— Действительно, пример Китайгородского и Волькенштейна очень характерен. Они затормозили своим безапелляционным отрицанием очень многие мысли. Волькенштейну говорили (он потом это в своей книге описал): мол, ты опыты поставь. Он в ответ: зачем, когда я и так знаю, что этого быть не может. Между тем есть вещи, которые надо проверять независимо от того, что кому кажется. Иначе получается всего лишь подавление научного инакомыслия.
— В вашей книге есть немало примеров того, как были похоронены важные научные открытия — круцин, перфторан. Вернулись ли к этим исследованиям?
— Перфторан ожил: в Пущине существует фирма, которая его выпускает, и этот препарат часто используют в чрезвычайных ситуациях. Если человек потерял много крови, то даже её переливание не поможет, потому что капилляры сужаются, и проникновение эритроцитов затруднено. Но добавьте перфторан — и человек будет спасен. Однако печальные события двадцатилетней давности сильно затормозили работу: научный институт был поделен на части и фактически разрушен. О гибели такого ученого, как Белоярцев, я уже говорил.
Почему препарат встретил такое сопротивление? Обычные человеческие страсти: конкуренция, престиж, кто первый сказал «э», почему тех выдвигают на премию, а этих — нет… При спокойном, дружеском отношении, которое полагается при научном сотрудничестве, такого бы не было. Ведь исследователи открыли поразительные вещи, которые надо было внимательно изучать, а не входить в состояние конкурентного возбуждения.
С круцином получилось хуже. Профессор Роскин вместе с коллегой Клюевой в результате многолетней работы создал противоопухолевый препарат, который избирательно подавлял рост раковых клеток. Круцин успешно прошёл клинические испытания, и в 1961 году приказом Минздрава был разрешен его промышленный выпуск. Но всё это делалось под прессом гонений со стороны коллег. Оргкомитет Международного противоракового конгресса во главе с тогдашним директором Онкоцентра академиком Блохиным отклонил доклады о круцине: директору этот препарат не нравился. Вскоре профессор Роскин умер, затем не стало и его соратницы. Давно нет и Блохина, зато есть раковые больные, которые по-прежнему нуждаются в эффективном лекарстве. Но продолжать работу некому. Тех, кто разбирается в этой теме, осталось всего несколько человек, да и тем уже за семьдесят.
Как порой безапелляционны «образованные» люди, как легко они самоутверждаются в борьбе с «лженаукой»!.. Это же гораздо легче, чем открывать новое знание. Ответственности при этом — никакой, хотя бы нравственной.
— Нынешние возможности науки таковы, что вполне могут обернуться катастрофой. Вроде бы защитились ядерной бомбой от врагов, а теперь к ней подбираются террористы. Клонировали овечку Долли — и вот уже так и тянет поэкспериментировать с человеком. Это будет пострашнее бомбы…
— Тут ничего не поделаешь, наука развивается сама. Запретить клонирование человека, не финансировать работы? Но в одном месте запретили — в другом сделают. Запретители обязательно отстанут, потому что всегда найдется какой-нибудь богач, который даст денег конкуренту. Чтобы страна оставалась более или менее самостоятельной, мы должны развивать все направления. Вот расшифровали геном человека, а это примерно 50 томов Большой советской энциклопедии. На каждой странице что-то написано, и всё это надо понять, какой ген за что отвечает.
— Кстати, о генах. Какова судьба евгеники, чьих сторонников в своё время обвиняли чуть ли не в расизме?
— Сегодня её чисто прикладные задачи решает медицинская генетика. В начале прошлого века ими занимались такие выдающиеся ученые, как, например, Кольцов. Он хотел, чтобы в загсе молодым давали генетическую справку, которая позволяет прогнозировать вероятность появления у детей тяжелых болезней. Иначе можете родить такого ребенка, что будет сам мучиться и вдобавок жизнь родителей погубит. Многих болезней генетического происхождения — таких, как диабет, синдром Дауна, — можно избежать, только нужно предвидеть опасность и планировать брак, а не убивать младенца, пусть и неродившегося. Это и есть евгеника, цель которой — чтобы в стране было здоровое население, умное и активное.
Что же касается обвинений, то повод для них дали нацисты, которые заменили евгенику расовой гигиеной. Но к науке это отношения не имеет.
— Что ж, подытожим. Выходит, судьба не только первооткрывателей, но и их открытий обречена быть нелегкой?
— С открытиями в конце концов разберутся. Гораздо важнее сохранить тех, кто способен их делать. Я имею в виду положение молодежи в науке. Удивительно, но наше начальство не знает, что сегодня зарплата научного сотрудника — две тысячи рублей, и человек, скажем, из Пущина не может даже в Москву приехать. В результате самые талантливые уезжают далеко и насовсем, а власти не представляют себе, какие головы мы теряем.
