басиджи. Проведенное в «Басидж» время также учитывалось как обязательная военная служба. Для мальчиков «Басидж» был отчасти исламской скаутской организацией и отчасти масонским клубом. При определенном усердии они могли даже получить в нем оплачиваемую работу. Понятно, что не слишком обеспеченные семьи старались не упустить такую возможность.
Но они старались молчать о своих истинных намерениях. Все знали о распространенных в их обществе проблемах, таких как как наркомания, бедность, долги, семейные споры и разногласия в браке. Но любое проявление вольнодумия тщательно скрывалось. Никто не знал, что мать Мехрана работала уборщицей и горничной на севере Тегерана, где подавала алкоголь на вечеринках, что их сын не молится или что родители Эбби считают религию пустой тратой времени.
Если многие традиционные религиозные семьи, сонати, понемногу привыкали к новым реалиям современной городской жизни, то истинные басиджи или хезболлахи строго придерживались того образа жизни и ценностей, которые считали неотъемлемой частью своей религии. Даже мать Мехрана знала границы. Развод в их среде до сих пор считался позором. Женщина, задумывающаяся о разводе, просто бравировала своей неразумностью и легкомыслием, каким бы неверным ни был ее муж. Мать Мехрана все еще произносила слово талааг, «развод», шепотом, словно запрещенное, несмотря на то, что половина ее работодателей были разведены.
Абдула был сыном водителя автобуса, а его дед – главой подчинявшейся «Басидж» профсоюзной организации водителей. Многие работники из другого профсоюза считали, что «Басидж» хочет ослабить их единство. Абдулу учили не смотреть женщинам в глаза и не пожимать им руку, чтобы защитить себя от похотливых мыслей и чувств. Он уже знал большинство стихов Корана наизусть. Для семьи Абдулы вступление в «Басидж» было проявлением законопослушания и хедмата, готовности служить на благо общества, шансом продемонстрировать свою верность государству. Они считали, что тем самым совершают благое дело. Маджид, сын местного муллы, не совсем строго придерживался принципов ислама, но в нем воспитали убеждение, что ценность человека зависит от того, как он защищает Бога и придерживается морального поведения. Для мальчиков вроде близнецов Ахмади быть басиджи значило получить высокую репутацию и власть. Из подростков и молодых людей на мотоциклах и с дубинками в руках получались лучшие защитники Исламской республики, порождающие страх в сердцах людей.
Удовлетворившись тем, что достаточно запугал мальчиков, Командир дал им задание – выучить пять отрывков из Корана и прочитать их на следующем еженедельном собрании.
– Скажите, пожалуйста, а когда нам дадут оружие? – произнесли близнецы Ахмади почти одновременно.
Хаджи Ахмади, стоявший со скрещенными руками в дверном проеме, гордо усмехнулся.
– Терпение, ребята. Усердно работайте, доказывайте свою верность, и вы достигнете высокого положения. Возможно, даже когда-нибудь станете командиром, вроде меня.
Командир вышел, оставив их одних. Эбби первым нарушил молчание, посмотрев на Муртазу и решив, что из него получится благодарный слушатель.
– Ой, я забыл поздравить Командира.
– С чем?
– С тем, что он уже на девятом месяце и вот-вот родит!
Мальчишки громко захохотали. Улыбка проскользнула даже на губах серьезного Абдулы.
– Прояви хотя бы немного уважения, – зашипели близнецы Ахмади.
– Да расслабьтесь вы. Получите вы скоро свое оружие. Может, хоть тогда будете сидеть не с таким кислым видом, будто вам засунули в зад по железному пруту.
Близнецы встали, глухо ворча.
– Он что, ваш дядя или кто? Чего вы такие хмурые?
– Нельзя так говорить о командире «Басидж».
– А вам нельзя так говорить со мной, когда на вас надеты такие брюки, будто их вам сшила бабушка, – с этими словами Эбби выскочил из класса, прежде чем близнецы схватили его.
По пути домой Муртаза увидел, как Эбби гоняет мяч с уличными хулиганами.
– Ты разве не боишься братьев Ахмади? Вот расскажут они обо всем Командиру, и у тебя будут неприятности.
– Может, я люблю неприятности. А эти Ахмади все равно скоро у меня из рук будут есть, вот увидишь.
Муртаза улыбнулся.
– Тебя родители уговорили вступить в «Басидж»? – спросил Эбби.
Муртаза повторил слова, которые слышал с рождения:
– Я хочу служить Богу и моей стране. Это наш долг. И если нас отправят на войну, я готов сражаться, как мои братья.
– Что? И готов тут же попасть в могилу? Извини, но на настоящей войне ты не продержишься и пяти минут. Я бы тебе не поручил даже банку с газировкой подносить, не то что автомат в руках держать.
Муртаза бросился на Эбби, стуча в его грудь кулаками. Эбби даже не пошелохнулся.
– Эй, ладно тебе. Ну да, я заслужил. Я просто пошутил. На самом деле ты крутой. А все эти жесткие ребята вроде близнецов просто идиоты.
В знак примирения Эбби достал из кармана пригоршню пыльного изюма. Муртаза пожевал немного и спросил:
– А ты сам зачем вступил?
– Просто моя мать ужасно готовит, – невозмутимо ответил Эбби.
