женщиной».
Глава 1Дариуш
– Надолго уезжали, – молодой пограничник пролистывает паспорт, не поднимая головы, – а теперь решили вернуться? – По-прежнему листает. – Спустя столько лет. – Поддевает ногтем пластиковый уголок первой страницы.
Дариуш с детства так не боялся. Он провел языком по твердой пластиковой оболочке капсулы с цианидом, лежавшей между десной и щекой. Ему сказали, что у правительства есть список их имен – черный список диссидентов, находящихся в розыске. И в тюрьме его ждут пытки и медленная смерть.
Офицер посмотрел на него:
– А почему уехали?
– Родители уехали из-за войны. Хотел остаться, но они взяли меня с собой. – Он ответил слишком поспешно.
– И почему решили вернуться? – Юноша еще раз пролистал его паспорт.
Дариуш заплатил за него 20 тысяч долларов одному шиитскому активисту в Багдаде. Тот делал паспорта для больших шишек. Настоящее произведение искусства – лучшей подделки нигде не найти.
– Хочу повидаться с родственниками. Соскучился по родине, – дрожащим голосом ответил он.
Пограничник перегнулся через стойку и положил ладонь на грудь Дариуша.
– У вас сердце трепыхается, как воробушек. – Тут он расхохотался и бросил паспорт через стол. – Ох уж эти новенькие, что ж вы так боитесь-то? Не верь всему, что пишут в газетах, друг. Мы тебя не съедим. Сам увидишь, жизнь в Иране стала лучше для таких, как ты. Уезжать не захочешь.
Значит, вот как все просто вышло – взял и вернулся в страну, которая преследовала его в кошмарах с тех самых пор, как двадцать с лишним лет назад они с матерью бежали от революции. Даже как-то слишком просто. Надо быть осторожнее: вдруг они все еще сидят у него на хвосте? Дариуш знал: иранцы – мастера двойного блефа.
Организация предупреждала, что при въезде в Иран багаж просвечивается. Усиленные меры безопасности были обусловлены не только паранойей режима и страхом перед сепаратистами. Правительство боялось таких, как он, Дариуш, – членов МЕК, Моджахедин-э Халк, Организации моджахедов иранского народа.
Дариуш вступил в МЕК чуть больше года назад. Его мать, учительница начальной школы, пришла в ярость, когда он впервые заговорил о них. МЕК сыграли ключевую роль в исламской революции 1979 года, которая привела к свержению шаха. В том, что ее жизнь была разрушена, мать Дариуша винила их не меньше, чем исламистов. Она надеялась, что для сына это всего лишь период, ведь МЕК была первой современной исламской революционной группировкой в Иране и она помнила, что в студенческие годы многие ее друзья попали под очарование их речей о социалистических идеалах и равенстве. Но вскоре она заметила, что Дариуш изменился; он начал молиться, и хотя она сама соблюдала мусульманские ритуалы, новообретенная религиозность сына пугала ее. Он начал проповедовать всем о сазман, организации, показывать фотографии политзаключенных из МЕК. Она спорила с ним, вспоминала случаи о друзьях семьи, которые связались с МЕК: им промыли мозги, вынудили разлучиться с любимыми. Мать гордилась, что сын учился в США, гордилась их новой жизнью в маленьком городке недалеко от Вашингтона. Ей было невыносимо видеть, как сын переводит все сбережения и заработки на счет группировки. Но Дариуш не слушал ее. Он стал проводить все меньше времени дома, а потом перестал и звонить. Она умоляла его уйти из МЕК. Вместо этого он вычеркнул ее из жизни.
Дариуш вышел и очутился под утренним весенним небом, вдохнул пыльный запах Тегерана. Пахло нафталином, сухими травами, землей и бензином. Это был запах его детства. Он вернулся домой.
По пути к очереди на такси он наслаждался каждым шагом и вертел головой, как голубь в поисках еды. Вокруг все казалось до боли знакомым; куда бы он ни глянул, его как будто окружали родственники. Еще никогда – даже на собраниях МЕК – у него не возникало столь сильного чувства родства.
– Эй, думаешь, тебя весь день ждать будут? Садись в такси или выходи из очереди! – окликнул его служащий в нагруднике и с папкой в руках.
– Простите, задумался. Вали-Аср, до пересечения с Парквей.
Дариуш удивился, когда местом встречи назначили северный Тегеран, но по горькому опыту члены группировки знали, что в городе не так много мест, где можно слиться с толпой. На улицах северного Тегерана люди меньше совали нос в чужие дела; они были слишком поглощены разговорами и заползали в свою раковину при малейшей угрозе своему обособленному существованию. Раньше первые встречи оперативников и старших офицеров назначали в уединенных центральных парках, но теперь те кишели наркоманами, дилерами и полицейскими. Даже если на первый взгляд казалось, что вокруг безлюдно, глаза и уши в центре Тегерана были повсюду, во всех углах и переулках. Однажды собрание МЕК у базара чуть не обернулось катастрофой. Кто-то сболтнул, что группа людей шушукается, двое товарищей Дариуша увидели полицейских и дали деру. Три месяца они скрывались, а после бежали из Ирана на ослах через заледеневшие перевалы. Им помогли курды, также находившиеся в розыске; пришлось соврать, что их ищут за участие в студенческой демонстрации, потому что курды никогда не согласились бы перевести их через границу, знай они, что имеют дело с МЕК. Память о том, что МЕК помогали Саддаму Хуссейну в борьбе с курдскими бунтовщиками, все еще была свежа. При шахе большинство политзаключенных и казненных по политическим причинам состояли в МЕК, и это помогло организации заручиться поддержкой широкого круга иранцев. Прошло всего два года после революции, и группировка насчитывала уже полмиллиона активных последователей. Растущее влияние МЕК представляло угрозу для тех, кто в реальности стоял за исламской революцией, – для духовных лидеров и фундаменталистов, и они сделали то, что делали всегда, столкнувшись с внутренней угрозой: обратились против своих. Членов МЕК назвали монафекин, лицемерами, задумавшими войну против ислама в сотрудничестве с западными империалистами; в ходе систематических чисток революционеров вешали и расстреливали тысячами. Выжившие бежали в Ирак: Саддам предоставил им политическое убежище, разместил на территории лагеря Ашраф к северу от Багдада, вооружил и обучил искусству войны. Во время Ирано-иракской войны МЕК сражались на стороне Ирака против иранских солдат, убивали своих соотечественников. Тогда-то отношение к ним и изменилось.
– Ого, откуда такой акцент? Давно не были в Иране? Простите, не хочу показаться грубым, но акцент у вас сильнее, чем у Джорджа Буша. Приехали из Америки, да? – Водитель вытянул шею, рассмеялся и принялся разглядывать его в зеркале заднего вида.
Дариуш вздрогнул.
– Да, из Америки. Мы жили рядом с Вашингтоном. Но никогда не хотели уезжать из Ирана, у нас не было выбора. – Он говорил извиняющимся тоном.
– Двадцать лет, значит, не были дома! У вас-то акцент настоящий, не то что у этих богатеньких деток, которые едут в отпуск на неделю, а вернувшись, притворяются, что забыли фарси. Ах, Великий сатана! Что угодно отдал бы, чтобы съездить в эту обитель дьявола. Моя подруга три дня простояла в очереди в американское консульство в Стамбуле, а те ей считай что в лицо рассмеялись. Для них все мы террористы. – Он увеличил громкость радиоприемника.