— Как же… Ведь это дети мои. Носила девять месяцев… — Горло перехватил сухой спазм. Слез уже не было — выплакала вчера вечером, когда узнала, что малыши прожили меньше часа, а после их маленькие сердечки перестали биться.
— Случается, мамочка. Вы еще молодая, родите. Муж у вас хороший.
— Выпивает, но так-то да, добрый.
— Вот видите. Кто сейчас не выпивает? Вам вставать нельзя. Швы могут разойтись. У вас вся шейка разорвана была. Так что лежите. Поспать попробуйте. — Лена поглядела в окно, подошла к нему и задернула занавески. — В обед бульон попьете. Каши вам можно. Мужу не хотите записку передать? Чтобы поесть чего-то принес.
Реанимационная палата (впрочем, как и все остальные палаты, и другие помещения) была на первом этаже — больница-то одноэтажная. Посетителям категорически запрещалось подходить к окнам, но все, конечно, подходили, наплевав на запреты. Тем более сейчас весна, теплынь на улице. Записки через дежурную приемного покоя мало кто передавал.
— Витя на заводе, к вечеру придет. Передам.
Лена вышла из палаты.
Зоя и в самом деле задремала, проснулась ближе к десяти. Внутри все по-прежнему болело, но, кажется, теперь уже полегче. Или Зоя хотела себя в этом убедить, потому что решила: она встанет и сходит взглянуть на детишек. Попрощается. Это жестоко — не позволять ей увидеть малышей! Завтра их отдадут Викентию, чтобы похоронить, но ведь Зоя еще будет в больнице, наверняка не сможет пойти на похороны.
Витька не принесет, не покажет, Зоя хорошо знала мужа и понимала, что он будет против. Да и врачи небось не позволят.
Так что придется самой.
Зоя подвигала ногами. Больно, как будто штырем железным насквозь проткнули. Но ничего, придется потерпеть. Она попробовала повернуться на бок. Тяжело. Минут десять, наверное, корячилась, цепляясь за матрас, то и дело останавливаясь и переводя дыхание, в ожидании, пока боль станет терпимой, но в итоге оказалась на боку, на краю кровати.
Садиться нельзя — врач говорила, так швы разойдутся точно, придется попробовать спустить ноги на пол и сразу встать.
После нескольких неудачных попыток подняться Зоя все же оказалась на ногах. Стояла, схватившись за спинку кровати, пережидая, пока пройдет головокружение и перед глазами перестанут кружить разноцветные мухи. Боль не отступала, вгрызалась железными клыками, но Зоя уже, можно сказать, привыкла к ней. Сильнее не становится, и ладно.
Только вот как она сможет идти… Но это оказалось легче, чем подняться с кровати. Главное, делать мелкие шажочки, чтобы избежать разрывов.
Держась за стены, Зоя выбралась в коридор.
Посмотрела налево, направо: вроде ни медсестер, ни врачей. Роженицы в бело-голубых казенных халатах, многие такие же скрюченные, как и она сама, брели кто куда: на процедуры, в туалет.
Зоя знала, куда ей нужно, где находится морг.
Когда умер Витин брат, они забирали его тело. Попасть туда можно с улицы, а можно изнутри. Ей придется добраться до конца коридора, выйти на небольшой пятачок — там будет железная дверь. Если она окажется запертой, если кто-то остановит Зою, пока она доберется, то ничего не получится.
Стараясь не думать об этом, борясь с болью и головокружением, несчастная женщина упорно шла к цели. Волновалась Зоя напрасно: никто не обратил на нее внимания, не заметил отсутствия в палате, не остановил.
Очутившись в конце коридора, Зоя вышла в короткий «аппендикс», за которым находилась металлическая дверь. Кажется, все получится: дверь была приоткрыта. Зоя проскользнула туда, позабыв о физической боли. Теперь ее терзала только боль душевная, а еще — страх. Она не боялась, что ей помешают, — раз уж дошла сюда, пусть попробуют ее остановить. Страшно было от того, что ей предстояло увидеть.
Внутри было довольно просторно, стоял письменный стол, стулья и два больших шкафа. Вдоль стен — этажерки и полки. Отсюда вели еще две двери — одна из них входная. Зоя узнала это помещение, как раз здесь они с мужем и оформляли документы на покойного Витиного брата.
Она завертела головой, отыскивая место, где должны находиться детские тела, как вдруг дверь позади нее хлопнула и на пороге появилась женщина.
— Панкратова! Ты что здесь делаешь? — грозно проговорила Лена.
— Прошу, — Зоя стиснула ворот халата. — Я должна увидеть! — Лена молчала, и Зоя почувствовала, как отчаяние захлестывает ее. — Не имеете права! Это мои дети! Что вы их прячете от матери? А может, это не они? Может, их украли — я передачу видела! Я в милицию пойду, я…
— Тише, Панкратова! Сейчас вся больница сбежится, — сказала Лена, и Зоя, которая и впрямь говорила громко, почти кричала, сразу умолкла. — Покажу вам их, чего уж теперь. Но если что — я ничего не делала, я тут ни при чем. Вы все сами.
Неизвестно, подействовала на нее угроза пойти в милицию или верх взяла жалость к бедной матери, но только Лена через некоторое время вкатила в комнату каталку, на которой лежали тела, завернутые в черный полиэтилен.
— Вы же их… — Слова не шли, и Зоя умолкла, как завороженная, глядя на каталку.
