Воробьевых гор.
– Здесь тоже ничего. Вон там порт, – Даниил указал направо, за Вантовый мост. Действительно, там поднимались краны и смутно виднелась кормовая часть то ли лайнера, то ли парома. – Ходят корабли в Стокгольм, иногда приплывают парусники. А когда-то здесь был только понтонный мост и куча паромщиков, переправлявших людей через реку. – Он повернулся и указал куда-то вбок. – Видишь вон ту деревянную скульптуру? Это Большой Кристап, или, по-нашему, святой Христофор. По преданию, он перенес младенца Христа через реку, хотя что делал младенец в Риге, остается только гадать. Ну да ладно, не нам придираться к легендам. Поэтому Кристап держит фонарь, освещающий ему путь, и весло для переправы, а мальчик сидит у него на плече. Подобная статуя тут стояла с шестнадцатого века, эта, конечно, новее. И в те времена никто не думал изрисовывать Кристапа граффити, потому его не прятали за стекло.
Катерина издалека полюбовалась на смелого Кристапа, заключенного в стеклянную клетку.
– Здесь почему-то очень уютно. Хотя меня не покидает ощущение нереальности. Я такого почти никогда не испытывала. – О том, что о своих чувствах она тоже говорит редко, а сегодня – уже в бессчетный раз, Катерина предпочла умолчать.
– Как ни странно, у меня такое же чувство, – задумчиво произнес Даниил. – Может, из-за встречи с тобой, или из-за насыщенного событиями дня. Кое-что со мной тоже никогда не происходило. Хм. Хочешь подняться на Вантовый мост?
– А можно?
– Нужно.
Они дошли до лестницы, ведущей наверх, на мост, и взобрались по ее широким ступеням. С каждым шагом вид открывался все лучше, и Катерина вертела головой, но Даниил внезапно взял ее руками за плечи и развернул в другую сторону.
– Подожди. Давай дойдем до середины, так лучше.
– Ладно… – Чтобы не подаваться искушению и о чем-то говорить, она спросила, глядя на туго натянутые ванты: – А почему они за колючей проволокой?
Действительно, то место, где ванты крепились к мосту, было огорожено, проволока вилась загогулинами.
– Это против самоубийц, – объяснил Даниил, и Катерина, покосившись на него, поняла, что он не шутит. Мост гудел, по нему проносились машины; Серебрякову приходилось говорить громко. – Раньше тут имелась такая разновидность национального спорта – взобраться на ванты и, сделав несколько громких заявлений, свести счеты с жизнью. До сих пор некоторые пытаются привлечь внимание подобным образом, и, если полиция вовремя не приедет и не снимет доброго молодца, останавливается все движение. Поэтому ванты обмазаны специальным составом, который мешает взбираться, и проволоки вот навертели… Впрочем, кто ищет, тот находит – все равно иногда бросаются в реку.
Катерина передернула плечами.
– Ужас какой…
– Ну, не буду больше пугать. Стой, пришли.
Катерина повернулась к Старой Риге и поняла, зачем Даниил привел ее в это место.
Вчера подсветка зданий была уже выключена, и Катерина лишь мельком увидела город, да и слишком устала, чтобы любоваться; сегодня подсвеченные желтым и оранжевым цветом дома и башни сияли на фоне быстро темнеющего неба. Золотые петушки на шпилях церквей горели драгоценными искрами, ожерелье фонарей на набережной отражалось в спокойной воде Западной Двины, через которую лились, словно темные тропы, мосты. Ближе всех находился Каменный, на котором старинные фонари походили на присевших светлячков; дальше, за ним, «включился» Железнодорожный – полукружия синих стрел, напоминавшие блеск сокровищ. Светила веселым огоньком телебашня, огни зажглись и на недостроенном Замке Света… вернее, Замке Тьмы, сейчас он действительно соответствовал именно такому прозвищу. Желтые стены Рижского замка прижимались к Вантовому мосту, и надо всем этим парили морские чайки, оглашая окрестности жалобными криками. Катерина вспомнила строчки из одного письма, и вдруг резко и неожиданно глубоко поняла, о чем именно там говорилось.
– Добро пожаловать в Ригу, – сказал Даниил.
– Ох да, – выдохнула Катерина. – Добро пожаловать.
7
Солнышку дали коней золотых,
чтоб легко ему было
За день успеть всё небо объехать
и запыленных
Жарких коней своих выкупать в море.
Море же Антримпс
Взял во владычество. Вечером Антримпс солнце
встречает
И перевозит его через море в ладье золоченой…
Вчерашний день прошел, за ним прошла ночь, а новый день обещал только неизвестное. Впрочем, когда было иначе?
Вадим прислал эсэмэску еще днем, что приедет в Ригу утренним поездом. Состав прибывал около десяти, поэтому Даниил скинул сообщение, что ждет помощника в офисе. Куда и пришел в восемь утра, зачем – непонятно.
Вышедшая на работу к девяти Айна очень удивилась, застав шефа в такую рань.
– Что-то случилось? – поинтересовалась она. – Я могу чем-то помочь?
– Айна, я понимаю, что ты не секретарь, но свари мне кофе, пожалуйста. – Сам Даниил к кофеварке не сунулся, просто о ней забыл, а Айна вот пришла – вспомнил.
– Мне не жалко сделать это для вас.
