— Ух ты! — вырвалось у меня. — И, правда, текст мудреный! Я ничегошеньки не понял.
— И никто не понимает, — утешил меня Гольго. — Для того и написано.
— А по-моему, так сущее высокомерие, — сказал я. — Писать нужно, чтобы тебя читали.
— М-да, — улыбнулся Гольго. — Мы тут собираем поистине странные книги.
Кряхтя от натуги, Кипьярд и Данцелот подняли Тяжелую книгу на кочующую полку.
— Вы же не туда ее поставили, откуда взяли, — заметил я.
— Не страшно, рано или поздно она вернется на место. Сортировкой занимается машина.
— По какому принципу? — поинтересовался я.
— Мы все еще пытаемся его разгадать, — таинственно ответил Гольго.
— Взгляни на книги вон там! — воскликнул Кипьярд.
Пришлось поспешить, чтобы не отстать от указанной полки. На первый взгляд, там была лишь пара сотен книг в различных переплетах из материалов, которые все до единого были мне незнакомы.
— Это личная библиотека книжнокнязя Йогура Яцеллы-младшего. Он приказал переплетать свои любимые книги исключительно в шкуры животных, из всего вида которых уцелела лишь одна особь. Конечно, после переплетных работ уже не было ни одной. Вон там ибослоновья кожа. Здесь — корешок из додо. Вон там — мех красного муффона. Это — перья голубого злотоклюва. А здесь — кожа летучей кошкомышки.
— Варварство какое! — возмущенно воскликнул я.
— Варварство и декаданс одновременно, — отозвался Гольго. — Особенно если вспомнить, что Йогур Яцелла даже не умел читать. По-твоему, что можно получить за такую книгу в магазине Книгорода, если страницы в ней из прессованного эльфового нефрита?
Даже представить себе невозможно! Перед такими сокровищами действительно бледнел «Золотой список». Не переставая удивляться, я шел вдоль кочующей полки.
— Это еще что, — продолжал Гольго. — Взгляни вот на это. — Выхватив с полки невзрачную книжицу, он протянул ее мне. — Ее нужно держать под углом, так лучше видно.
Кип и Данцелот глупо захихикали, а я открыл книгу как сказано.
И от ужаса уронил! Книга буквально уставилась на меня!
Гольго кое-как ее поднял, а Кип и Данцелот покатывались со смеху.
— Извини за небольшую шутку, — улыбнулся Гольго. — Это живая книга. Все книги на этой полке по-своему живые. Присмотрись внимательнее.
Указанная полка остановилась перед нами, точно машина знала, что мы хотим получше рассмотреть содержимое. Я подошел ближе.
Минуточку! Неужели глаза меня не обманывают? Эти книги действительно как будто шевелятся! Моргнув, я потер глаза и посмотрел снова. Гром и молния, это не обман зрения: книги действительно двигались! Не слишком явно, но я ясно видел, что их корешки поднимались и опускались, словно они дышали. Почему-то мне не захотелось их трогать, будто речь шла о неведомых зверях: неизвестно, не кусачие ли они.
— Можешь спокойно погладить, — предложил Гольго. — Они тебе ничего не сделают.
Я осторожно провел пальцем по корешкам. На ощупь они были теплыми и мясистыми и от прикосновения чуть подрагивали. Нет уж, с меня хватит, — я отступил на шаг.
— Мы то и дело находим их в катакомбах, — сказал Данцелот. — Им, наверное, сотни лет. Думаем, это неудачные эксперименты букваримиков, ранние попытки пробудить книги к жизни.
Гольго вздохнул.
— Мы так и не поняли, почему их выбросили в катакомбы, возможно, прямо на свалку Негорода. Наверное, букваримики ждали от своих экспериментов других результатов.
Живые книги! Невероятно. Книжнецы правы: «Золотой список» — ничто против их сокровищ.
— Выносливые, однако, существа, — сказал я, — если выкарабкались из Негорода.
— Твоя правда! — воскликнул Кип. — Ходят слухи, что они в катакомбах эволюционируют. Говорят, есть даже опасные экземпляры. Эти будто бы умеют летать и кусаться. А еще они спариваются с опасными книгами.
— И замок Тенерох ими населен, — сказал Данцелот. — Я слышал…
— Хватит бабушкиных сказок! — загремел Гольго. — Мы собирались показать гостю библиотеку, а не пугать его страшными байками.
— А за счет чего они живут? — спросил я. — Чем питаются?
— Я их кормлю в свободное время, — ответил Данцелот. — Больше всего они любят книжных червей.
Тут машина как будто решила, что мы достаточно насмотрелись на живые книги, и полка сперва поднялась вверх, а потом удвинулась в глубину. На ее место встала другая, живые книги исчезли.
— Не будем тебя утомлять, — сказал Гольго. — Можешь оставаться у нас, сколько пожелаешь. У нас будет еще много времени. На сегодня ограничимся этим.
Подойдя к перилам, он заглянул вниз в Кожаный грот.
— Тебе уже многое про нас известно. — Его голос зазвучал вдруг торжественно. — Теперь тебе пора познакомиться с нашими сородичами. Во второй раз в истории нашего народа такой чести удостаивается некнижнец. Кипьярд, Данцелот, оповестите всех, чтобы собирались на ормование!
