Асгар прошел мимо Дворца Шамсо-ол Эмаре, про который говорили, что сто лет назад сюда свозили рабов из Эфиопии и Занзибара. Мужчин кастрировали и заставляли охранять гарем, а женщин тренировали быть осведомительницами и шпионить. Он шел мимо переходов, ведущих на базар, петлявших между улиц и нырявших под землю; шел мимо открытых дверей, за которыми виднелись миски с горячей похлебкой; шел мимо прилавков со сладостями, резиновыми галошами и ножами. Несущий на спине коробки мужчина в черно-белом клетчатом тюрбане остановился у магазина, где рекламировались лотерейные билеты с обещанием оплатить все расходы на поездку в Мекку. Когда он свернул в переулок, один парень крикнул проходившей мимо женщине: «Эй, красотка, дай мне пососать молоко из твоих сисек». Впервые за много лет Асгар ощутил себя живым.
На деньги, занятые у владельца лавки электроники на улице Насира Хосрова, помнившего его по прежним временам, Асгар открыл свое заведение. В нем он развесил на стенах черно-белые фотографии борцов, умерших героев, относившихся к нему как к богу. Купил старые столы и стулья. Подавал чай и арак. Через несколько месяцев у него уже сформировалась своя база регулярных посетителей. Постепенно Асгар начал зарабатывать деньги.
Узнав об этом, Пари пришла в ярость. Она смирилась со многим, даже с героином, но азартные игры были харам, то есть грехом. Очищение изменило Пари. Она восприняла его очень серьезно, молилась каждый день и читала Коран. Асгара трогала ее набожность, и он гордился ею. Через несколько недель после революции она стала носить чадру и никогда ее не снимала. Асгар оплатил ей паломничество в Кербелу. Там Пари приснился такой правдоподобный сон, что ей казалось, будто это происходило на самом деле: она стояла перед гробницей имама Хусейна, и с ней заговорил Бог. Он сказал, что простит ей все грехи, но если Асгар не прекратит свое аморальное поведение, они никогда не встретятся в раю. Из Кербелы Пари вернулась преисполненная решимости спасти Асгара от ада.
Она умоляла его отказаться от игорного заведения. Асгар уважал религию, но всегда считал, что Бог понимает, насколько им важно заботиться о своем существовании. Узнав о заведении (расспросив с пристрастием его друзей), она стала регулярно вламываться в клуб, осыпая его упреками на глазах посетителей, которые к этому привыкли. Когда Асгар пытался урезонить Пари, она утверждала, что он не хочет видеть ее в загробной жизни, а ведь он – все, что есть у нее и все, что она хочет иметь после смерти.
Когда Пари выбежала из клуба, ребята продолжили отпускать шутки про Асгара Подкаблучника, или про Асгара Храброго, который остается таким, только если рядом нет жены, а в противном случае превращается в Асгара Трусливого. Асгар улыбался и тоже отшучивался, но продолжал ощущать вину за то, что снова расстроил Пари. Между тостами он пробовал дозвониться домой, но она не отвечала. Ну что ж, он поговорит с ней утром, пообещает, что через четыре месяца они заработают достаточно денег, чтобы прикрыть подпольное казино и переехать из Шуш. На этот раз он действительно собирался сдержать обещание.
Поскольку шла подготовка к Рамадану, Асгар пил больше обыкновенного. Вернувшись домой, он едва держался на ногах. Стараясь не поднимать шума, он забрался под одеяло, с облегчением увидев, что Пари спит. Он поцеловал ее перед сном, но был слишком пьян, чтобы заметить, насколько она холодна и неподвижна. Пари умерла от сердечного приступа сразу же, как легла в кровать.
Утром Асгар протер глаза. В голове стучало от похмелья. Он повернулся, чтобы обнять Пари, как обычно. И тут он понял, что случилось. Он долго лежал, прижавшись к ее шее и плача.
Асгар организовал пышные поминки по Пари, потратив почти все заработанные деньги. Теперь, когда она умерла, деньги ему были не нужны.
После ее смерти Асгар сильно изменился, поставив себе целью сдержать обещание, которое не смог выполнить при жизни Пари. Не столько из чувства вины, сколько из желания встретиться с ней в последующей жизни. С тех пор он ни разу не играл на деньги. Закрыл заведение и разорвал все прежние связи. Перестал пить. Даже начал молиться. Больше всего на свете он желал показать Пари, что может быть хорошим и честным человеком, таким, каким она всегда хотела его видеть. Единственным его грехом оставалась ежедневная порция героина, струившегося по венам и согревавшего душу. В этом тоже проявлялось все великодушие Пари. Он знал: даже несмотря на то, что он поступает неправильно, она его поймет.
Глава 8Фарида
Как бы она ни старалась, у нее никак не получалось сделать это правильно – вращать бедрами, одновременно заставляя волнами сокращаться живот. Вместо этого создавалось впечатление, что Фарида пытается энергично крутить невидимый обруч. Другие женщины тоже смущенно улыбались из-за своей неуклюжести.
