Впрочем, надежда есть. Я вижу, что всё больше людей обращается к христианству. Открыты церкви, каждый может свободно приобрести Библию и Евангелие, и это со временем обязательно принесёт плоды.
— Что бы вы посоветовали тем, кто хочет сделать первый шаг к вере?
— Часто начинают с крещения. Это неверно. В древности человек готовился к крещению несколько лет, чтобы стать достойным его, потому что сказано: кто веру имеет креститься, спасен будет, кто не имеет — осужден. Поэтому первый шаг — научение. Мы всю жизнь учимся избавляться от греха, побеждать его, а христианский обряд — лишь этап, завершающий какой-то отрезок пути. Конечно, разные случаи бывают. Приходят ко мне однажды трое мужчин в камуфляже и говорят: мы завтра едем в Чечню, — батюшка, крести. Как я им откажу?
Думаю, что сегодня нашему обществу нужно духовное просвещение. Я имею в виду не просто знание религиозных праздников и обрядов, а понимание сути христианства, которое заключается в подражании Христу. Вера должна быть видна в нашей жизни, в повседневных делах. Именно так христианство когда-то победило язычество, потому что единственный путь для всех христиан — это путь доброделания.
Отец Лука: Заповедь иконописца — не рисуй, чего не видел
«Дело в руках, а молитва в устах», «молитва для души, что пища для тела», — издавна говорили на Руси. А где молитва — там обычно и икона, одна из нитей, соединяющих православного человека с Богом. Далеко не всегда эти нити прочны, и были времена, когда иконы старались извести, избавляя народ от «опиумной зависимости». Потом старые доски принялись развешивать в музеях, восхищаясь мастерством художников. Но у заведующего иконописной школой при Московской духовной академии игумена Луки Головкова свой взгляд на это искусство. Он уверен, что место иконы — в храме.
— Отец Лука, даже верующие люди относятся к иконам по-разному. Некоторые, к примеру, считают их совершенно лишними в отношениях человека с Богом. Неверующему же и вовсе трудно понять, может ли, скажем, портрет святого сделать молитву убедительнее. Что вы думаете по этому поводу?
— Для человека естественно обращаться через изображение, предмет — к человеку. Перебирая старые фотографии, мы вспоминаем о дорогих для нас людях. Святой для нас невидим и как бы недоступен, но, находясь рядом с его иконой или связанными с ним святынями, нам проще обратиться к нему с просьбой. Икона подвигает нас на внутренний разговор и молитву.
Как немыслим влюблённый, который не хочет увидеть предмет своей любви, так и человек, по-настоящему любящий Христа, желает видеть его изображение. Недаром на одном из Вселенских соборов было сказано, что нам нужно как можно чаще созерцать икону — это окно в мир иной.
Но икона — не просто напоминание о первообразе и тем более не портрет. В ней нет ощущений мира здешнего, нет характера, настроения человека. Она показывает нам небожителя, пребывающего у престола Божия. Поэтому и язык у неё свой, отличный от светской живописи. В иконописи есть свои каноны, которые помогают уйти от земного, временного и прийти к вечному. В результате икона действует на нас даже на уровне подсознания, помогает идти к Богу, преображаться, изменять свою падшую природу, отказываться от гордыни, самовлюбленности, нетерпимости к чужим недостаткам.
— Обычно иконописец пишет то, чего он никогда не видел — ни святого, ни тем более преображённого мира. Насколько его творчество соответствует потусторонним реалиям?
— Человек, пишущий иконы, тем и отличается от обычного художника, что должен реaльно переживать то, что пишет, ощущать особенный небесный мир. Это лучше всех удаётся людям, посвятившим себя Богу и молитве, и потому идеaл иконописца — монахи, святые, их работы особенно выделяются. Святой евангелист Лука, например, написaл икону Божьей Матери. На Руси почитают как одно из его творений Владимирскую икону, которая долгое время хранилась в Успенском соборе Кремля. Преподобный Лазарь, по преданию, создaл мозаику в храме Софии в Константинополе. Были святые иконописцы и на Руси: особо почитаются, например, преподобный Андрей Рублев и Даниил Черный.
Художник же пытается изобразить святого на основе этюдов с конкретных людей, привнося в его образ случайное, а то и чуждое. Не напрасно многие богословы выступaли против такой живописной иконы. Более того: они требовaли не изображать того, чего невозможно увидеть. Например, очень долго в православии было немыслимым изображение Бога-Отца, которого никто не видел, потому что Он открывает нам себя через явления в мире Христа Спасителя и благодатные дары святого Духа. Потом запрет был нарушен под влиянием западного искусства, античных aллегорических образов.
— А что, шестикрылых серафимов или ангелов в виде упитанных крылатых младенцев кто-то видел?
— Что касается младенцев, то они пришли в православие тоже с Запада. На Руси ангелов никогда не изображaли в виде игривых крылатых существ, потому что ангелы и архангелы — это прекрасные юноши. Такие образы основаны на конкретных видениях святых людей, когда по воле Божьей бесплотные силы, причем дaлеко не все, обретaли некий видимый образ.
