— Он никогда раньше не проявлял ко мне интереса. Не понимаю, почему начнет сейчас. Она пожала плечами, запахнув плащ поплотнее.
— Он никогда не проявлял интереса ни к кому, кроме Клэри и Джейса, но это не значит, что он не начнет. Он не тупой. — Она сказала это неохотно, будто ненавидела присуждать Себастьяну даже эту заслугу. — Клэри сделает, что угодно для тебя.
— Она сделает что угодно и для тебя, Иззи. — И под сомневающимся взглядом Изабелль он обхватил ее щеки. — Ладно, так если ты пробудешь там не так долго, что все это значит? Она поморщилась. Её щеки и рот разрумянились от холода. Ему хотелось прижаться своими холодными губами к её, таким полным крови, жизни и тепла, но он чувствовал, что её родители смотрят.
— Я слышала Клэри, когда она прощалась с тобой. Она сказала, что любит тебя. Саймон посмотрел на Изабель:
— Да, но она не это имела в виду, Иззи.
— Я знаю, — возразила Изабель. — Пожалуй, я знаю. Просто она сказала это так легко, и ты ответил так же легко, я никогда не говорила так кому-то. Никому, кто был бы привязан ко мне.
— Но если ты скажешь это, — ответил он, — ты можешь пострадать. Вот почему ты не говоришь так.
— Так же, как и ты. — Ее глаза были большими и темными, с отражающимися в них звездами. — Ты можешь пострадать. Я могу сделать тебе больно.
— Я знаю, — сказал Саймон. — Я знаю, и это не должно заботить тебя. Однажды Джейс сказал мне, ты ходишь по моему сердцу в сапогах на высоком каблуке, и это не остановит меня. Голос Изабель заполнил воздух испуганным смехом.
— Он так сказал? Или ты слонялся поблизости? — Он посмотрел в ее сторону. Если бы он мог дышать, все перемешалось бы в его голове. — Я сочту это за честь.
Она повернула голову и их губы соприкоснулись. Ее губы были болезненно теплыми. Она что-то делала руками — расстегивала плащ, Саймон на мгновение задумался, Изабель ведь не собирается снимать одежду перед всей семей? Не то, чтобы Саймон был уверен, что осмелится остановить ее. Она была Изабель, в конце концов, и она почти сказала, что любит его. Ее губы двигались по его коже, пока она говорила.
— Возьми это, — прошептала она, он почувствовал что-то холодное на затылке, и плавное скольжение бархата перчаток на его горле, когда она отстранилась.
Он мельком взглянул вниз. На его груди висел кроваво- красный квадрат. Рубиновая подвеска Изабель. Это была реликвия Сумеречных охотников, модифицированная для обнаружения демонической энергии.
— Я не могу принять это, — сказал он в шоке, — Из, это должно стоить целое состояние.
Она расправила плечи.
— Это заём, а не подарок. Держи его у себя, пока я не увижу тебя снова. — Она провела пальцами перчаток по рубину. — Это старая история, он пришел в нашу семью в качестве подарка от вампира. Так что это фигня.
— Изабель.
— Нет, сказала она, перебивая его, хоть он и не знал что точно собирался сказать. — Не говори это, не сейчас. — Она попятилась от него. Он увидел ее семью за ней, все, что осталось от Конклава. Люк прошел через портал и Джослин вслед за ним. Алек, обходя окрестности Института, посмотрел на Изабель и Саймона, подняв бровь, и пошел дальше.
— Только не надо — не надо встречаться ни с кем, пока меня нет, ладно?
Он смотрел ей в след.
— Это значит, что мы встречаемся? — спросил он, но она только скривила улыбку и бросилась к Порталу. Он видел, как она взяла Алека за руку и они прошли вместе. Затем Мариза, Джейс, и вот, наконец, Клэри была последней, стояла возле Катарины, обрамленной испепеляющим синим светом. Она подмигнула Саймону и перешагнула. Он видел, как вихрь Портала подхватил ее и она ушла. Саймон прикоснулся к рубину, висевшему у него на шее. Ему показалось, что он чувствует биение внутри камня, движущийся пульс. Это было так, словно его собственное сердце снова билось.
3 ПТИЦЫ ГОРЫ
Клэри положила свою сумку у двери и огляделась. Она слышала, как ее мама и Люк передвигаются вокруг нее, ставят на пол багаж и зажигают ведьмин огонь, тотчас осветивший дом Аматис. Клэри собралась с духом. Они по-прежнему точно не знали, каким образом Себастьян похитил Аматис. Несмотря на то, что члены Совета осмотрели дом на наличие опасных материалов, Клэри знала своего брата.
Если он был в настроении, то мог полностью уничтожить дом, просто чтобы показать, что он способен на это — разнести кровати в щепки, разбить на мелкие осколки зеркала, выбить окна. Клэри услышала, как ее мать с облегчением вздохнула; она знала, что Джослин думает о том же, о чем и она: что бы ни случилось, дом выглядел нормально. И ничто в нем не указывало на то, что Аматис был причинен какой-то вред.
Книги были сложены стопками на кофейном столике, полы были пыльными, но не загроможденными, фотографии на стенах висели ровно. Клэри ощутила внезапный приступ боли, когда увидела одну из них, висевшую возле камина, сделанную недавно: на ней она, Люк и Джослин в Кони-Айленде, обнимающие друг друга, улыбающиеся. Клэри вспомнила, как в последний раз, когда она видела сестру Люка, Себастьян заставил Аматис испить из Адской Чаши, а она, сопротивляясь, кричала. Так, словно ее личность постепенно растворилась во взгляде, после того, как она проглотила содержимое Чаши.