Я полвека преподаю в университете и вижу, как беззаботно и расточительно относятся в стране к молодым талантам. В некоторых направлениях мы уже настолько отстали, что даже понимать чужие труды скоро будет некому. Математическая генетика, молекулярная биология, да и физика почти замерли. Те направления, что не дают прибыли, остаются без внимания. Мы лишь повторяем то, что делает Запад, — и отстаем. Потом всё равно придется догонять, иначе останемся за бортом цивилизации. Жаль, что понимают это пока немногие.
Конец второго начала?
О втором начале термодинамики слышали далеко не все, но уж в том, что вечный двигатель невозможен, мало кто сомневается. Впрочем, есть и такие, что неплохо разбираются в физике и потому готовы поспорить насчёт невозможности.
Москвич Юрий Иванович ВОЛОДЬКО — инженер-физик, кандидат технических наук. Он всю жизнь работал в атомной промышленности и занимался вещами, от вечного двигателя очень далёкими. А однажды заинтересовался, как ведёт себя струя сжатого газа, вырвавшись из сопла…
Вот тут-то и выяснилась любопытная вещь. Исследование полусотни сопел различных форм и размеров дало результаты, противоречащие нынешней науке. Оказалось, что энергия струи как минимум вдвое превышает ту, что была потрачена на сжатие газа. Словом, чудеса: ведь это означает, что двигатель может работать без топлива, питаясь лишь собственной энергией. Но эти чудеса регулярно повторялись. Тогда, может, ошибка экспериментатора? Но Юрий Иванович занимался измерениями уже не один десяток лет и даже диссертацию защитил на эту тему.
Откуда же берется дополнительная энергия? Из воздуха, где она рассеяна в виде тепла. Недаром струя, отдав энергию, всегда становится холоднее. Но эта очевидная вещь теоретически совершенно невероятна. Согласно современным научным представлениям (которые, кстати, сформулированы полтора века назад и именуются вторым началом термодинамики), двигатель, который не нуждается в топливе, невозможен. Дело в том, что все самопроизвольные процессы во Вселенной идут от упорядоченности к хаосу, а не наоборот. И тепло идет туда, где холоднее, и никак иначе. Даже далекие от науки граждане твердо знают, каково будет зимой в нетопленом доме и что станет с самим домом, если его не ремонтировать. Словом, любое созидание требует усилий, и уж с этим законом не поспоришь.
НЕИСТРЕБИМАЯ ИДЕЯ
— Так что же, Юрий Иванович, очередной вечный двигатель?
— Пока ещё не двигатель, а ряд научных экспериментов, подтверждающих, что его можно сделать. Есть, впрочем, и действующий образец — природный. Вы не задумывались, откуда берутся, к примеру, разрушительные ураганы, штормы? Очевидно, атмосферное тепло естественным путем преобразовывается в механическую энергию, чего, как договорились ещё в XIX веке, быть не может. Между тем в 1913 году Циолковский выпустил небольшую книжку «О втором начале термодинамики», где высказал совсем другую идею: кроме природных процессов, ведущих к хаосу, есть и другие, противоположные. Благодаря чему и поддерживается равновесие в природе. Эксперименты убедительно подтверждают правильность выводов калужского учителя. Однако всего два года назад оргкомитет научных чтений памяти Циолковского отказался создать секцию для рассмотрения научных трудов, развивающих его идеи в области термодинамики.
— А как же незыблемое второе начало?
— Это не закон, а гипотеза — то есть, по сути, самое слабое место в науке. Гипотезы склонны изменяться со временем и допускать разные толкования.
Казалось бы, ну что нам до академических споров? На самом же деле в зависимости от этой формулировки иначе выглядят и наши перспективы. Ведь традиционные представления означают, что если природные процессы идут только в одном направлении — к хаосу, то в конце концов всё замрет и наступит тепловая смерть Вселенной. Но это ещё неизвестно когда будет, а вот рукотворная катастрофа недалека. Истощение полезных ископаемых (их запасов хватит лет на 30—50), загрязнение среды, потепление, аварии приведут к глобальной техногенной катастрофе. В общем, традиционные представления довольно пессимистичны. Зато идея Циолковского открывает новые перспективы, которые не зависят от запасов угля, газа и даже успехов «мирного атома», который за свой недолгий век успел основательно подорвать к себе доверие. И если известные альтернативные источники энергии — солнечные батареи, ветровые и приливные электростанции и т. п. — не могут конкурировать с привычными, то бестопливный монотермический двигатель — концентратор энергии окружающей среды — вполне может с ними поспорить.
ЕРЕСЬ ДЛЯ БОЛЬШИНСТВА
Мысль получать энергию из окружающей среды не нова. Давно уже работают тепловые насосы, этакие холодильники наоборот: благодаря им на улице становится холоднее, а в помещении — теплее. Но здесь принципиальная разница в том, что любой холодильник сначала надо включить в розетку, а бестопливный двигатель должен добывать для себя энергию сам. Это и есть ересь для большинства учёных. Что же заставило Ю. Володько не согласиться с большинством?