– Фрэнк! – Молодому человеку приходилось кричать, чтобы перекрыть гул колоколов. – Нам надо уходить отсюда. Здесь небезопасно. Тебе надо в укрытие.
Пожилой человек поднял голову, и Дэнни только сейчас заметил, что он сжимает в ладонях. Ему улыбнулось каким-то волшебным образом уцелевшее лицо Девы Марии. Фрэнк что-то лихорадочно говорил, но его слов было почти не слышно. В паузе между ударами гонга он разобрал лишь беспомощное «Я не понимаю…».
Дэнни-бой почувствовал, что у него самого почва начинает уплывать из-под ног. В голове пульсировала боль. Фрэнк создавал Оазис Света несколько лет, а генерал Майлз разрушил его за несколько минут.
– Ты прав. Это бессмысленно… – отстраненно проговорил он и не узнал собственного голоса.
Больше слов у него не было.
С тех пор как он предложил свой способ ведения этой войны, жители Города все время что-то от него ждали. Ждали его слов, идей, предложений, его помощи и поддержки. Дэнни почувствовал, что иссяк. Он пытался найти слова, чтобы успокоить Фрэнка, но обнаружил в собственном сердце только гулкую пустоту. Было страшно встретиться глазами с другом, страшно смотреть на Джекс, страшно даже увидеть собственное отражение в зеркале.
– Ну поговори же с ним! Ты должен с ним поговорить! – шептала ему девушка.
Он покачал головой. Тишина вновь наполнилась колокольным перезвоном. Внезапно Джекс взорвалась. Ее голос перекрыл глухие удары гонга:
– Так, Оазис сломан, ясно. Подумаешь, делов-то! Когда все закончится, ты построишь новый! Это же всего лишь стекло, Фрэнк. Много стекла, ты и сам знаешь. Было очень красиво, но это по-прежнему стекло. Сделаешь еще один такой. А может, даже лучше!
Девушка яростно затрясла Фрэнка за плечо. В этот момент гул вновь неожиданно смолк, подчиняясь причудливому замыслу Гамбита. Джекс заговорил тихо и быстро, наклоняясь к самому лицу старика.
– Представь, у тебя был бы выбор. Можно было бы спасти Оазис, отдав Звездуну Город. Но генерал никогда бы больше не позволил тебе ничего построить, ты это знаешь. Так что ты выбираешь: Оазис, который был, или Оазис, который тебе еще суждено создать?
– Это нечестный вопрос, – мягко запротестовал Фрэнк, поднимая наконец голову.
– У меня нет времени придумать тебе честный вопрос. Если здесь сейчас кто-нибудь появится, мы трупы. – Джекс метнула быстрый взгляд на Дэнни. – Когда-то один человек сказал мне, что когда ты создаешь что-то прекрасное, то изменяешь себя. Даже если твое творение живет всего лишь несколько часов. Твой Оазис изменил тебя навсегда, и этого генералу не разрушить. Никогда.
Джекс встряхнула головой, и снова беспомощно перевела взгляд на молодого человека.
– Я говорю чушь. У меня нет правильных слов. Фрэнк посмотрел на спокойное лицо Богородицы в своих руках, затем на девушку.
– Конечно, я выбираю Оазис будущего. По-другому быть не может. Просто я так хотел бы все изменить…
– Тогда пойдем. – Девушка протянула пожилому человеку руку и помогла ему встать. – Ну же, пошли. Нам уже давно пора быть в штабе.
Первый глухой удар возвестил новую порцию колокольного звона, который сопровождал их до самого штаба. Невзирая на бурные протесты Фрэнка, утверждавшего, что он полностью оправился от шока и чувствует себя отлично, они отвели его к Тигру.
– Спасибо тебе, – сказал Дэнни, когда они остались одни. – Я бы не смог ему помочь. Это же все из-за меня, из-за моего дурацкого плана солдаты разрушили Оазис. Если бы я только…
– Не глупи! – оборвала его Джекс. – Во всем виноват Четырехзвездный. И потом, я не сказала ничего, чего бы не слышала до этого от тебя. Кстати, – она пристально вгляделась в его осунувшееся лицо, – когда ты в последний раз ел?
Он безразлично пожал плечами.
– Не помню. Наверное, давно.
– Пойдем, горе мое, – вздохнула девушка.
В кафетерии бизнес-центра Роуз устроила походную столовую. Джекс взяла у нее чашку горячего бульона и отдала Дэнни. Он послушно взял ее, хотя голода не чувствовал. Юноша не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Наверное, это все-таки был завтрак, вроде какой-то тост он сегодня жевал, хотя, возможно, это было и вчера. Дни сливались, неотличимые один от другого. Тело болело, хотя усталости он не чувствовал. У него не было права на усталость; это была его война, и ответственность за Город, за его жителей, лежала на нем. Надо продолжать сражаться. Времени на отдых нет.
В кафетерий свет проникал сквозь толстый слой пыли на окнах. Люди медленно двигались в сумрачной дымке, тихо разговаривая. Рядом сидела Джекс, она гладила его руку и говорила что-то ласковое. Мир стал каким-то призрачным. Дэнни не удивился. Наверное, все они и правда не более чем привидения, странные сны Города.
– Привидения сегодня показались на улицах во всей красе, – словно читая мысли Дэнни, рассказывал Затч. – Утром на Маркет-стрит я сам видел Новогодний парад. Патруль влетел прямо в танцоров, переодетых львами. Что тут началось – не передать. А когда привидения и фейерверк устроили, патрульные побросали ружья и разбежались врассыпную.
