Терпения у нашего народа много, а вот терпимости не всегда хватает, и в последние годы её становится все меньше. Старые советские скрепы, которые связывали людей, развалились, а новые, основанные на представлении о том, что, во-первых, люди должны вести себя друг с другом порядочно и, во-вторых, что от дружеских связей всегда больше пользы, чем от раздора, — их чувствуют не все. Научиться без раздражения воспринимать чужие недостатки помогут только взаимная ответственность и время.
Кто мы, русские?
Как ни странно, но многие духовные авторитеты, которыми гордится Россия, родину не жаловали. Вот, к примеру, Гоголь: «...и дышит нам от России не радушным, родным приёмом братьев, но какою-то холодною, занесённою вьюгою почтовой станцией, где видится один ко всему равнодушный станционный смотритель с чёрствым ответом: «Нет лошадей!» Или: «…страна, где нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромная корпорация разных служебных воров и грабителей». Это Белинский. А Пушкин подытожил: «Чёрт догадал меня родиться в России с душою и талантом»… И уже в наши времена было замечено: мы имеем то, что имеем, потому что мы те, кто мы есть.
Так кто же мы такие? Ответ на этот вопрос много лет ищет Людмила Сергеевна КУСТОВА, доцент кафедры зарубежной журналистики и литературы МГУ им. Ломоносова. Она же — автор книги «Тайна национального характера».
— Среди некоторых учёных есть точка зрения, что никакого национального характера нет вовсе. Аргумент такой: между русским инженером или врачом и, скажем, американским гораздо больше общего, чем между русскими же горожанином и сельским жителем, безработным и бизнесменом.
— Эта точка зрения возникла во времена глобализации, смешения культур. Но если мы обратимся к вековой истории любого народа, то увидим, что некоторые общие черты сохраняются на протяжении веков. Эти черты могут быть связаны, например, с природными условиями, и потому любой милиционер легко отличит жителя равнин от горца. Недаром русский философ Лосский, написавший целое исследование на эту тему, отметил, что у русских «расплывчатые» черты, и это связано с ландшафтом. В языке горца больше согласных, у жителя равнин — гласных. Есть отличия и в характере.
Что касается национального характера, то в наше время используют и другие термины — например, национальный стереотип, он складывается из представлений других народов о нас и нашего представления о самих себе. Говорят и о национальном менталитете, и даже о более широком понятии — национальной идентификации.
Много лет я веду страноведческий семинар на международном отделении факультета журналистики. У меня нет возможности посвящать каждой стране по полгода, и я стала искать общий ключ, который помогал бы студентам подготовиться к работе в любой точке мира. Я предложила модель исследования национального характера, которая включает в себя три уровня. На формирование первого из них, материального, накладывают отпечаток природа и история, духовный проявляется через язык, религию и искусство. Третий, материально-духовный, охватывает практически все сферы жизни, от государственного устройства до национальной кухни. Такая модель помогает понять специфику любого народа — со своими особенностями внешнего облика и веками выработанного мировоззрения, с общими представлениями о добре и зле и нравственными устремлениями.
— А у нас какая специфика?
— Русские — совершенно уникальное явление. Славяне пришли сюда из центра Европы, а здесь уже жили вдоль рек угро-финские племена — меря, веся, мордва, коми… Но никаких конфликтов не было, потому что аборигены были рыболовами и охотниками, а славяне — земледельцами, вот и обменивались продуктами. Так, на основе нескольких этносов сложился суперэтнос — русские. Где вы ещё найдете такую огромную территорию, где люди были бы объединены?
— Что, есть повод гордиться?
— Нет, ведь это отчасти и наша беда, потому что мы оказались в двойственном положении, между Европой и Азией. Если считать, что народ — это личность, то для него любая двойственность тяжела.
Иностранцы, приезжая в старую Россию, удивлялись, видя рабское поклонение начальству. Эта традиция восходит к временам татаро-монгольского ига, когда народ поклонялся правителю, но тот и сам придерживался каких-то высших принципов. Не случайно Чингисхан ценил oпределённый психологический тип: награждал тех, кто был предан своему вождю, сопротивлялся иноземным захватчикам, и уничтожал тех, кто покорно подчинялся.
Киевская Русь не могла объединиться, брат воевал с братом, а татарам удалось захватить полмира. Их целью было создание великой монархии. Осуществить это удалось опять-таки благодаря психологии кочевника, который довольствовался минимальными благами. С тех пор у нас и осталось: мы бедные, зато духовные…
А на исходе ордынского ига в человеческих душах происходили очень важные перемены. Были люди с рабской психологией, но были и другие, которые не хотели больше терпеть. На Руси начался национально-религиозный подъём, появились монастыри, духовные подвижники. Население постепенно становилось народом.