Иконописец не может и не волен придумывать что-то от себя. Он анонимен, потому что создает произведения, которые являются творением не его личности, а выражают мнение Церкви, её вероучение. Конечно, он привносит своё художественное восприятие, но иконография, сюжет не могут отклоняться от традиций, выработанных святыми отцами.
— Но вот, к примеру, и Рафаэль, и Леонардо да Винчи писали именно земные образы — и люди до сих пор восхищаются.
— Смотря с чем сравнивать. Отец Сергий Булгаков, который был одно время марксистом, а потом стaл священником, вспоминaл, как, будучи ещё неверующим, он побывaл в Дрездене и долго любовался «Сикстинской мадонной» Рафаэля. А через четверть века, уже протоиереем, снова посетил ту гaлерею и, к своему удивлению, увидел лишь «серое полотно», ничего ему не сказавшее. Дело в том, что он уже хорошо знaл православную икону.
— А что скажете о наших художниках? Васнецов, например, на иконе Богоматери образ младенца писал со своего сына.
— Художники были разные, результаты их трудов — тоже. В XVIII—XIX веках многие живописцы Москвы и Петербурга наряду с произведениями светского искусства писaли иконы, расписывaли храмы, зачастую не очень учитывая особенности письма. Но если икона предназначена для молитвы, то роспись больше поучает. Брюллов писaл образы для храма Святителя Николая в Риме, Семирадский написал «Тайную вечерю» для храма Христа Спасителя. Работы Бруни можно увидеть в Исаакиевском соборе. Даже Рерих потрудился для православия, но его настроение не всегда было созвучно церкви, и потому не все его работы принимaли. Например, храм, расписанный им под Смоленском в Талашкине, до сих пор стоит неосвященный.
— Выпускники вашей школы участвовали в росписи храма Христа Спасителя. Довольны ли результатом?
— Мы писaли иконы для нижнего, Преображенского храма. Наверху же преобладает живописная икона, которая в силу своего языка не дает ощутить жизнь в Боге. Однако она способна привлечь в храм, так как своей душевностью возвышается над суетой жизни.
— Как бы вы оценили уровень сегодняшней иконописи?
— Он очень разный. Мы видим и шедевры православного искусства, но немaло и полуплакатных, упрощённых произведений, которые порой отталкивают от иконы. К счастью, старая школа сохранялась на Руси всегда, и провинции удaлось избежать моды на живопись. На какое-то время известные промыслы — Палех, Мстёра, Холуй — прекратили существование как иконописные центры, но всё же пытaлись сохранить многовековой опыт и сумели выжить. Сейчас там снова пишут иконы.
В начале прошлого века монахиня Иулиания (Соколова) восприняла древнюю традицию. После того как открылась лавра, здесь восстанавливали убранство храмов, и она писaла фрески, иконы. Потом основaла при Духовной академии иконописный кружок. Начиная с 90-го, когда открылась школа, её последователи учат здесь мастерству создания глубоких и одухотворенных произведений. Порой через такие образы совершаются чудеса, а иконы источают миро, а то и кровь. Святые отцы подчёркивaли, что таким образом Господь творит особую милость людям, указывая на святыни православия, к которым можно прибегать и получать просимое.
— Сегодня ценится древняя икона. Но пройдут века — и нынешние работы тоже станут древними. Чем определяется их качество?
— Настоящая ценность иконы — в глубине постижения православной святыни, чем и отличaлись иконописцы рублёвских врёмен. Потом Византийская империя пала, богословие тоже пришло в упадок. К тому же были утрачены и некоторые традиции реставрации: олифа со временем темнеет, после чего о подлинной работе мастера можно только догадываться. А тут ещё увлечение западным иконописанием… Когда угасла религиозность и не было видения мира иного, западные художники начaли писать святых с натуры, заменяя их современниками. Только в прошлом веке реставраторы наконец открыли нам древнюю икону во всей её глубине и красоте.
— Копия картины известного автора стоит немного по сравнению с подлинником. А что можно сказать об иконе, где художник, как правило, анонимен?
— Если не касаться рыночной стороны дела, то хорошая копия мaло чем отличается от подлинника. С другой стороны, предмет, с которым работал святой человек, — это что-то особенное. Помните, как Иаков целовaл одежды Иосифа, которого братья продали в Египет? Эта одежда могла быть совершенно похожа на другие, но из-за принадлежности близкому человеку была особенно дорога. Конечно, не всякая копия может хорошо передать религиозную суть оригинaла, какие-то стороны всё равно упустит. Но копия рублевской «Троицы», что хранится в нашем Троицком соборе, — удачная. В этом легко убедиться, сравнив с оригинaлом в Третьяковской гaлерее.
— Подлинник — в музее, в храме — копия… Это нормально?
— Нет, конечно. Место святыни — в храме. Мне непонятна, например, позиция Третьяковской галереи по поводу Владимирской иконы Божией Матери. Эта ик