— Ну хорошо, — освободившись из его объятий и лихорадочно облизывая губы, выдохнула Оля наконец. — Мы поговорим… о нас. Только не здесь. Слишком много посторонних глаз и ушей.
— Конечно, кругом сплошные русские шпионы, — улыбнулся Рус, но не стал спорить. — Как скажешь. Можем отложить разговор до вечера.
— Что там у нас дальше по плану? — отступая на полшага назад, словно борясь с собственным искушением, спросила Оля.
— Ну, если в Сакраменто ты больше не хочешь ничего смотреть… — протянул Рус.
— Нет, — она замотала головой, — для знакомства с городом вполне достаточно.
— Тогда выдвигаемся в сторону Саут-Лейк-Тахо! — скомандовал он.*
___________________________
* Саут-Лейк-Тахо (от англ. South Lake Tahoe) — город в округе Эль-Дорадо, штат Калифорния, расположенный на южном берегу озера Тахо и граничащий со штатом Невада.
27
Оля
Сан-Франциско, прошлое
Ёлку наряжали дружно, всем семейством, включая стариков. Оле, разумеется, тоже предложили присоединиться к процессу, что она с удовольствием и сделала.
Было что-то сакральное, трепетное, трогательное в том, как они бережно доставали ёлочные украшения из большой коробки и аккуратно передавали их друг другу… Почти все игрушки были старинные — очень изящные, стеклянные, хрупкие, не модный нынче небьющийся пластик, а настоящий раритет, некоторые принадлежали ещё родителям миссис Сандерс. Оля с интересом разглядывала каждую: Щелкунчик, застывшая в танцевальном пируэте балерина, крошечный “Титаник”, швейная машинка, золотой граммофон, рождественские ангелы, оленья упряжка Санты… Всякий раз, когда Брэндон передавал Оле очередной шарик или снеговичка, их пальцы соприкасались, и её словно пробивало током.
Снег в Калифорнии был редким явлением, поэтому на ветви ели Макейла щедро, с заметным удовольствием нанесла специальную белую пену из баллончика, имитирующую снег, заодно покрыв этим “снегом” венок на входной двери и кусты перед домом, хоть так частично воплотив всеамериканскую мечту о “White Christmas”.*
Оля исправно посещала школьный волонтёрский клуб вместе с Джуди, поэтому в один из предпраздничных вечеров их отправили в приют для бездомных: девушки раздавали рожденственское имбирное печенье, которое сами испекли накануне, горячий шоколад и дарили всем желающим собственноручно подписанные открытки.
В канун Рождества — Christmas Eve — миссис Сандерс потащила всю семью в церковь на мессу, где они послушали рождественские гимны и историю появления на свет младенца Христа. А вечером, наконец, все собрались за праздничным столом…
Он был накрыт ещё более торжественно, чем на День Благодарения: по случаю Рождества достали фарфоровый сервиз и серебряные приборы. Главным блюдом стала утка с яблоками. Оля приготовила “наполеон” и “оливье”, заменив колбасу кусочками варёной говядины, бабушка сделала свой фирменный крабовый паштет, а миссис Сандерс испекла пропитанный ромом и сиропом фруктовый кекс с орехами, сухофруктами и цукатами.
Пили глинтвейн, какао, гоголь-моголь с ликёром… Разговаривали под мерцание ёлочной гирлянды и негромкое фоновое бормотание телевизора, на экране которого сменяли друг друга рождественские мультики, фильмы и сериалы. Оля раньше думала, что только россиянам свойственно помешательство на одном-единственном новогоднем фильме — знаменитую рязановскую “Иронию судьбы” крутили тридцать первого декабря по всем каналам. Оказалось, что в Америке тоже были такие фильмы — к примеру, “Рождественская история”.
Первой с празднования выбыла Макейла. Она задремала, не дождавшись полуночи и уронив голову на скрещенные руки, поэтому Брэндон осторожно подхватил сестрёнку и отнёс в её комнату, где и уложил в постель.
Вторым сдался дедушка — он захрапел прямо на диване в гостиной, и бабушка, кое-как растолкав супруга, под руку увела его в гостевую спальню на первом этаже.
Оставшиеся — чета Сандерсов, Брэндон, Джуди и Оля — ещё немного посидели с приглушённым светом перед телевизором. Брэндон вызвался приготовить для всех горячий шоколад, а когда принёс его в гостиную, устроился рядом с Олей и таинственно шепнул:
— Я бросил тебе в чашку целых семь зефирок!
У неё мурашки побежали по спине от его шёпота… Голова сладко кружилась, и почему-то казалось, что именно сегодня, сейчас, в ночь накануне Рождества, с ней и Брэндоном произойдёт что-то особенное… волшебное… долгожданное… Судя по тому, как жарко блестели его глаза, он тоже об этом думал.
Приготовленные подарки, упакованные в красивую обёрточную бумагу, ждали своего часа под ёлкой. Макейла оставила на блюдце свежую морковку для оленей из упряжки Санта-Клауса, печенье и молоко для самого Санты, и развесила над электрическим камином мешочки-носочки для конфет.
Наконец и Сандерсы удалились в свою спальню, напоследок поздравив всех с Рождеством. Обнимая на ночь своих взрослых детей, миссис Сандерс затем притянула к себе даже Олю и поцеловала её в лоб, отчего у той защипало в носу.