Она была хорошая, эта латышская девушка; когда Даниил нанимал эту семейную пару – ее и Мариса, – то взял их в основном за то, что они оба умели мыслить нестандартно, а не из-за впечатляющего резюме (которого не было) или обширного опыта (которого тоже не наблюдалось). Даниил занимался бизнесом не так долго, но уже успел понять, что предпочитает воспитывать работников под себя. Удобно во всех смыслах, и семейная атмосфера в творческом коллективе гораздо приятнее отношений «от звонка до звонка».
– Чем-то помочь? – спросила Айна, внося в мастерскую огромную чашку дымящегося кофе. Запахло сразу на весь офис, и Даниил сглотнул слюну. Он как-то забыл позавтракать сегодня утром, собираясь на работу, и думал только об Уткине и о Белозерском. Бутерброды не прошли фейсконтроль.
– Нет, спасибо. Ты просто чудо. – Даниил отхлебнул кофе. – Я жду Вадима, как придет, сразу ко мне.
– Labi, – улыбнулась Айна.
Она была хорошая, добрая и очень отзывчивая; найти бы тех, кто разжигает вопрос национальной розни, и дать хорошего пинка. В большинстве своем латыши – весьма неплохой народ, а те, кто лезет в политику, пачкаются по определению, и там можно ожидать чего угодно. Для политики нужно быть изначально с небольшой гнильцой – вот как считал Даниил. Хотя некоторые чиновники не вызывали у него раздражения. Например, нынешний рижский мэр снискал себе популярность не только из-за красивых глаз, семейных ценностей и любви к кошкам, но и из-за льгот пенсионерам и осуществленных реставрационных проектов. Благодаря ему Рига сделалась гораздо красивее, чем была. Не только ему, конечно, однако он принимал деятельное участие.
Катерину Даниил вчера проводил до отеля, распрощался дружеским поцелуем в щеку и посоветовал завтра с утра съездить на пляж – заодно объяснил, как добраться. Катерина оставила ему свой номер, и почему-то Даниилу очень хотелось вот прямо сейчас ей позвонить. Он пил кофе и понимал, какая это несусветная глупость: не годится навязываться девушке, к тому же с характером подобного склада. Ей требуется время. Если уж на то пошло, самому Даниилу требуется время. Хотя бы на то, чтоб проблемы решить.
Но о проблемах ему думать не хотелось, и поэтому он думал о Катерине. Время шло, Айна в предбаннике шелестела бумажками, пришел и заглянул поздороваться Марис, с утра отправлявший заказы на почте, а стрелка часов двигалась ужасающе медленно. Наконец она показала половину десятого. Без четверти. Десять.
От вокзала до офиса идти всего ничего. Где Вадима носит?
Уткин появился в семнадцать минут одиннадцатого. Даниил услышал, как он здоровается с Айной и Марисом, и голос бухгалтерши, передававшей распоряжение Даниила. Вадим постучал в приоткрытую дверь.
– Можно?
– Нужно. – Даниил отставил пустую чашку, которую все это время держал в руках, и велел: – Заходи, закрывай дверь.
Незачем ребятам слышать этот разговор, они тут совершенно ни при чем.
Вадим вошел. Он был невысок, довольно невзрачен лицом и усат; темные волосы уже начали редеть, и Уткин зачесывал их так, чтобы не было видно пролысин. Он поставил дорожную сумку у двери и медленно подошел к столу.
– Садись, – Даниил указал сотруднику на кресло, в котором вчера вольготно посиживал Белозерский. – Короткий у нас будет разговор или долгий, в ногах правды нет. А в чем она, мы сейчас выясним.
Вадим сел. Серебряков не предложил ему ни кофе, ни потанцевать – при виде помощника его внезапно обуяла злость. Может, Вадим ни в чем и не виноват, но по всем законам физиономистики и великого и могучего языка тела выглядит он виноватым: плечи опущены, глаза бегают, пальцы нервно сцеплены и лоб вспотел. Хотя лоб, наверное, от жары: несмотря на утренний час, солнце уже нагрело крышу так, что любо-дорого. Даниил дотянулся до пульта и включил кондиционер.
– Итак, Вадим. Вчера мне нанес визит некий господин Белозерский с бредовой идеей, что я должен украсть для него французское золото на грядущей выставке. Я сначала даже посмеялся, хотя день рождения у меня в августе и для розыгрышей рановато. Но потом он показал мне вот эти твои фотографии, – Серебряков двинул в сторону Вадима лежащий на столе конверт, который достал из сумки, – и начал угрожать физической расправой моим близким. Ты имеешь что-то сказать по этому поводу?
Вадим молчал. Он взял конверт, открыл его и некоторое время смотрел на снимки, однако не произнес ни слова.
– Кроме того, господин Белозерский утверждает, что до работы у меня ты экспроприировал чужое имущество. Это так?
Уткин сунул фотографии обратно в конверт, положил его на край стола и, не глядя на Даниила, буркнул:
– Так.
Последняя надежда на то, что это все-таки розыгрыш, только что благополучно сдохла. Даниил все еще цеплялся за предположение, что некто не слишком удачно его разыграл, однако весь вид Вадима говорил об обратном. Дело, видимо, серьезное.
– Мне хотелось бы знать подробности, – сухо заметил Серебряков.