Но какая же тут для современной науки сложность — заглянуть на несколько метров под землю? Пробурил — и всё ясно. Только вот надо знать, где бурить, уточняет Александр Иванович. А то получится как в подмосковном Подольске, где собирались строить школу. Пробурили три скважины — и все три прошли мимо старых штолен, причём на небольшой глубине. Тут Плужников категоричен: халтура. Конечно, экспертный совет помогает кое-что поправить, но знать-то обо всех подземных сюрпризах надо заранее, когда ещё можно изменить проект. Иначе потом придется совершать чудеса изобретательности, стараясь во что бы то ни стало возвести дом на песке или над подземной пещерой. А таких мест в столице сколько угодно. Если посмотреть на карту карстовой опасности, то вполне благополучный район на ней отыскать непросто. Угроза карстовых провалов возникла давно, когда в 1969 году рухнул дом на Хорошёвском шоссе. Наш округ — не исключение, от Москвы-реки до Южного Бутова строительных проблем хватает. А Плужникову и его ученикам — работы.
ПОЧЕМУ УМИРАЛИ БУХГАЛТЕРЫ?
Если под землей не всё в порядке, то голова болит не только у проектировщиков, но часто и у жильцов: пустоты, подземные разломы меняют геомагнитные поля, образуя геопатогенные зоны, вредные для здоровья. Земные лучи идут вертикально, защититься от них нельзя, и жилец последнего этажа рискует точно так же, как и его сосед на первом.
Пригласили однажды Александра Ивановича в одну организацию. Была там странная особенность: почему-то безвременно умирали сотрудники, причем именно бухгалтеры. За 45 лет от рака умерли семеро. Что же выяснилось?
— Очень просто: бухгалтерия находилась в центре сильной геопатогенной зоны, вызванной подземными аномалиями, — объясняет исследователь. — И те, кто проводил в этой комнате по многу часов, пострадали. В таких случаях я обычно рекомендую переставить рабочий стол или кровать, если это жилой дом. А там пришлось и вовсе перебраться из опасной комнаты.
Рак — не единственный недуг, который провоцируют такие зоны. Ученые Петербурга обследовали несколько районов города и выяснили, что большинство больных раком, лейкемией, ишемией сердца и рассеянным склерозом живут или работают в геопатогенных зонах. Эта статистика особенно характерна для тех, кому за шестьдесят.
Такие зоны не редкость. По наблюдению Плужникова, в среднем на каждых десяти квадратных метpax есть места, которых следует избегать. Там плохо растут цветы, а человек быстро утомляется, становится раздражителен, ухудшается самочувствие. Стоит присмотреться и к животным: собаки такие места стараются обходить, а вот кошкам они очень нравятся.
Витрувий в трактате «Десять книг об архитектуре» описывает, как две тысячи лет назад выбирали место для строительства: устраивали на будущей стройплощадке пастбище, а через некоторое время животных забивали и исследовали внутренности. Если пастбище оказывалось вредным, то искали другое место. Так что в те времена не строили где попало, тем более что опасные зоны бывают не только гео-, но и социопатогенные. Если, скажем, в квартире регулярно случаются скандалы, то даже в периоды временного затишья человек чувствует себя в таком помещении тревожно и неуютно. Александр Иванович знает немало подобных случаев и по этой причине не рекомендует устраивать в бывшем следственном изоляторе турбазу, а на кладбище — парк или танцплощадку. Впрочем, кладбище — случай особый.
О ЖИВЫХ И МЁРТВЫХ
Нам тесно на наших просторах, города растут, и где только не появляются очередные «черёмушки»… Оставим в стороне моральную сторону дела — хорошо ли ставить гараж на чужой могиле, — а коснёмся лишь сферы интересов Плужникова.
Ещё в античности строго разделяли мир живых и мёртвых, чтобы последние не вредили оставшимся на земле. И медики были того же мнения, утверждая, что первыми во время эпидемий поражаются дома по соседству с кладбищами. На Руси жильё не строили не только на старых кладбищах — такое и в голову прийти не могло, — но даже и рядом, особенно если это были массовые захоронения — скажем, жертв эпидемии, где не совершался погребальный ритуал. По мнению оккультистов, неупокоенные души мертвых вредили живым, питаясь их энергией. Как бы там ни было, но могильная земля считалась священной, на которую человек не должен посягать.
У нас же с кладбищами не церемонятся. Вот и недавно неподалеку от дома, где живёт Плужников, на улице Гарибальди, строители наткнулись на массовое захоронение. Кто-то из стариков вспомнил, что во время войны здесь был полевой госпиталь, а рядом — кладбище. Протестовать? В районе метро «Смоленская» жители пытались было в суде оспорить строительство офиса на бывшем холерном кладбище, но эпидемиологи сказали своё веское слово: вибрионы холеры могут жить в земле не более трёх лет, а потому стройте на здоровье. Что ж, медики смотрят на мир в микроскоп и потому не всё могут разглядеть. А Плужников, например, у Донского кладбища обратил внимание на тополя, покрытые крупными болезненными наростами. Причём кое-где и вовсе проплешины: не растут там деревья. Биолокация помогла выявить здесь сильнейшие патогенные зоны.