Тела под черным пластиком были такие коротенькие, такие крошечные…
— Нет. Не вскрывали. Ваш муж написал заявление.
Зоя кивнула, не отрывая взгляда от каталки.
— Может, не нужно? — тихо спросила Лена. — Зачем себя терзать?
— Я должна, — прошептала Зоя и протянула руку к пластиковому мешку.
— Погодите, я сама, — сказала Лена, поняв, что отговорить Зою не получится.
Несколько точных, отработанных движений — и Зоя увидела их. Куклы, спящие куклы… Маленькие бескровные лица — бледные, почти прозрачные. Прикрытые глаза. Скорбно сжатые губы. Тонкие, как пух, черные волосики. Холодная мраморная кожа.
В комнате вдруг раздался волчий вой — утробный, бьющий в уши.
«Это я вою! — поняла Зоя, а следом подумала: — Умереть бы тоже».
И больше ничего не помнила.
Пришла в себя Зоя уже в палате. Перевезли, должно быть, пока она без сознания была. Медсестра Лена стояла рядом, подкручивала колесико капельницы. Посмотрела на Зою вроде бы строго, а на самом деле — сочувственно.
— Спасибо, — одними губами прошептала Зоя.
— Да уж не за что. — Она оглянулась на дверь. — Никто не знает, что я вам помогала! Я их тут же укатила обратно, доктор не в курсе, что вы их видели! Имейте в виду.
Зоя прикрыла глаза, что должно было означать «да».
— У вас швы разошлись. Вечером опять зашивать будут, доктор придет во вторую смену. Кровищи натекло!
«И почему я не умерла?» — снова подумала Зоя, и одинокая слезинка скатилась по щеке.
— Отдыхайте, я вам лекарство поставила.
Через два часа ее заново «подштопали», как сказал врач. Он делал все нужное, не уставая выговаривать Зое за ее выходку. Боли она не чувствовала: не то лекарство ей дали, не то просто уже все внутри ныло так сильно, что новая боль была незаметна на фоне старой.
А вскоре случилось то, чему Зоя так за всю жизнь и не смогла найти объяснения. Витя пришел в палату вместе с доктором, Леной и еще какими-то людьми.
— Живы! — прямо с порога прокричал он. — Живы они, Зайка!
Это он Зою так звал — Зайкой. Когда настроение особенно хорошее было.
— Чего? — спросила она. — Кто жив?
— Дети живы! Ошибка вышла…
Доктор забубнил что-то про неисправное оборудование, но ни Викентий, ни Зоя его не слушали.
— Медсестра услыхала — плачет кто-то, чуть не рехнулась! Открыла, а они там, живехоньки!
— Ты с ума сошел? — беспомощно спросила Зоя.
Витя засмеялся и был в этот момент в самом деле похож на безумца.
— Счастье-то, а? А мы ведь уже и к похоронам все подготовили!
— Значит, долго жить будут, — услужливо проговорил какой-то мужчина. Наверное, работник морга.
Зоя перевела взгляд на Лену. Та отвела глаза.
— Но это невозможно, Витя! Ты не понимаешь, я сама… — Она осеклась, вспомнив предупреждение медсестры.
— Ничего невозможного, Зайка! Я только что оттуда, из… как это называется? Из детской, в общем. Прекрасные у нас сын и дочка!
Перед глазами потемнело, и Зоя второй раз за день лишилась чувств.
Месяц спустя Зоя сидела на кухне и невидящим взглядом смотрела в одну точку. Перед ней была чашка чая, к которому она не притронулась.
Окна квартиры выходили на улицу. Несмотря на довольно поздний час — на часах уже половина десятого, — было по-летнему светло. Жизнь в Старых Полянах кипела: дети носились вдоль дороги или катались на велосипедах, пенсионеры и молодые мамы сидели на лавочках или прохаживались туда‐сюда. Спать никто не собирался, расходиться по домам — тоже. Чего там сидеть, в духоте?
Возле клуба, как обычно, собрались девчонки и парни. Из Зоиного окна видно их не было, но она слышала громкие голоса и взрывы хохота. Грызут семечки, попивают пиво, заигрывают друг с другом. Крутят недолговечные подростковые романы, в результате которых на свет появляются ненужные юным родителям дети.
Дети…
Мысли, едва свернув с привычного русла, снова вернулись к Еве и Севе.
Так дочь и сына назвал Витя, а Зое было все равно, какие у них будут имена.
Кухонная дверь открылась, вошел муж.
Кто бы мог подумать, что из него получится такой хороший отец? Он обожал детей, готов был возиться с ними часами, приходя с работы. Даже пиво по вечерам пить перестал. Работал он, как и большинство старополянских, на «Полимете», инженером.
Ирина, лучшая подруга со школьной скамьи, которая недавно устроилась в новый ларек у автовокзала, говорила, что Зоя вышла замуж лучше всех: муж хороший, с перспективами. Станет начальником отдела, можно будет о расширении подумать. Не вечно же вчетвером на двадцати метрах сидеть.
Недавно Ирка приходила посмотреть на детей, поздравляла. Зоя через силу улыбалась — аж челюсть от этого заболела. Даже Ире она не могла ничего рассказать, не находила в себе сил признаться.
— Пойдем в комнату.
— Спят?
— Уложил.
Зоя не шелохнулась, и Витя, поколебавшись, сел напротив жены. Она, точно заведенная, помешивала ложкой давно остывший чай. Он положил ладонь на ее руку, останавливая это бессмысленное движение.