— Тебя действительно волнует то, что происходит в клане, — сказал Саймон удивлённо. — Из тебя получился бы довольно хороший лидер.
Рафаэль посмотрел на него.
— Хотя я не знаю, как ты смотрелся бы в диадеме из костей, — добавил Саймон. — Слушай, я понимаю то, что ты говоришь, но как я могу помочь тебе? В случае, если ты не заметил, я заперт в клетке. Если ты освободишь меня, то будешь пойман. И если я уеду, то Морин найдет меня.
— Только не в Аликанте, там она не будет искать, — сказал Рафаэль.
— Аликанте? — Саймон уставился. — Ты имеешь в виду столицу Идриса Аликанте?
— Ты не очень умен, — сказал Рафаэль. — Да, я имею в виду Аликанте.
В ответ на ошеломленное выражение Саймона, он только улыбнулся. — Есть представитель вампиров в Совете. Ансельм Найтшейд. Почти пенсионер, лидер клана в Лос-Анджелесе, но человек, который знает наверняка. моих друзей. Колдунов.
— Магнус? — удивился Саймон. Рафаэль и Магнус бессмертные, оба жители Нью-Йорка и довольно высокопоставленные представители своих видов в Нижнем мире. И все же, он действительно никогда не рассматривал вариант того, что они могли бы знать друг друга, и настолько хорошо.
Рафаэль проигнорировал вопрос Саймона.
— Найтшейд согласился отправить меня в качестве представителя вместо него, хотя Морин не знает этого. Таким образом, я поеду в Аликанте и буду сидеть на Совете при их большой встрече, но я потребую, чтобы ты пошел со мной.
— Зачем?
— Сумеречные охотники мне не доверяют. — ответил Рафаэль. — Но зато они доверяют тебе. Особенно нефелимы Нью-Йорка. Только глянь на себя: ты носишь ожерелье Изабель Лайтвуд. Они знают, что ты скорее похож на Сумеречного охотника, нежели на Дитя ночи. Они поверят тебе, если ты скажешь им, что Морин нарушила соглашение и ее нужно остановить.
— Верно, — сказал Саймон, — они мне доверяют. — Рафаэль смотрел на него широкими простодушными глазами. — И это конечно никак не связано с твоим нежеланием, чтобы клан узнал, что Морин сдал ты, так как она им нравится, а так им будешь нравиться ты.
— Ты знаешь детей Инквизитора, — сказал он. — Ты можешь свидетельствовать непосредственно ему.
— Конечно, — сказал Саймон. — Никто в клане не будет заботиться, что я предал их королеву и привел к ее убийству. Я уверен, что моя жизнь будет фантастической, когда я вернусь.
Рафаэль пожал плечами.
— У меня действительно есть сторонники здесь, — сказал он. — Кто-то должен был впустить меня в эту комнату. После того, как мы позаботимся о Морин, вполне вероятно, что мы можем вернуться в Нью-Йорк с небольшими негативными последствиями.
— Небольшие негативные последствия. — Саймон фыркнул. — Успокоил.
— В любом случае здесь ты находишься в опасности, — сказал Рафаэль. — Если б у тебя не было твоего оборотня-защитника, или твоих Сумеречных охотников, ты бы уже много раз встретил вечную смерть. Если ты не хочешь пойти со мной в Аликанте, я буду счастлив оставить тебя здесь, в этой клетке, и ты можешь быть игрушкой Морин. Или ты можешь присоединиться к своим друзьям в Городе Стекла. Катарина Лосс ждет внизу, чтобы создать для нас портал. Тебе выбирать.
Рафаэль сидел, откинувшись, с согнутой ногой, его рука болталась свободно на колене, как будто он отдыхал в парке. За ним, свозь прутья клетки, Саймон мог видеть очертания другого вампира, стоящего у двери, темноволосой девушки, ее очертания в тени. Та, кто впустил Рафаэля, он догадался. Он думал о Джордане. Твой оборотень- защитник. Но это, это столкновение кланов и лояльности, а важнее всего убийственное желание Морин крови и смерти, было слишком много, чтобы оставить за дверью квартиры Джордана.
— Не большой выбор — сказал Саймон.
Рафаэль улыбнулся.
— Нет, Светоч. Совсем нет.
В прошлый раз, когда Клэри была в Зале Соглашений, он был почти уничтожен — кристаллическая крыша была разрушена, мраморный пол раздроблен, центральный фонтан был сухой.
Она должна была признать, что Сумеречные охотники проделали впечатляющую работу по его исправлению. Крыша была восстановлена в одной части, мраморный пол чистый и гладкий, с золотыми прожилками.
Своды были устремлены ввысь, свет, который просачивался сквозь крышу, освещал руны, вырезанные на этих самых сводах. Центральный фонтан со статуей русалки отсвечивал полуденное солнце, которое словно превращало воду в бронзу.
— Когда ты получаешь первое настоящее оружие, по традиции, ты должен приехать сюда и освятить лезвие, окунув его в фонтан, — произнес Джейс, — Сумеречные охотники делали это в течение многих поколений. — Он подвинулся вперед, под тусклый золотой свет, к краю фонтана. Клэри вспомнила, как мечтала потанцевать с ним здесь. Он оглянулся через плечо, прося, присоединится к нему. — Подойди сюда.
Клэри поднялась и встала рядом с ним. Центральная статуя в фонтане, русалка, с весами из бронзы и позеленевшей меди. Русалка держала кувшин, из которого струилась вода, а на ее лице застыла усмешка воина.