Ормование
На ормование? Звучит как старомодный обычай. Это как-то связано с унаследованной верой в Орм? Или, может, на языке книжнецов это означает «обед», и они сейчас сбегутся, чтобы сообща мной полакомиться? Фистомефель Смайк, Клавдио Гарфеншток, Хоггно Палач — в последнее время на мою долю выпало слишком много сюрпризов, после такого трудно кому-то доверять.
Данцелот и Кипьярд побежали разносить новость. Другие книжнецы передавали ее дальше. По Кожаному гроту она распространилась как лесной пожар, и уже через несколько минут гул голосов и эхо слились в единый хор: «На ормование! На ормование!»
Собравшись с духом, я спросил:
— А что это… Такое… э… ормование?
— Старинный варварский ритуал, во время которого с тебя живьем сдерут кожу, а после мы тебя сожрем, — ответил Гольго. — Сам понимаешь, мы же циклопы.
Я отшатнулся, колени у меня задрожали.
— Шучу, — усмехнулся Гольго. — Ты в замонийской литературе хорошо разбираешься?
Надо успокоиться, сказал я себе, но шуточки книжнецов действовали мне на нервы.
— Немного. У меня был хороший крестный в литературе.
— Тогда получишь удовольствие. Слушай внимательно. Мы, конечно, можем тебе сейчас представить всех до единого книжнецов с именами их писателей, и на том покончить, ясно?
— Ясно. — Кто бы мне объяснил, к чему он клонит?
— Но где тогда удовольствие? И завтра ты бы снова все забыл. Или перепутал. Ясно?
— Ясно.
— Поэтому каждый книжнец предстанет перед тобой лично, а ты должен будешь угадать, как его зовут.
— Что?
— Поверь мне, так ты гораздо лучше запомнишь имена. Происходит ормование так: каждый книжнец выбирает из собрания сочинений своего писателя характерный отрывок — тот, при написании которого, на его взгляд, по жилам автора с наибольшей силой тек Орм. Эти строчки он тебе процитирует. Если ты хорошо разбираешься в замонийской литературе, то большинство угадаешь. Но если ты ее не знаешь совсем, то страшно опозоришься. Это мы и называем ормованием.
Я с трудом сглотнул. Силы небесные, а так ли хорошо я знаю замонийскую литературу? По каким меркам тут судят?
— Должен тебя предупредить, — таинственно прошептал Гольго, — у некоторых книжнецов престранные критерии при выборе отрывков. Я даже подозреваю, что кое-кто намеренно выбрал нетипичные, чтобы их труднее было отгадать.
Мне пришлось снова сглотнуть.
— А нельзя просто назваться и на том покончить? — предложил я. — У меня хорошая память на имена.
Но Гольго уже отвернулся и грозно крикнул:
— На ормование! На ормование! Собирайтесь все на ормование!
А после повел меня с галереи вниз к подножию машины, где книжнецы уже образовали большой круг. Сбежать я не мог, и теперь они бесцеремонно меня разглядывали, буравя сияющими и проницательными циклопьими глазами. Я почувствовал себя, словно был голым и под микроскопом. Призывные крики постепенно смолкли, и воцарилось напряженное молчание.
— Перед вами, мои дорогие книжнецы, — возвестил в тишине Гольго, — стоит Хильдегунст Мифорез. Он приехал к нам из Драконгора, и он начинающий писатель!
По собранию прокатился шепоток.
— Книгородцы затащили его в катакомбы, где он заблудился. Чтобы сохранить его от верной гибели, Кипьярд, Данцелот и ваш незначительный покорный слуга… — тут Гольго сделал небольшую паузу, очевидно, чтобы стало понятнее, как неуместно здесь слово «незначительный», но никто на это не среагировал, — …эээ… решили, пригласить его на время к нам.
Вежливые аплодисменты.
— В следующие дни мы будем иметь удовольствие принимать у себя настоящего писателя, пусть даже он еще ничего не опубликовал. Но все мы знаем, что это лишь вопрос времени, ведь он уроженец Драконгора. Стать писателем — его предназначение. Возможно, мы даже сумеем поспособствовать его карьере.
— У тебя получится! — крикнул один книжнец.
— Да, приятель, — отозвался другой. — Просто пиши, остальное приложится!
— Аппетит приходит во время еды! — поддержали из задних рядов.
Чувство неловкости только усилилось. Ну разве нельзя начать наконец треклятое ормование?
— Хорошо, — остановил выкрики Гольго. — Теперь нам известно его имя. Хильдегунст Мифорез! Да будет оно вытиснено на корешках многочисленных книг!
— Да будет вытиснено! — хором откликнулись книжнецы.
— Но… — театрально продолжал Гольго, — знает ли он наши имена?
— Нет! — ответил ему хор.
— Как мы это исправим?
— Ормованием! Ормованием! Ормованием! — хором ответило собрание.
Гольго повелительно взмахнул рукой, и крики замерли.
— Пусть выступит первый! — приказал он.
От волнения я плотнее завернулся в плащ. Вперед вышел маленький желтоватый книжнец и, откашлявшись, дрожащим голосом продекламировал:
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя
«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,