Новое здание Монетного двора на Тульской — тоже пример архитектурной неудачи. Прямо-таки частокол вертикальных линий. Еще хуже картина на Октябрьской площади — тот же культ гладкой плоскости, мертвого прямоугольника, безликой геометрии.
Будущим архитекторам в вузах внушают, что они должны мечтать о будущем, но при этом хорошо знать прошлое. Однако именно этого знания и не чувствуется, причём не только у нас. Плохо строят и в Брюсселе, и в Вене, и в Париже. Знаменитый Ле Корбюзье в своё время даже предлагал снести Париж и построить его заново (на месте этого города архитектору виделись коробки вроде здания ЦСУ в Москве — тоже, кстати, его творение). А наше горе-теоретики повторяли за «классиком»: Москва-де смертельно больна, но мы не собираемся её лечить, наша задача — «снести её дотла и построить новое социалистическое жилище». «Снести дотла», к счастью, не удалось, но «жилищ»-таки понастроили.
С 1980-х годов весь мир снижает этажность, сокращает число подъездов в домах. У нас иное дело — башни новостроек растут всё выше, а в столице уже более ста тысяч подъездов, из которых охраняется лишь ничтожная часть.
— Как сказывается на гoрожанах такая архитектура?
— Близоруких школьников в городах примерно вдвое больше, чем в сельской местности. Но это довольно безобидный недуг по сравнению с новой болезнью, которую назвали синдромом большого города. 80 процентов пациентов психбольниц на себе прочувствовали, что это такое: подавленное состояние, неуравновешенность, агрессивность. Таковы последствия постоянного стресса: если хороший вид из окна приятен и потому повышает стоимость жилища, то противоестественная бетонная пустыня вызывает дискомфорт.
Был приведен такой эксперимент: испытуемым показывали фотографии зданий, вредных с точки зрения видеоэкологии, и у них возникали пики на энцефалограмме, а у некоторых даже эпилептические припадки. Ведь немало людей очень чувствительны к визуальной среде. Например, как сказал мне один художник о неудачных новостройках, «посмотреть на такое — всё равно что руку в огонь сунуть».
Впрочем, не всегда дело доходит до больницы. Гораздо опаснее рост агрессивности, которую порождает плохая архитектура. Не случайно же в «спальных» районах чаще совершаются преступления, там больше хулиганства, сквернословия, вандализма.
— Может быть, дело просто в бедности окраинных районов?
— И это тоже, тут проблема комплексная. Но мы говорим об агрессивной архитектуре с её однообразными ритмами. Кстати, тот же эффект вплоть до эпилептических припадков наблюдается и на дискотеках, где человека доводят до безумия оглушительный ритм и мигание света. После такого отдыха юные танцоры крушат всё на своем пути. Словом, агрессивную среду надо разоружать. А пока, как свидетельствуют социологические исследования, почти три четверти жителей новых районов столицы хотели бы «куда-нибудь уехать».
— Что же делать?
— Исправлять ошибки. Сейчас городские власти пытаются изменить облик столицы с помощью многочисленных цветников на улицах. Дело, конечно, хорошее, но я категорически против всевозможных кампаний: другим чиновникам могут понравиться фонтаны или, скажем, настенная живопись. Но все это — лишь элементы комфортной среды, они должны использоваться комплексно. Городу нужна программа комфортной визуальной среды, С этим предложением я и хочу обратиться в гордуму.
— У вас есть что-то конкретное?
— Я биолог, физиолог, и с помощью видеоэкологии могу сказать, что для глаза хорошо, а что плохо, что красиво, а что нет. Только не надо вспоминать известную пословицу насчет вкуса, цвета и разных товарищей. Я убежден: если вещь не соответствует нормам зрения, она некрасива. Это базис, ниже которого никто не имеет права опускаться. Выдающиеся архитекторы учились у природы и знали, например, что глаз не любит долго смотреть на то, что ясно с первого взгляда. Прямая линия неинтересна и дом, сложенный из прямоугольных плит, тоже. Пролетарские новации лишили новостройки цвета, сведя всё к унылому однообразию. Между тем у архитекторов достаточно средств, чтобы создавать красоту, причем дополнительных денег для этого не надо. Если делать тротуарную плитку не квадратную, раздражающую глаз, а фигурную, то дороже она от этого не станет. И чтобы следовать совету известного архитектора Жолтовского (того самого, что строил гостиницу «Интурист», но не «стекляшку», а старое здание, которое, надеюсь, не один век простоит) — строить первый и последний этажи с арками — тоже больших денег не надо. Словом, в архитектуре всё уже сделано, надо только использовать её арсенал.
— Приcлyшивaются ли архитекторы к рекомендациям вашей науки?
— Не все и не сразу, но я вижу, как видеоэкология постепенно получает признание. Будущие архитекторы делают по ней дипломные работы, а в Костромской области создали центр видеоэкологии и уже получили за свои работы премию в Москве на ВВЦ. Я читаю лекции на экологическом факультете Университета дружбы народов, на факультете повышения квалификации архитекторов-строителей, много раз выступал по радио, телевидению, давал интервью. У меня немало сторонников, но есть и враги. Что ж, это обычное состояние для учёного. Зато взгляд на массовое строительство постепенно меняется в лучшую сторону. Мне рассказывали архитекторы, что перспектива увидеть фотографию своего творения в моём учебнике под рубрикой «Это плохо для глаза» заставляет лишний раз подумать. И в том, что наша столица за последние годы похорошела, я вижу и свой скромный вклад.
