Она вспоминала все неуклюжие попытки Лёнчика подкатить к ней и то, как решительно отчим это пресекал… он словно отодвигал сына от падчерицы, не позволяя ему слишком с ней сблизиться. Было ли это отеческим желанием защитить её?.. Вряд ли. Скорее уж, стремлением приберечь для себя. Она всё чаще и чаще задумывалась о том, что отчим терпеливо дожидается её восемнадцатилетия… Мысль была дикой, но Оля никак не могла от неё избавиться, она зудела над ухом комариным писком, не давая расслабиться ни на секунду. Чем старше она становилась, тем чаще отчим старался наказать её физически, лишний раз прикоснуться, потрогать, шлёпнуть, ущипнуть… но всякий раз останавливался на самой грани, словно сдерживая себя. Что же будет, когда она официально станет взрослой? Разумеется, это были всего лишь подозрения глупой запуганной девчонки, но… она предпочла бы никогда не узнать, имеют они под собой основания или нет.
А затем, будто снег на голову, на Олю свалилось спасение…
Отчим настаивал на том, чтобы Оля, не теряя времени зря, окончила школу экстерном. Уровень её подготовки позволял легко сдать зимой экзамены за десятый класс, а уже весной — за одиннадцатый.
Откровенно говоря, Оля не видела особого смысла в подобной спешке, но отчиму необходимо было регулярно тешить своё раздутое эго, постоянно доказывая окружающему миру, что дети в его семье — не обычные, а самые настоящие гении, значительно опережающие по уровню развития простых смертных. Не сказать, чтобы Оля была так уж крепко дружна со своими одноклассниками, нехватка времени не позволяла ни с кем сильно сближаться, но всё же ей было немного обидно остаться без совместного с ними выпускного. Впрочем, спорить с отчимом она не решилась.
Однако судьба распорядилась иначе…
Как-то за чаем Олина репетиторша по английскому языку, с которой семейство Красновых находилось в тёплых приятельских отношениях, рассказала матери и отчиму о программе культурного обмена между США и Россией.
— Почему бы следующей осенью не отправить вашу девочку в Америку на полный учебный год в High School? — предложила она. — Она способная, я уверена, что отбор пройдёт с лёгкостью. А уж какие плюшки в будущем ей это даст — не мне вам рассказывать! Бесценная, поистине бесценная языковая практика. Все лингвистические и психологические барьеры будут сняты. Ни один педагог никогда не разговорит её так, как это сделают настоящие живые американцы и она сама, постоянно находясь в англоязычной среде. К тому же, Оля сможет набрать лексический вокабуляр, характерный только для носителей языка…
— Терять целый год, — с сомнением проворчал отчим, пока ещё не принимающий эту затею всерьёз, Оля же замерла и навострила ушки. Она, конечно, ни на секунду не поверила в то, что он согласится, но… сердечко заколотилось быстрее, а дыхание перехватило.
— Почему же терять? — справедливо возразила репетиторша. — Напишете заявление — и она сможет осваивать российскую школьную программу за одиннадцатый класс самостоятельно, сдавая промежуточные контрольные онлайн. А вернувшись из Америки, сразу же сдаст ЕГЭ с остальными одноклассниками и получит аттестат вместе со всеми, вовремя.
— Да ну, это как-то… несерьёзно, — фыркнул отчим.
— И в самом деле, — поддержала мать. — Шутка ли — Америка! Девочка не справится там одна. Просто не сможет. Она у нас такая домашняя…
Эти слова почему-то не особо пришлись отчиму по нраву.
— Ну, домашняя-то, может, и домашняя, но уж и не совсем идиотка, — буркнул он. — Чего это она вдруг не справится? Не тупее американских школьников, надо думать.
Оля уткнулась носом в чашку с чаем, стараясь ничем не выдать своего волнения. Колени у неё под столом мелко задрожали.
— Вот именно! — поддержала отчима репетиторша. — Да и к тому же, вы сможете лично следить за условиями её проживания в США, регулярно общаясь с принимающей семьёй по скайпу…
— С семьёй? — мама вздёрнула брови.
— Ну да, а разве я не сказала? Участники программы культурного обмена расселяются в настоящих американских семьях — host families. Все семьи проходят строгий отбор и контролируются проверяющими органами, чтобы обеспечить ребёнку-иностранцу полную безопасность и комфортное проживание.
— Ой, да нереально это всё, — продолжала гнуть свою линию мама. — Ещё, наверное, и страшно дорого…
Это почему-то снова не понравилось отчиму.
— Дорого или нет — с этим мы как-нибудь разберёмся, — отрезал он.
— Принимающая сторона полностью оплачивает проживание, медицинскую страховку, питание и карманные расходы, — сообщила репетиторша.
— Оля, — отчим, наконец, впервые обратился напрямую к падчерице, — хватит из себя дурочку строить. Вообще-то речь идёт о тебе и о твоём будущем. Тебе это в принципе интересно или всё по барабану?
Стараясь не переигрывать с показным равнодушием, Оля, тем не менее, достаточно нейтрально дёрнула плечиком и потянулась за заварным эклером.
— Ну, так… — протянула она лениво, откусывая от пирожного. — В принципе интересно…
– “В принципе интересно!” — передразнил отчим с нарастающим раздражением. — Как можно быть такой инертной и нелюбопытной?! Это же США! Настоящая американская школа! Да я бы на твоём месте обоссался от радости, если бы мне предложили такую возможность… только в твои годы мы о подобном и не мечтали. А ты всё принимаешь как должное, даже “спасибо” от тебя никогда не дождёшься.