Новый элитный квартал в районе метро «Новые Черемушки» (известный в народе как Царское Село) прихватил и территорию старого чумного кладбища. И теперь в местах, которые раньше старались обходить стороной, появились жилые дома, детские площадки… А что? Современная наука не против.
— Подобное строительство — это экологическое преступление, — уверен Плужников.
КАК РАБОТАЕТ ЛОЗОХОДЕЦ
Биолокация — явление древнее, и специалистов в этой области раньше называли лозоходцами, рудознатцами. Плужников уверен, что знали о ней и египетские жрецы, потому что египетский крест — это, по его мнению, древняя рамка. Только искали с его помощью не руду, а информацию: ведь биолокация, считает исследователь, — это экспресс-поиск информации, диалог с неким информационным полем. Оператор мысленно задает интересующий вопрос, а рамка в его руках поворачивается, давая тем самым ответ. Поворачивается, заметим для проницательных скептиков, сама, и чтобы этого добиться, оператора нужно специально учить. Тогда проволочная рамка в его руках будет действовать как антенна, улавливая слабый сигнал подсознания. Но при одном непременном условии, уточняет Александр Иванович: оператор должен быть предельно честен перед собой. Если же он пристрастен, прислушивается к чужим подсказкам, то работать нельзя, потому что биолокация тут уже ни при чём.
В чём же секрет феномена, который позволяет видеть невидимое, отыскивать скрытое, а то и предсказывать будущее? Если говорить об этом всерьёз, то мы погрузимся в такие малоизученные материи, как парапсихология, и проблема вряд ли прояснится. Александр Иванович высказался так:
— На эту тему существует более десятка гипотез, но ни одна из них не объясняет всё до конца. Мне ближе гипотеза микролептонного поля, которую предложил наш известный исследователь А. Охатрин.
От теоретических разговоров мы вскоре перешли к делу: если уж гость пришел в редакцию с биолокационными рамками, то не обошлось и без просьбы продемонстрировать их в действии и выявить зловредные зоны в комнате, где мы беседуем. Александр Иванович взял рамки — они у него в форме буквы «П» — сосредоточился, и проволочные усики поползли навстречу друг другу. Оператор попросил отметить листиком бумаги некую точку на полу. Потом всё повторилось снова и снова… В конце концов в комнате обозначились два круга. Плужников пояснил:
— Эта зона, накрывающая соседний стол, отрицательная и находиться в ней подолгу не следует, лучше передвинуть стол. А вот эта — положительная, излучение идёт не от земной аномалии, а сверху, из космоса. Здесь можно подзаряжаться энергией, получить заряд бодрости. Но злоупотреблять тоже не надо: ведь активизируются не только здоровые клетки…
ПРО ЧИНОВНИКОВ И «ТОЧНУЮ НАУКУ»
Каких только задачек не приходилось решать Александру Ивановичу на своем веку! Однажды знакомый профессор предложил исследовать две толстые рукописные тетради (естественно, не открывая их) и ответить: на какую потрачено больше творческих сил? Плужников быстро это определил, потому что разница, по его оценке, получилась двукратная. Выяснилось, что одна тетрадь — компилятивная рукопись учебника, составленного, по сути, из двух других. Вторая же — оригинальный труд, который рождался долго и мучительно. После этого эксперимента у исследователя родилась идея: ведь так можно диагностировать курсовые и дипломные работы студентов, выявлять халтурщиков. А то и к диссертациям с рамками подойти… Словом, перспективы захватывающие.
Впрочем, есть вещи и посерьёзнее диссертаций. Геологи используют такой термин — коэффициент успешности. Предположим, ищут они полезные ископаемые, пробурили сотню скважин и в двадцати из них действительно нашли, что искали. Значит, коэффициент этот равен двадцати процентам. Учтём также, что скважину бурить — дело дорогое, особенно в море. Так вот:
— У наших нефтяников этот коэффициент 25—30 процентов, — говорит А. Плужников. — А у меня — 75. Экономия получается колоссальная, но чиновники мне прямо говорят: нам это невыгодно.
Иначе говоря, дешево и быстро ведомственному начальству не надо, его больше устраивает, когда дорого и долго, чтобы не ослабевала уверенность в завтрашнем дне. И тут надежда только на волчьи законы капитализма, которые заставят считать деньги, даже если они чужие.
Но есть также одна причина, о которой было сказано ещё в начале века: «Наша точная наука, стоя на твердой почве осязательного oпытa, отвергает всё, неуловимое для её средств и необъяснимое согласно её методам». Ну что поделаешь с такой «точной наукой»? Помочь ей могут только энтузиасты, свободные от стереотипов. К счастью, такие люди были во все времена. И сейчас есть.
Вода всё помнит и сообщит, куда следует…
К воде у нас подход прагматический: чистая — грязная, теплая — холодная… А вот профессора Станислава Валентиновича ЗЕНИНА она интересует своими удивительными свойствами. Отчего она может быть целебной, почему меняет свои свойства всего лишь от человеческой мысли, каким образом в ней сохраняется и передаётся информация? Ответы искал долго. Физик по образованию, всерьёз занялся химией, защитил кандидатскую диссертацию. Появились философские вопросы — проделал тот же путь. В конце концов создал теорию воды, которая стала основой его докторской диссертации по биологии. Эта работа была первой в нашей науке, где шла речь о памяти воды.