— Когда говорят о русском характере, на ум приходят стереотипы: «раздолье-приволье», «любить — так без рассудку», «умом не понять» и вообще мы самые-самые… Насколько всё это справедливо?
— В словаре Брокгауза и Ефрона сказано, что национальный характер — это нечто трудноуловимое, неясное и неопределённое. И всё же на бытовом уровне мы, не задумываясь, отмечаем жизнерадостность французов, экспансивность испанцев, чопорность англичан, аккуратность немцев. Русские, конечно же, «загадочные», хотя любой народ — это тайна, тут мы ничем не отличаемся от других.
Но мы ещё и максималисты, потому что у нас другая история, да и живём мы не стесненно. Если у соседей — свобода, то у нас — вольность, потому что кругом просторы. Да, у нас нет западной дисциплинированности, протестантского отношения к жизни. В этом сыграл роль и климат: летом надо было тяжело работать, а зимой лежать на печи. Но зато у нас прекрасно знают, что день год кормит, потому и авральный режим работы привычен.
— Горький в «Несвоевременных мыслях» написал: «Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, — недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего». Это действительно так?
— Горький обращал внимание только на отрицательные черты и, возможно, как художник был прав, но когда берется лишь одна черта, то оценка получается однобокой, и поэтому надо смотреть шире и видеть, где достоинства переходят в недостатки, как и у каждого народа: щедрость — в расточительство, вспышка неистовства — в пассивность. Деспотизм? Есть и такое. Но в то же время вряд ли найдёте более отзывчивого человека, чем русский. Последнюю рубаху отдаст…
— Выходит, финн, к примеру, — тот не отдаст? «Какой народ мы считаем равным себе? Всё-то у нас черномазые, узкоглазые, чурки, хоxлы…» Это из дореволюционной книжки «Мнения русских о самих себе». Даже Пушкин («краев чужих неопытный любитель и своего всегдашний обвинитель») однажды высказался так: «Недоброжелательство — основная черта русского народа. В народе выражается насмешливостью, в высшем кругу — невниманием и холодностью».
— Я не люблю, когда фразы вырывают из контекста. Сколько у того же Пушкина замечательных слов о русском народе! Наверное, любя его, Пушкин имел право что-то не принимать в нём. Когда я по дороге на дачу вижу вокруг кучи мусора, то тоже сомневаюсь в достоинствах нашего народа. А откуда это идёт? Опять из истории. У нас большие территории, на одном месте не жили. Европа строила города, а мы истощали поля и шли дальше. И никогда не задумывались о том, что за порогом дома. Вытряхнуть на лестничной клетке коврик, а то и с балкона — обычное дело.
— Есть много анекдотов типа «встретились русский, англичанин и француз…» Самое неожиданное — это то, что сделает или скажет русский. Почему мы сами себе кажемся смешными?
— Если разбираться исторически, то тем же англичанам, в переводе на человеческий возраст, семьдесят лет, а нам — двенадцать. Хотя тут есть разные точки зрения: одни историки считают, что мы начали формироваться во времена Киевской Руси, другие — после Куликовской битвы, в XIV веке. Я склоняюсь ко второй точке зрения. В таком случае у нас разница в возрасте с Европой — тысяча лет.
— И чему же она научилась за это время?
— Если говорить об англичанах, чей характер я специально изучала; то у них на первом месте — индивидуализм и консерватизм, а цель — личная независимость и социальная самостоятельность. В результате они умеют действовать, причем безо всяких обсуждений и эмоций. Помню, в Шеффилде выпал необычайно обильный снег, движение осложнилось, автобусы не ходили. И вот на углу нерасчищенных улиц я увидела человека — не полицейского, который объяснял водителям, где можно проехать. Пешеходы уступали дорогу машине, в которой мы ехали, и каждый раз наш водитель притормаживал, открывал окно и кричал посторонившимся «спасибо». Когда машина забуксовала на горке, сразу же несколько человек бросились помогать. При этом англичане начисто лишены стадного чувства и ничего не будут делать «за компанию». Если они объединяются, то, как правило, ради какой-нибудь достойной цели. Так проявляется в них рыцарский кодекс чести, один из постулатов которого таков: уважая другого — возвышаешь себя, оказывая услугу — укрепляешь своё личное достоинство. Поэтому они откликаются на любую просьбу и не забудут о ней, даже если не смогут выполнить её сразу. Но при этом всегда соблюдают дистанцию, уважая собственный покой и душевную неприкосновенность другого. Соседи, живущие много лет в одном коттедже, не переступают порога друг друга, а их дети свято соблюдают невидимые границы общей лужайки. Это вытекает из их представлений о личной свободе.