Танец живота оказался еще более популярным, чем занятия бикрам-йогой. Из танцевальной студии открывался великолепный вид на горы, но плотные кружевные занавески были задернуты, скрывая танцовщиц от посторонних глаз. Владелец заведения усердно старался не нарушать закон.
Четыре женщины из полиции нравственности явились как раз посреди занятия. Они вошли в приемную и спокойным тоном попросили менеджера закрыть это место. Потом поднялись наверх, в танцевальный класс, и одна из них выключила запись арабской поп-музыки. Никто из них не повышал голоса. Они только отдавали распоряжения одно за другим: «прекратите танцевать»; «всем одеться», «всем выйти». Преподавательница, блондинка в топ-бра и обтягивающих мини-брюках, заметно разволновалась.
– Не понимаю, что мы делаем не так? – умоляюще спрашивала она одну из чадори, складывающую все их музыкальные компакт-диски в сумку.
– Эти уроки танцев аморальны, непристойны, подталкивают к разврату и противоречат исламу, – монотонно отвечала чадори.
Большинство женщин уже похватали свои манто с платками и направились к выходу, опасаясь, что их арестуют.
Фариду охватил гнев. Они лишают ее единственных за всю неделю мгновений радости! Она отказывалась выходить.
– Как вы смеете? Вам должно быть стыдно! С каких это пор танцы стали незаконными? И как вы только додумались до этого своим грязным умом? Даже если бы здесь находились мужчины, вряд ли они заинтересовались бы нами, когда повсюду так много молодых девушек, следить за которыми не получается даже у вас.
– Но тут нет мужчин! Мард неест! – восклицала красивая француженка, бизнес-консультант, пытаясь переубедить чадори на своем ломаном персидском.
Те не обращали никакого внимания на иностранку. Они распознали высокомерие в голосе Фариды; их раздражало, что исламская революция до сих пор не избавила таких вот богатых пожилых женщин от тона превосходства. Фарида тоже почувствовала это; она сама, как всегда, поражалась своей снисходительной манере при общении с этими режими. Она невольно смотрела на них сверху вниз, проявляя свой гнев за то, что они сделали со страной, в виде классовой ненависти.
– Вы, – ткнула в нее пальцем другая чадори, – следите за языком, или я прикажу вас арестовать. К сожалению, похотливые мысли бывают даже у старых, и мы знаем, что случается, когда таким, как вы, оказывают недостаточно внимания. Такие танцы поощряют лесбиянство. Вы все ведете себя мерзко.
Должно быть, на лице у Фариды застыло выражение шока, когда она вышла и ее окружили другие женщины.
– Мы слышали, как вы кричали на них! Что они сказали?
– Они боятся, что мы станем лесбиянками.
Некоторые женщины засмеялись от абсурдности такого предположения, но Фарида просто молчала. Она злилась на себя за то, что ее вывел из равновесия такой незначительный инцидент. Конечно, на этом танцы в ее жизни не закончатся; но танцевальные занятия для Фариды были тем немногим, ради чего имело смысл выходить из дома.
Фариде не нравилось гулять по городу. Несмотря на прошедшие годы, невозможно было избавиться от тоски при воспоминаниях о тех улицах Тегерана, которые она любила и на которых было полно мини-юбок, дискотек и бильярдных; в красочном многоцветье и музыке чувствовалось возбуждение новой эпохи с ее молочными коктейлями, сигаретами, вином и песнями. Она помнила, как один из друзей вернулся из поездки в Лондон и рассказывал, какой он строгий и отсталый. Будто бы полицейские на таможне никогда не видели арбуз и заставили разрезать его, опасаясь, что внутри него что-то провозят. По его рассказам, еда была ужасна, невозможно было даже купить чеснок. И ему угрожали арестом за непристойное поведение, потому что он в жаркий день снял майку. Как же они тогда смеялись над свингующим Лондоном!
Многие ее друзья теперь довольны жизнью в своем мирке на севере Тегерана, будто бы остальной город просто не существует. Фариде повезло меньше. С тех пор как умер ее муж Каве, она постоянно пыталась вернуть себе остатки семейной земли, конфискованной после революции. Каве был родом из богачей, но почти все их имущество находилось в недвижимости и земле, и почти все это отобрало государство.
Почти двадцать лет Фарида дни напролет проводила в правительственных учреждениях, министерствах и судах, вынужденная умолять различных чиновников и судей, пытаясь подольститься к ним, тогда как сами они разговаривали с ней, как будто бы едва замечали. Иногда первым делом они спрашивали: «А где ваш муж?» И продолжали воспринимать ее несерьезно, хотя она объясняла, что он умер и что теперь всеми делами заведует она. Процесс длился изматывающее медленно; машина Исламской республики едва скрипела, насквозь пропитанная взятками, коррупцией, внутренними распрями и потрясающей некомпетентностью. Потребовалось пять лет, чтобы доказать свои права на дом отца, документы на который подделал один чиновник. А затем еще два года и более 50 000 долларов на взятки, чтобы выиграть спор с другим богатым чиновником, который давал еще больше взяток судьям. Шесть лет он