— Положи лезвие в фонтан и повторяй за мной, — сказал Джейс, — «Пусть воды из этого фонтана вымоют это лезвие дочиста. Посвятите его только для моего использования. Позвольте мне использовать его только в случае необходимости. Позвольте мне пустить его правде. Позвольте ему вести меня, дабы быть достойным воином Идриса. И пусть оно защитит меня, чтобы я мог вернуться к этому фонтану для благословления своего металла снова. Во имя Разиэля.»
Клэри погрузила лезвие в воду и повторила слова за ним. Вода слегка колебалась и мерцала вокруг меча, и она вспомнила о другом фонтане, в другом месте и Себастьяна, который сидел позади и смотрел на искаженное изображение её лица. У тебя темное сердце, дочь Валентина.
— Хорошо, — сказал Джейс. Она почувствовала его руку на своем запястье, и вода в фонтане била вверх, делая его кожу прохладной и влажной, где он касался ее. Он отвел ее руку с мечом, и отпустил ее, так что она могла поднять клинок вверх. Солнце опустилось еще больше, но его было достаточно, чтобы высекать искры на обсидиановых звездах вдоль центрального хребта. — Теперь дай мечу имя.
— Геосфорос, — сказала она, вставляя его обратно в ножны и заправляя ножны в ее пояс. — Приносящий рассвет.
Он усмехнулся, и наклонившись, оставил легкий поцелуй в уголке ее губ.
— Я должен отвести тебя домой. Он выпрямился.
— Ты думал о нем — спросила она.
— Будь более конкретной, — сказал Джейс, хотя она подозревала, что он знал, что она имела в виду.
— Себастьян, — сказала она. — Я имею в виду, больше, чем обычно. Тебя что-то беспокоит. Что именно?
— А что нет? — Он начал уходить от нее, по мраморному полу в сторону больших двойных дверей зала, которые были открытыми. Она последовала за ним, вышла на широкий выступ над лестницей, которая вела вниз к площади Ангела. Небо темнело к кобальтовому, цвету морского стекла.
— Нет, — сказала Клэри. — Не отгораживайся.
— И не собирался. — он тяжело выдохнул. — Просто все это не ново. Да, я думаю о нем. Я думаю о нем все время. Хочу не думать. Я не могу это объяснить, никому кроме тебя, потому что ты была там. Это было так, будто я был им, и теперь, когда ты говоришь мне о таких вещах, как то, что он оставил эту коробку в доме Аматис, я знаю точно, почему. И я ненавижу то, что я знаю это.
— Джейс.
— Не говори мне, что я не такой, как он, — сказал он. — Я такой же. Воспитанные одним и тем же отцом — у нас обоих есть преимущество специального образования Валентина. Мы говорим на тех же языках. Мы обучены тому же стилю ведения боя. Нас учили одинаковой морали. Мы имели одинаковых домашних животных. Есть отличия, конечно; все изменилось, когда мне исполнилось десять, но фундамент твоего детства, всегда остается с тобой. Иногда я задаюсь вопросом, что если это все моя вина.
Клэри была потрясена.
— Ты не можешь говорить это всерьез. Ничего из того, что ты делал, когда вы были с Себастьяном, не было твоим выбором.
— Мне это нравилось, — сказал он, с грубостью в его голосе, будто этот факт наждачной бумагой резал его.
— Он умен, Себастьян, но в его мышлении есть дыры, места, где он не знает, как поступить — я помогал ему в этом. Мы могли там сидеть и говорить о том, как сжечь мир дотла, и это было интересно. Я хотел этого. Очистить его, начать все заново, холокост огня и крови, и после этого, яркий город на холме.
— Он заставил тебя думать, что ты желал этих вещей, — сказала Клэри, но ее голос немного дрожал.
«У тебя темное сердце, дочь Валентина.»
— Он заставлял тебя давать ему то, чего он хотел.
— Мне это нравилось, — сказал Джейс. — Как по-твоему, почему я с легкостью мог придумать, как разрушить или уничтожить что-либо, но теперь понятия не имею, как это исправить? В смысле, к чему это предопределяет меня? Работе в армии Преисподней? Я мог бы стать генералом, как Асмодеус или Саммаэль.
— Джейс…
— Однажды они были самыми выдающимися служителями Господа, — продолжал он. — Вот что происходит, когда ты падаешь. Все самое лучшее в тебе превращается во тьму. Каким великолепным ты был раньше, настолько злым станешь потом. Это долгий путь падения.
— Ты не пал.
— Пока что, — ответил Джейс, и небо вдруг взорвалось вспышками красного и золотого. Потрясенная, Клэри почему-то вспомнила фейерверк, окрасивший небо в ту ночь, когда они праздновали свою победу на Площади Ангела. Сейчас же она сделала шаг назад, чтобы лучше рассмотреть, что происходит.
Но это не было праздником. Когда глаза привыкли к яркости, она увидела, что свет был от сторожевых башен. Каждая горела, как факел, пылая красным и золотым на фоне неба.
Джейс побелел.
— Боевые огни, — сказал он. — Мы должны добраться до Гарда.
Он взял ее за руку и потащил ее вниз по лестнице.
Клэри запротестовала.
— Но моя мама. Изабель, Алек…
— Они все тоже направятся к Гарду.
Джейс и Клэри достигли подножия лестницы.
Площадь Ангела наполнялась людьми, которые распахивали двери и выскакивали из своих домов, высыпая на улицу; все они мчались к освещенной тропе, которая взбегала вверх к холму и к вершине Гарда.