Клэри задумалась, похоже ли это на то, как когда ты смотришь, как кто-то умирает. Не то что бы она не видела смерти. Валентин умер у нее на глазах. Конечно, она была слишком юной, чтобы иметь стольких призраков. Люк подошел посмотреть на камин и на повешенные вокруг него фотографии. Он протянул руку, чтобы коснуться одной, на которой были два голубоглазых ребенка. Один из них, младший мальчик, рисовал, а его сестра наблюдала, с любящим выражением лица. Люк выглядел уставшим. Портал перенес их к Гарду, и им пришлось идти вниз через город к дому Аматис.
Люк по-прежнему кривился от боли, которую ему причиняла не до конца зажившая рана на боку, но Клэри сомневалась, что это ранение так влияет на него.
Тишина в доме Аматис, домашние тряпичные коврики на полу, тщательно расставленные личные памятные вещи-все говорило о обыденной жизни, прерванной самым страшным из возможных способов.
Джослин подошла, положив руки на плечи Люка, что-то успокаивающе бормоча. Он повернулся вокруг ее рук, кладя голову на ее плечо. Это было больше из удобства, чем из романтики, но Клэри почувствовала себя, будто наткнулась на их личный момент. Беззвучно она взяла сумку, и пошла вверх по лестнице. Комната для гостей не изменилась. Маленькая; стены окрашены в белый цвет; окна, круглые, как иллюминаторы — и то самое окно, через которое влез Джейс той ночью — и то же самое цветастое лоскутное одеяло на кровати. Клэри уронила сумку возле ночного столика. Того, на котором Джейс оставил ей письмо, сообщая, что уходит и больше не вернется.
Она села на край кровати, пытаясь стряхнуть паутину воспоминаний. Она не понимала, как трудно вернуться в Идрис. Нью-Йорк был домом, нормальным. В Идрисе была война и разруха. В Идрисе она увидела смерть в первый раз.
Ее кровь гудела, тяжело стучала в ее ушах. Она хотела увидеть Джейса, увидеть Алека и Изабелль — они были ее землей, давали ей ощущение нормальной жизни. Она могла слышать, очень тихо, как ее мама и Люк ходят внизу, возможно даже звон чашек на кухне. Она резко встала с кровати и пошла к ее подножию, где был расположен сундук.
Это был сундук, который в прошлый раз принесла ей Аматис, сказав Клэри, чтобы та поискала в нем себе одежду. Она опустилась на колени и открыла его. Та же одежда, бережно упакованная между слоями бумаги: школьная форма, практичные свитера и джинсы, более формальные рубашки и юбки, а под ними платье, которое сперва Клэри приняла за свадебное. Она вытащила платье. Сейчас, когда она познакомилась с Сумеречными Охотниками и их миром ближе, Клэри поняла для чего было предназначено это платье.
Траурная одежда. Простое белое платье и плотно облегающий жакет, из материала, украшенного серебристыми траурными рунами — и практически незаметным узором из птиц на манжетах. Цапли. Клэри осторожно положила вещи на кровать. Она мысленно представила Аматис, носящую эту одежду, после смерти Стивена Эрондейла. Как она аккуратно надевала платье, приглаживая ткань, застегивая жакет — все, чтобы оплакивать человека, за которым больше не была замужем. Облачение вдовы, которая и вдовой себя назвать не могла.
— Клэри? — Джослин появилась в дверях, глядя на дочь. — Что это за. Оу.
Она пересекла комнату и, коснувшись ткани платья, вздохнула. — Ох, Аматис.
— Она так и не разлюбила Стивена, правда? — спросила Клэри.
— Иногда люди не могут этого сделать, — рука Джослин скользнула от платья к волосам Клэри, убирая их назад с материнской точностью. — А Нефилимы — мы склонны любить чрезмерно. Влюбляться всего один раз в жизни, умирать от любовной тоски — мой наставник говорил, что сердца нефилимов похожи на ангельские: Они чувствуют всю людскую боль, и никогда не исцеляются.
— Но ты же смогла. Ты любила Валентина, но теперь любишь Люка.
— Я знаю. — Джослин смотрела отсутствующим взглядом. — Я провела достаточно много времени в мире примитивных, прежде, чем поняла, что у большинства людей иное представление о любви. Я осознала, что можно полюбить не один раз, что сердце можно излечить, и любить снова и снова. И я всегда любила Люка. Я могла не знать об этом, но я всегда любила его. — Джослин указала на лежащую на кровати одежду. — Тебе следует надеть это. Завтра.
Клэри удивилась. — На собрание?
— Сумеречные Охотники погибли и были обращены во Тьму, — сказала Джослин. — Каждый убитый Охотник — чей-то сын, брат, сестра, кузина. Нефилимы это семья. Неблагополучная семья, но… — Она коснулась лица дочери; ее собственное лицо скрывала тень. — Поспи немного, Клэри. Завтра будет долгий день.
После того, как за ее матерью закрылась дверь, Клэри надела ночную рубашку и послушно забралась в постель. Она закрыла глаза и пыталась заснуть, но сон все не приходил. Изображения продолжали внезапно появляться за ее ресницами, как фейерверки: ангелы падают с неба; золотая кровь; Итуриэль в своих цепях, ослепленный, рассказывает ей об образах рун, которые он давал ей в течение всей ее жизни, видения и мечты о будущем. Она помнила сны о брате с черными крыльями, который проливал кровь, шагая через замерзшее озеро…