— Нам, наверное, тоже пора, да? — зевнув, спросила Джуди, обращаясь к Оле.
Брэндон незаметно нащупал в полутьме Олину ладонь и многозначительно сжал.
— Не лишай меня последнего собеседника, о жестокая, — сказал он сестре. — Иди к себе, если устала. А мы с Ольгой ещё немного посидим, если она не против.
— Ты не хочешь спать? — удивлённо спросила Джуди Олю. Та отрицательно покачала головой, внутренне завизжав от счастья.
— Ну тогда сил тебе. Выдержать этого зануду бывает непросто! — усмехнулась Джуди, имея в виду старшего брата. — А я пойду лягу, что-то и правда засыпаю на ходу… Весёлого Рождества, ребята!
— Весёлого Рождества! — вразнобой отликнулись Брэндон с Олей…
…и остались совершенно одни.
Поначалу они, конечно же, с жаром кинулись целоваться, навёрстывая часы, проведённые на глазах у всех, когда даже подержаться за руки не представлялось возможным. За весь длиннющий сегодняшний день они ни разу не обнялись! Оля понимала, что избаловалась, привыкла к постоянному присутствию Брэндона… что же с ней станет, когда закончатся праздники и ему нужно будет возвращаться на учёбу? Об этом она старалась и вовсе не думать. Впереди ещё целая неделя до Нового года. Неделя её персонального счастья…
Постепенно поцелуи Брэндона становились всё более откровенными, а руки — всё более настойчивыми. Оля чувствовала, что он уже едва владеет собой, еле сдерживается, чтобы не наброситься на неё прямо здесь, в гостиной — и осознание собственной власти над ним кружило голову как шампанское. Но всё-таки она не могла до конца расслабиться, постоянно напоминая себе, что они здесь как на ладони, в любую минуту может кто-нибудь войти и застукать их. К счастью, скоро это сообразил и сам Брэндон.
— Поднимемся в мою комнату? — шепнул он. Оля растерялась. Понятное дело, что он звал её туда не болтать о погоде и пить какао с зефирками, но… разве ей самой этого не хотелось? Было страшно, чего уж лукавить, очень-очень страшно. Но если и делать все эти вещи — то только с тем человеком, который тебе безумно нравится. Более того — в которого ты по уши влюблена… Так почему бы и не сейчас?
Истолковав Олино молчание как согласие, Брэндон поднялся, увлекая её за собой, нашарил пульт от телевизора и погасил мерцающий экран, а затем взял Олю за руку и решительно повёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Она покорно шла за ним, не издавая ни звука и вообще ничем не выдавая своей нервозности, хотя ей казалось, что вот-вот — и она упадёт в обморок от волнения. Впрочем, Брэндон — будущий доктор, уж он найдёт способ привести её в чувство, подумала Оля со смешком, и эта нелепая мысль, как ни странно, немного её успокоила.
Однако в его комнате на неё снова накатило: Оля задрожала крупной дрожью, ей вдруг стало холодно и ещё более страшно, но распалённый Брэндон ничего этого не замечал. Он запер дверь изнутри и тут же, без лишних предисловий, потянул Олю на заправленную кровать, подмял под себя и начал покрывать её лицо и шею поцелуями, которые быстро становились всё более требовательными и бесстыжими. Наверное, он ждал от неё какой-то реакции… отклика… а Оля вся будто закаменела. Тут ещё некстати в голове зазвучал голос ненавистного отчима: “Не смей там ни с кем таскаться. Ты понимаешь, что я имею в виду?”
— Слушай, — спросил вдруг Брэндон, — а когда у вас в России официально можно начинать заниматься сексом?
Она с трудом сообразила, о чём вообще идёт речь. Потом догадалась — о так называемом “возрасте согласия”.
— С шестнадцати, — отозвалась она почему-то шёпотом. — А что?
— А в Калифорнии — с восемнадцати, — произнёс он с досадой. — Тебе же ещё нет восемнадцати?
— Через месяц исполнится…
Ей было сложно поверить в то, что он говорил. Взрослые люди, которые влюблены друг в друга, не могут сами решить, когда и как распорядиться своим телом?
Впрочем, Брэндона это не особо охладило. Он снова потянулся к Оле, начал целовать, а затем принялся расстёгивать пуговички на её блузке. Она старалась не дёргаться, позволяя ему делать с ней всё, что он захочет… ей тоже хотелось этого — пусть не так отчаянно и остро, как видимо, хотелось ему, но и отказать Брэндону она не смогла бы.
Оля не заметила, как постепенно осталась без одежды, если не считать трусиков. То, что Брэндон не стал зажигать света, было ей на руку — она не готова была сейчас к тому, чтобы он её откровенно разглядывал, ей и так было очень неловко. Брэндон и сам разделся, лёг с ней рядом, продолжая целовать и гладить всё её тело. Было непривычно ощущать его обнажённым, сплетаться с ним руками и ногами, чувствовать его пальцы и губы там, где прежде их никогда не было… И Оля постепенно снова завелась, принялась робко отвечать ему.
Он потянул за резинку её трусиков, заставляя приподнять бёдра — Оля безропотно подчинилась. В темноте что-то негромко зашуршало… А потом она почувствовала, как Брэндон наваливается сверху.