Муртаза засмеялся.
На следующий день ребята выстроились у кабинета Командира. Первым вызвали Муртазу. Он зашел внутрь и начал с выражением читать:
– Те, которые враждуют с Аллахом… [1]
– Не слышу тебя. Стань здесь, мальчик.
Командир жестом приказал Муртазе встать за его письменный стол. Муртаза начал снова:
– Те, которые враждуют с Аллахом и Его Посланником, будут унижены, как были унижены их предшественники. Мы eже…
Командир встал и подошел к Муртазе, который шагнул назад. Командир не останавливался, пока Муртаза не наткнулся на стену, после чего прижался своим животом к груди мальчика. Тот продолжал, повышая голос:
– Мы уже ниспослали ясные знамения, а для неверующих уготованы унизительные мучения.
Командир двигал тазом, сжимая и разжимая ягодицы. Опустив глаза на пол, Муртаза продолжал читать:
– В тот день Аллах воскресит их всех и поведает им о том, что они совершили. Аллах исчислил это, а они забыли. Аллах – Свидетель всякой вещи…
Когда Командир тяжело задышал, Муртаза заплакал. Он с трудом выдавливал из себя слова. Командир остановился с выражением удивления на лице.
– Пути Господа всегда тяжелы, но почему ты плачешь? Тебя не радует духовная связь с Ним?
– Радует, учитель.
– Плакать, произнося слова Бога, – это грех. Лучше тебе подыскать достойное объяснение своим слезам.
– Извините. Извините.
– Я прощу тебя, но только потому, что ты выучил домашнее задание. Ты не должен бояться духовного пробуждения, когда мы остаемся наедине с Богом. Ты понимаешь меня? Или мне рассказать об этом твоим родителям?
– Я понимаю вас. Пожалуйста, не говорите моим родителям.
Командир кинул. Муртазу охватило чувство облегчения и благодарности за проявленную к нему снисходительность.
Следующим отвечать пошел Эбби. Командир продержал его дольше всех. Эбби вышел молчаливым и хмурым.
Через несколько месяцев Муртаза влюбился до безумия. Ему казалось, что он готов на любую ужасную смерть, лишь бы Эбби заключил его в свои объятья. Муртаза не в первый раз влюблялся в мальчика. Когда ему было семь лет, он, к ужасу родителей, несколько раз показывал свой напряженный член двоюродному брату Джафару. Но они не поняли, что уже в таком юном возрасте Муртаза испытал первые муки сексуальной страсти.
Эбби догадывался об этом. Но его это не останавливало. Он наслаждался вниманием к себе. Уличная жизнь приучила его ко всяким странностям и причудам. Его главными учителями были рабочие, торговцы с черного рынка, хулиганы и проститутки. Они рассказывали ему обо всем, и не было ничего такого, чему бы он удивился. Его дядя был отчасти трансвеститом и иногда расхаживал по улице в платье, накрасив губы; некоторые считали его сумасшедшим и старались держаться подальше, другие плевали на него. Эбби относился к Муртазе без всякого пренебрежения и не осуждал его. Благодаря этому Муртаза доверился ему, как не доверялся больше никому. Эбби единственный знал, что Муртаза тайком собирал и сушил цветы или что ему нравилось прикасаться к шелковым чадрам на базаре.
Все быстро изменилось. Гораздо быстрее, чем ожидал Муртаза. Впервые за всю свою жизнь он почувствовал себя нужным. Его дяди хлопали его по плечу. Местный пекарь, член профсоюза «Басидж» пекарей, обслуживал его и других басиджи вне очереди. В средней школе мальчиков басиджи назначали старостами класса. К Муртазе обращались, когда кто-то тоже хотел вступить в «Басидж».
Муртаза гордился своей принадлежностью к чему-то большому и влиятельному. Командир говорил, что по всей стране миллионы членов «Басидж». На самом деле никто не знал точного количества, но отделения были в школах, университетах, мечетях, на фабриках и заводах, в государственных учреждениях и на частных предприятиях. Они были в городах и поселках, и даже среди племен в удаленных регионах. В общем, повсюду.
Муртаза не столько изменил свои взгляды, сколько обрел их впервые. Постоянные лекции возымели эффект. Исламские ученые наперебой предупреждали о моральном разложении, подогревая их интерес отдельными пикантными подробностями, достаточными, чтобы составить представление о том, чего следует остерегаться. Глаза мальчиков горели гордостью, когда им говорили, что они теперь хранители чести и достоинства своих сограждан. Местный мулла воспламенял их негодование, осуждая социальное неравенство или западную развращенность, угрожавшие Исламской республике.
На регулярных встречах с ветеранами, сражавшимися на передовой с иракцами, им внушали мысли о величии и романтизме войны. Мальчишки страстно мечтали взять в руки новейшие автоматы, которые им показывали в фильмах, и испытать себя в бою, чтобы пережить самую чистую любовь в своей жизни – любовь к братьям по оружию. Им демонстрировали кадры тренировок в лагерях «Басидж». Под энергичную музыку мужчины в камуфляже бегали по горной местности и стреляли, а вокруг них взрывались бомбы. После этого мальчишки еще сильнее уверялись в непобедимости своей организации. И даже если они когда-нибудь падут в бою, то покроют себя неувядаемой славой. Высшая честь для