— Да что нужно делать-то? — кисло спросила Оля недовольным тоном.
— Если хотите, я завтра узнаю поподробнее и скину на мейл все условия приёма, сроки, суммы и так далее, — заторопилась репетиторша. И снова Оля осадила себя, чтобы не разнервничаться, не выдать своей робкой радости и взметнувшейся в душе отчаянной надежды. Она даже про себя боялась подумать, просто допустить мысль о том, что…
— Решено, — кивнул отчим. — Сбрасывай мне всё, что у тебя есть. Я ознакомлюсь. А ты… — он перевёл взгляд в сторону Оли и с досадой скривился. — Тебе, я смотрю, вообще на всё плевать. Что воля, что неволя — всё равно…*
О нет, он жестоко ошибался. Оле не было всё равно.
Она выбирала волю.
Процесс подготовки к программе, сборы и отъезд пронеслись для Оли стремительно, словно на ускоренной перемотке.
Она до последнего не могла расслабиться и поверить в то, что её действительно отпускают в другую страну на учёбу. Она даже не чувствовала волнения перед встречей с чужбиной, не испытывала естественного страха перед незнакомой школой, не беспокоилась о том, найдёт ли общий язык с принимающей семьёй. Все её усилия в оставшиеся месяцы были направлены лишь на то, чтобы не вызвать подозрений отчима, не спугнуть удачу, не выдать своего счастливого ожидания и сумасшедшего нетерпения. Дома по-прежнему были уверены, что Оля едет без особого рвения — просто привычно подчиняется воле старших.
Пройти отбор оказалось совсем несложно: её попросили предоставить выписку оценок из школы, а затем Оля блестяще сдала два теста по английскому языку — устный и письменный. Академический год начинался в сентябре, поэтому уже в конце августа Оля должна была покинуть Россию и отправиться в США.
Когда до отъезда оставалось около недели, отчим, похоже, начал о чём-то догадываться. Для незаинтересованного человека Оля слишком уж рьяно готовилась к поездке, бегала по магазинам вместе с мамой, с упоением обновляла гардероб, предвкушая новую жизнь, и щебетала, щебетала, щебетала без умолку… Рот у неё буквально не закрывался — грядущая свобода кружила голову, и Оля слегка потеряла бдительность.
Накануне отлёта, когда всё было проверено и перепроверено по миллиону раз (документы, билеты, чемоданы), Оля лежала на кровати в своей спальне с широко распахнутыми глазами и не могла заснуть, пялясь в темноту. Это была её последняя ночь в родительском доме. Внутри всё буквально бурлило и искрилось от нетерпения, у неё даже живот разболелся.
Дверь тихо скрипнула, приотворившись и впустив в комнату отчима, Оля тут же узнала его по силуэту. Она вздрогнула и моментально напряглась — два часа ночи! Не самое подходящее время для визитов…
— Не спишь? — спросил он негромко, опускаясь на край её постели. Оля тут же села, машинально прижав к груди подушку — словно щитом от него отгородилась.
— За… засыпаю, — неуверенно отозвалась она.
Отчим усмехнулся:
— Да ладно врать-то. Я же знаю, что не спишь.
Оля молчала, трясясь от страха. Что ему понадобилось от неё в такое время, в такой час?
— Радуешься? — поинтересовался отчим ехидно.
— Чему радуюсь?
— Тому, что на целый год остаёшься без присмотра.
— Н-нет…
— Радуешься, — спокойно констатировал отчим. — Думаешь, наверное, что заживёшь там в своё удовольствие? Начнёшь гулять с парнями, ходить на вечеринки, курить всякую дрянь и бухать без оглядки?
— Я… нет, ну ты что! Я вовсе так не думаю! — путаясь, торопясь и сбиваясь, заговорила Оля, пытаясь вложить в свой голос побольше искренней убеждённости. — У меня и в мыслях не было! Я ведь еду туда учиться… да, учиться!
Господи, как же она боялась, что он передумает в последний момент. Решит, что она не оправдает доверия и подведёт… С отчима вполне сталось бы всё отменить прямо накануне отъезда.
— Учиться, — повторил он, и тон его голоса сделался угрожающим. — Помни об этом. Не вздумай меня опозорить, иначе пожалеешь.
Оля отчаянно замотала головой:
— Не опозорю! Честно-честно…
— Не смей там ни с кем таскаться, — добавил он брезгливо. — Ты понимаешь, что я имею в виду?
— К-кажется… — пробормотала Оля в смятении.
— Речь вот об этом, — его рука, легко преодолев препятствие в виде подушки, вдруг скользнула под край пижамы падчерицы и накрыла её грудь.
Оля задохнулась. Зажмурилась. Оцепенела. Слёзы выступили у неё на глазах, горький солёный ком подкатил к горлу, её замутило от ужаса и от отвращения. Что делать? Кричать? Звать на помощь? Он никогда раньше не заходил настолько далеко… Мама здесь, рядом, в соседней комнате, она не позволит сделать с дочерью ничего плохого… ведь не позволит же?! Но… если Оля начнёт кричать и сопротивляться, отчим может не отпустить её в Америку. Скажет, что она недостаточно послушна и прилежна… Да стоит ли эта чёртова поездка такой цены?!