– Да, Город делает все, что может, – пробормотал кто-то. – Я видел стадо обезумевших быков, они неслись по Фултон-стрит.
– Это были настоящие, – поправила Джекс. – Стая Рэнделла перегоняла их из парка.
– Ага, – хохотнул откуда-то из сумерек Змей. – Я слышал, пара их храбрецов попыталась встать на пути стада, так их чудом не затоптали! Вот это мне нравится! Бедняги, видать, совсем запутались, где у нас тут призраки, а где живые.
– Сейчас они стреляют во все, что движется и не движется, – прокомментировала Джекс. – Так что ты поберег бы лучше свою задницу, весельчак!
– Ну, это ты права! Только и в этом есть своя хорошая сторона – время от времени они попадают друг в друга! – не унимался Змей.
– Уже есть жертвы?
– Пока нет. К несчастью, они все редкие мазилы.
– Какая жалость, – вмешался Дэнни.
Джекс нахмурилась, уловив резкие нотки в его голосе.
– У тебя все хорошо?
– Да, конечно. Только что-то устал.
– Тебе надо поспать. Он угрюмо ухмыльнулся.
– Уснешь тут. Чертовы колокола!
– Уснешь, не волнуйся! – решительно возразила девушка.
Взяв за руку, она потащила его из кафетерия вниз, в полуподвальные помещения. Здесь на полу были постелены несколько матрасов. Гул слышался, но значительно слабее, словно очень издалека. Дэнни лег, обняв Джекс. Ему показалось, что она дрожит, но через мгновение он осознал, что это его собственные руки трясутся от переутомления.
– Что с тобой? – встревожилась Джекс. – Тебе нехорошо?
– Я просто устал. Очень устал. Она нежно поцеловала его.
– Спи спокойно. Здесь ты в безопасности.
Джекс крепко обняла его, и юноша наконец заснул в ее объятиях.
ГЛАВА 25
Война продолжалась.
Робот, имевший возможность перемещаться по воздуху вне досягаемости солдатских ружей, натянул в центре Города огромный транспарант «СДАВАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ ПОЗДНО!». Мисс Мигсдэйл запустила в эфир серию пропагандистских радиопередач, которые транслировались через систему громкоговорителей, хитро замаскированную Роботом.
– Солдаты, – обращался к неприятелю мягкий, журящий голос Роуз. – Зачем вы продолжаете эту бессмысленную войну? В этом нет никакой необходимости. Складывайте оружие и присоединяйтесь к нам, мы будем рады! Разве вы не понимаете, что вы свободные люди?
К концу второго дня вещания солдаты нашли-таки динамики и разбили их.
Циркулировали слухи о самых невероятных происшествиях. Рассказывали, что через колючую проволоку в лагерь генерала проникло целое полчище крыс. Часовые пытались отстреливать их, попадая в одну из десяти, но скоро бросили бесполезную трату патронов. Грызуны целенаправленно кинулись на полевую кухню, прогрызая мешки и коробки, портя продукты и пугая поваров. Солдаты в них стреляли, давили сапогами, рубили кухонными ножами, пока пространство перед кухней не оказалось по колено завалено мертвыми тушками. Повара, бормоча сквозь зубы ругательства, драили посуду и отсортировывали неповрежденные продукты, но есть солдаты отказывались.
Затем над Плаза прошел лягушачий дождь. С неба тысячами, миллионами сыпались мелкие древесные лягушки, размером не превышающие последнюю фалангу мужского мизинца. Они карабкались на деревья, на палатки, на солдат, на их оружие, квакали высокими голосами. В лагере стоял постоянный гвалт; шагу нельзя было ступить, не раздавив маленького изумрудного тельца.
В воздухе стоял зловонный дым; туман не рассеивался ни на минуту. Иногда, когда на рассвете клубы дыма подсвечивались встающим солнцем, Джекс и самой начинало казаться, что она всего лишь бесплотный призрак. Девушка уже перестала верить, что где-то в мире есть места, где по утрам появляется яркое солнце. За несколько недель войны все забыли о том, что такое тепло и свет. Может быть, если солнце перестало быть реальностью, ей привиделось и все остальное? Может, Ангел забрал ее сразу, как только она пришла в Город, и все ее воспоминания с тех пор не более чем горячечный бред, затянутый многоцветной дымкой?
В тумане ничего не стоило потеряться. Джекс ориентировалась по слуху и обонянию: едкий запах пороха, свежесть моря, воркование голубей, пронзительные стоны чаек. Однажды солдаты, громко разговаривая, прошли в нескольких шагах от нее, даже не заметив.
– Прикинь, видел ангела! – громко рассказывал один. – Рожа вся перекореженная, зато крылья – чистое золото!
– Придурок! Еще скажи, что видел Джекс! – потешались над ним.
– Вот еще! Никто не видел Джекс! – обиделся тот.
Она убежала. Ей хотелось как можно скорее оказаться среди друзей. Штаб-квартира переехала в Дворец Изобразительных Искусств – огромное здание с запутанными коридорами, построенное для долговременных экспозиций. Чтобы попасть туда, надо было взобраться по Дивисадеро-стрит на холм, а затем вновь спуститься. Впервые за столько дней девушка оставила туман за спиной и подставила лицо ласковым лучам солнца. Внизу виднелась серая громада Дворца, окруженная буйными джунглями, бывшими когда-то городским парком. Джекс шла неторопливо, наслаждаясь теплом.