— Мелиорн опоил нас, — ответила Джослин. — Я могу предположить, что это из-за твоего союза с Дивным Народом. По крайней мере, он был. Они верят, что ты выиграешь войну и хотят быть на стороне победителя; кроме того, они любят нефилимов не больше, чем другие народы Нижнего мира. Фэйри помогли тебе атаковать Институты, увеличивая твою армию, пока вы обращали Сумеречных охотников в Темных. В конце концов, когда ты станешь достаточно силен, ты предашь их, так как презираешь в глубине души. — Она сделала долгую паузу, спокойно смотря на Себастьяна. — Я права?
Она увидела пульсирующую жилку на его горле, когда Себастьян выдохнул.
— Когда ты догадалась? — процедил он сквозь зубы.
— Я не гадала. Я знаю тебя. Знала твоего отца, знала его натуру, а ты такой же.
Себастьян все еще смотрел прямо на нее, его глаза были черными и бездонными.
— Если бы ты не думала, что я мертв, — произнес он. — Если бы ты знала, что я жив, ты захотела бы увидеть меня? Воспитать меня?
— Я бы, — начала она. — Я бы попыталась воспитать тебя, чтобы научить тебя правильным вещам, чтобы изменить тебя. Я виню себя за то, кем ты есть. Всегда винила.
— Ты бы воспитывала меня? — Он моргнул, почти сонно. — Ты бы воспитывала меня, ненавидя, как ты это делала?
Она кивнула.
— Думаешь, тогда я бы вырос другим? Как она?
Джослин потребовалось время, прежде чем она поняла. — Клэри, — сказала она. — Ты имеешь в виду Клэри. — Произносить имя дочери было больно; она невероятно скучала по ней и в то же время боялась за нее. Себастьян любил ее, думала Джослин; если он и любил кого-то, то свою сестру, и если кто-то и мог знать, как смертельна любовь такого, как Себастьян, то это была Джослин.
— Мы никогда не узнаем этого, — наконец сказала она. — Валентин отобрал это у нас.
— Ты должна была любить меня, — сказал Себастьян; теперь он казался раздражённым. — Я твой сын. Ты должна любить меня, независимо от того, на кого я похож, похож ли я на нее или нет…
— Правда? — Джослин прервала его в середине фразы. — А ты любишь меня? Просто потому, что я твоя мать?
— Ты не моя мать, — ответил он с усмешкой. — Подойди сюда, позволь мне показать, какой властью наделила меня моя настоящая мать.
Он взял стило со своего пояса, и это заставило Джослин вздрогнуть. Она, порой, забывала, что Себастьян — Сумеречный охотник и может использовать их инструменты. Он начал рисовать на каменной стене комнаты. Руны, которые она узнала. Их мог создать любой Сумеречный охотник. Камень становился прозрачным, и Джослин приготовилась увидеть то, что было за этими стенами.
Вместо этого она увидела комнату Консула в Гарде. Джиа сидела за огромным рабочим столом, покрытым кипами бумаг. Она выглядела опустошенной; ее темные волосы были с обильными вкраплениями белых прядей. Перед ней лежал открытая папка. Джослин видела зернистые фотографии пляжа: песок и сине-серое небо.
— Джиа Пэнхаллоу, — произнес Себастьян.
Джиа дернула головой. Она встала на ноги, уронив папку на пол. — Кто это? Кто здесь?
— Вы меня не узнаете? — в голосе Себастьяна звучала ухмылка.
Джиа с отчаянием глядела впереди себя. Было очевидно, что изображение, которое она видела, не было четким. — Себастьян, — вздохнула она. — Но два дня еще не истекли.
Джослин кинулась к ней.
— Джиа, — сказала она. — Джиа, не слушай ничего, что он говорит. Он лжец…
— Слишком скоро, — продолжила Джиа, будто Джослин ничего и не говорила — и тут она, к своему ужасу, поняла, что Джиа не может видеть ее или слышать. Словно ее там и не было вовсе. — У меня может не быть для тебя ответа, Себастьян.
— О, я думаю, что он у вас есть, — возразил Себастьян. — Не так ли?
Джиа расправила плечи.
— Если ты настаиваешь, — произнесла она ледяным тоном. — Совет вынес решение. Мы не отдадим тебе ни Джейса Лайтвуда, ни Клариссу Фэйрчайлд…
— Моргенштерн, — сказал Себастьян, мускул на его щеке дернулся. — Она моя сестра.
— Я называю ее по имени, которое она предпочитает, точно так же, как и тебя, — ответила Джиа. — Мы не будем торговаться с тобой нашей кровью. Не потому, что считаем ее ценнее крови Нежити. Не потому, что не хотим вернуть заложников. А потому, что мы не можем потворствовать твоей политике запугивания.
— Как будто я искал вашего одобрения, — глумился Себастьян. — Понимаете ли вы, что это означает? Я мог послать вам голову Люка Гэрроуэя на палке.
Джослин ощутила себя так, словно кто-то ударил ее кулаком в живот.
— Нет, не мог, — сказал Джиа. — Если с кем-либо из пленников что-то случится, начнется смертельная война. И мы убеждены, что у тебя есть столько же оснований бояться этой войны, сколько и у нас.
— Ваши убеждения неверны, — сообщил Себастьян. — И я думаю, если вы хорошенько подумаете, то обнаружите, что тот факт, что вы решили не отдавать мне Джейса и Клэри в качестве рождественского подарка, не имеет абсолютно никакого значения.
— Что ты имеешь в виду? — голос Джии повысился.