— Вы возглавляете московский центр «Видеоэкология». Чем он занимается?
— Мы внедряем науку в практику и выполняем соответствующие заказы, в том числе и по благоустройству территорий. Ведём научную работу. В частности, планируем создать карту визуального загрязнения города.
— Футурологи постоянно удивляют нас градостроительными прогнозами, обещая, например, в будущем гигантские жилища, где разместится миллионный гoрод, и мнoгoярусные города, устремленные в небо. Что вы думаете по этому поводу?
— Думаю, это пустые кабинетные фантазии, и всё будет как раз наоборот. Городская среда приблизится к естественной. Люди пресытились псевдопрогрессом и безошибочно чувствуют, где им хорошо. Будущее принадлежит малоэтажному строительству, коттеджам, которые, кстати, уже окружают многие зарубежные города. Надо жить внутри природы, и потому высота домов не должна превышать высоту деревьев. Города с населением не более ста тысяч жителей будут расти не вверх, а вширь. Нам, кстати, это легче сделать, чем соседям: в России на каждого человека приходится 45 гектаров, а в Японии или Англии — всего две десятых. Земли у нас много, только мы плохо её осваиваем.
— Что ж, помечтать, как гoворится, не вредно. Только вот большинство соотечественников пожинают плоды массового строительства и никакие коттеджи им не светят.
— Конечно, но всё зависит от нас. Если вы не главный архитектор Москвы и не можете преобразить столицу, то по крайней мере сделайте уютной свою квартиру. Средств для этого много и все они не новы — растения, животные, недорогие украшения. Более того: никто не мешает скрасить и рабочую обстановку. В моём кабинете, например, я сделал арки, повесил картины, принёс цветы. Все, кто сюда приходит, отмечают, что здесь им приятно. А ещё я хочу поставить в вестибюле колонны с капителями. В общем, как сказал один неглупый человек, я могу без необходимого, но не могу без лишнего. Сказано было давно, и с тех пор мы не раз убеждались, что в погоне за дешевизной и удобствами часто лишаем себя радости жизни. Не может глаз без красоты.
Не скоро минётся, кто с кем подерётся
Что касается терпимости — то есть способности допускать, что другой тоже может быть правым, — с этим всегда было непросто, а в нынешнем веке с его смешением народов — тем более. Ведь общественное мнение нередко смахивает на общественное чувство: так же переменчиво и не нуждается в размышлениях. Зато оно довольно точно показывает наше отношение к жизни и тому, что в ней происходит. Профессор Юрий ЛЕВАДА, руководитель аналитического центра, уже много лет задает соотечественникам самые разные вопросы и потому имеет собственное мнение по поводу нашего.
— Юрий Александрович, одна из самых заметных проблем нынешних дней — отношения с непохожими на нас, от приезжих торговцев до соседних государств. Как известно, одно из стереотипных представлений о русском человеке — его доброта. Достоевский, например, писал, что «русские люди долго и серьезно ненавидеть не умеют». Но последние годы показывают, что в жизни не всё так просто. Что, классик ошибся?
— Ну зачем же сразу винить классиков? Гораздо чаще ошибаются обычные люди. Не так давно о мало кому известном городке Кондопоге вдруг заговорила вся страна. В чём тут дело? Мы провели опрос, и выяснилось, что более четверти населения видят причину в вызывающем поведении кавказцев. Лишь 13 процентов поддерживают версию о стычке криминальных групп и всего 4 процента считают это провокацией русских экстремистов. Вспомним и взрыв на Черкизовском рынке, событие более опасное, потому что там действовала организованная нацистская группа.
Конечно, первый вопрос — к властям: куда они смотрят? А они мало того что всегда опаздывают, но ещё и врут (о московском рынке поначалу говорили, что там никакой группы не было), после чего начинают неуклюже оправдываться.
Дело в том, что в обществе уже давно существуют опредёленные настроения по отношению к чужакам, которые порой тоже ведут себя не лучшим образом, причем с попустительства властей. Милиция не хочет этого видеть, чтобы не портить себе жизнь и статистику. У власти — свои интересы: её покупают все, кто имеет желание и возможности (люди считают, что бескорыстных мало). Да и журналисты часто пишут о зловредности тех, которые «понаехали»…
— Вот и нашли виноватых. Выходит, причина — в журналистских выдумках?
— Всё дело в том, как именно об этом писать. Да, мы прекрасно знаем, что люди не ангелы — хоть приезжие, хоть нет. Они живут так, как привыкли, а потому хватает и хамства, и недоброжелательности, и бескультурья. Более того: ехать куда-то людей часто вынуждает обстановка на их родине, и они движутся туда, где можно что-то заработать. Прежние советские связи разрушились, исчезли некоторые запреты вроде прописки — и народ сдвинулся с места. Такого наплыва людей, потерявших источники существования, никогда не было в российской истории.