— О, было бы удобнее, если бы вы решили отдать их мне, — сказал он. — У меня было бы меньше проблем. У нас всех было бы меньше проблем. Но уже слишком поздно. Видите ли… они уже ушли.
Себастьян взмахнул своим стило у окна, открытого в мир Аликанте, и оно закрылось прямо на глазах у удивленной Джии. Стена вновь стала гладким, чистым холстом.
— Что ж, — сказал он, засовывая стило себе за оружейный пояс. — Это было забавно, тебе так не кажется?
Джослин проглотила сухой комок в горле. — Если Джейс и Клэри не в Аликанте, то где они? Где они, Себастьян?
Мгновение он смотрел на нее, а затем разразился смехом, таким же чистым и холодным, как вода со льдом. Он все еще смеялся, когда пошел к двери и вышел, позволяя ей захлопнуться позади него.
16 УЖАСЫ ЗЕМЛИ
Ночь опустилась на Аликанте. Звезды сияли на небе, словно яркие стражи, заставляя демонические башни и воду в каналах, половина которой теперь была покрыта льдом, мерцать. Эмма сидела на подоконнике спальни близнецов и смотрела на город.
Она всегда думала, что впервые приедет в Аликанте со своими родителями, что мама покажет ей то место, где — как она знает — та выросла, покажет уже закрытую сейчас Академию, куда ходила на учебу, покажет дом ее бабушки и дедушки.
А отец покажет ей монумент семье Карстаирс, о которой всегда говорил с гордостью. Она и представить не могла, что впервые будет смотреть на демонические башни Аликанте с все больше разрастающейся печалью в сердце.
Лунный свет проникал в комнату сквозь чердачные окна, освещая близнецов. Тиберий весь день бился в истерике. Он выбил ногами решетку детской кроватки, когда ему сказали, что он не может покинуть дом. Он звал Марка, когда Джулиан попытался его успокоить, и в итоге разбил кулак об стеклянную шкатулку.
Он был слишком молод, чтобы ему могли нанести исцеляющую руну, поэтому Ливви обняла его, чтобы удержать на месте, в то время как Джулиан извлекал пинцетом из кровоточащей руки брата осколки стекла, а затем тщательно забинтовал её.
Тай рухнул, наконец, на кровать, но не уснул, пока Ливви, так же спокойно, как и раньше, не легла рядом с ним и положила свою руку на его перевязанную ладонь. Только после этого он уснул, положив голову на подушку и развернувшись к сестре. Лишь когда он спокойно спал, можно было заметить, какой это был необыкновенно красивый ребенок: с темными волосами, вьющимися, как у Боттичелли и тонкими чертами лица. В такие моменты гнев и отчаяние пропадали с его лица.
Отчаяние, подумала Эмма. Это было самое подходящее слово, которое могло вобрать в себя тот крик одиночества в душе Тэвви, пустоту и гнев в сердце Тая и это жуткое спокойствие в душе Ливви. Никто из тех, кому было десять лет, не должны чувствовать отчаяние, но она полагала, что не было никакого другого способа, чтобы описать словами, что кипело и бурлило в её венах, когда она думала о родителях, каждый удар её сердца скорбным эхом кричал: их нет, нет, нет.
— Привет. — Эмма оглянулась на звук тихого голоса в дверном проеме и увидела Джулиана, стоящего у входа. Его волосы — на оттенок темнее, чем у Тая — были взъерошены, а лицо в лунном свете казалось бледным и усталым. Он выглядел исхудавшим, тонкие запястья торчали из-под манжет его свитера. Он держал что-то пушистое в своих руках. — Они…
Эмма кивнула. — Уснули. Да.
Джулиан уставился на кровать близнецов. Вблизи Эмма могла видеть кровавые отпечатки ладоней Тая на рубашке Джулиана; у него не было времени, чтобы сменить одежду. Он сжимал большую плюшевую пчелу, которую Хелен взяла в институте, куда Конклав возвращался с обыском.
Эта пчела была у Тиберия так давно, сколько Эмма помнила. Тай требовал ее, прежде чем уснуть. Джулиан пересек комнату и наклонился подоткнуть одеяло своему младшему брату, затем задержался и мягко распутал один из локонов Тая, прежде чем отойти.
Эмма взяла его за руку, когда он двинулся, и он позволил ей. Его кожа была холодной, как будто он высунулся в окно на ночной воздух. Она повернула его руку, рисуя пальцем на коже предплечья. Это было то, что они делали, когда были маленькими детьми и не хотели попасться за разговорами во время занятий. За долгие годы они стали настолько хороши в этом, что могли бы составлять карты на руках и плечах друг друга, даже через футболки.
— Т-Ы Е-Л? — написала она.
Джулиан покачал головой, все ещё глядя на Ливви и Тая. Его кудри торчали клочьями, как будто он проводил руками по волосам. Она чувствовала его пальцы на своем плече.
— Н-Е Г-О-Л-О-Д-Е-Н.
— Жаль, — Эмма соскользнула с подоконника. — Пойдем!
Она вытолкала его из комнаты на лестничную площадку. Тесная площадка, с крутой лестницей, которая спускалась в главную часть дома. Пэнхоллоу ясно дали понять, что дети могли брать еду в любой момент, когда им хотелось есть, но здесь не было никакого установленного времени для приема пищи и семейных обедов. Все было поспешно съедено на чердаке с помощью Тэвви и Дрю, налегавшими на еду, и только Джулс отвечал за то, чтобы убрать все после них, почистить их одежду и даже убедиться, съели ли они все.