Мы свернули с тропинки в колючий кустарник.
Чтоб не поколоться, подняли руки. Так и шли, будто сдаваясь в плен…
И вышли к прогнившему забору.
– Вперед!
Пролезли сквозь дырку и оказались на заброшенной стройке. Осколки бетона, ржавые конструкции, горы песка…
– Узнаешь?
Сначала я ничего не понял. Какой-то холм. Из холма торчит ржавый угол. Все поросло травой и кустарником…
И вдруг я увидел: это голова человека – огромной, вдаль уходящей скульптуры.
– Гулливер, – сказала Мария-Луиза. – Театр у нас строили, кукольный. Зал должен был размещаться в шляпе Гулливера.
Я поражался размерам Гулливера: Ноги и руки его исчезали вдали. За холмами и лесами. Он как бы спал, лукаво улыбаясь во сне. Нос был подобен гигантской ракете. Из ноздри росла веселенькая березка…
Я снова посмотрел на город.
Отсюда, с холма, он хорошо был виден. Горы отделяли его от внешнего мира… Вот станция, на которую я приехал. Платформа, ниточки рельсов…
Чуть выше, на поляне, – стога, пасутся коровки.
Черные с белым. На них надвигается тень от облака. Надвинулась, яркость пятен поблекла…
Еще выше – русло высохшей реки, арка каменного моста… Чуть выше, почти на уровне с нами, – плотина, из-под плотины вытекает зеркальный ручей. Плотина как бы протекала. По верху плотины – скульптуры, без рук и ног… Что там, за плотиной, не видно… А выше – горы.
Синие, потом коричневые, в серых шляпах туч…
К одной из вершин прилепился замок… Странный город. Даже не верится, что я здесь.
– Смотри! Смотри!!
Мария-Луиза показывала вниз.
Рядом с башенкой городской ратуши висел воздушный шар. Площадь в цветных точках. Это люди. Сколько их там!
– Вперед! – крикнула Мария-Луиза.
6. День птиц
Скоро мы были на площади, в самом центре толпы. Нас сдавили. Слева парень в фартуке, от него пахло кожами. Справа солдаты в кольчугах.
Все вытягивали головы в сторону ратуши, где покачивался шар.
Мария-Луиза работала локтями, мы протиснулись вперед, к самому ограждению.
Шар был величиной с дом. Он состоял из многих цветных кусков, вроде лоскутного одеяла. Из стыков с шипением выходил воздух.
– Жуть! – сказала Мария-Луиза.
– Нормально, – возразил ей рядом стоящий мужчина. – В такие сроки лучше не сделаешь.
– Вы кто?
– Я мастер.
– Но он же разобьется.
– Не исключено, – улыбнулся мужчина. – От смерти никто не застрахован.
Он достал сигарету и хотел было закурить, но взглянул на шар и поспешно загасил спичку.
Шар накачивали водородом из стальных баллонов, какими у нас пользуются при газовой сварке.
От баллонов к горловине шло множество шлангов.
Через них со свистом поступал газ.
– Не хватает еще горелки, – сказала Мария-Луиза. – Представляешь, что будет, если поднести спичку!
– Эй! – обернулся долговязый сержант. – Попридержи язык.
Воздухоплаватель, в лихо сдвинутых очках, бриджах и куртке-дутике, прощался с семьей.
Вот он поцеловался с женой. Подкинул в воздух сына.
Стрекотали кинокамеры, сверкали вспышки фотографов.
Но они почему-то снимали не воздухоплавателя, а мужчину во фраке, с белой гвоздикой в петлице.
Стоя на помосте, он произносил речь в огромный букет микрофонов:
– …человек не будет просить милостыню у природы, он возьмет ее сам, а потом завоюет все околосолнечное пространство… Он будет парить, как Икар, в не доступной птицам вышине и силой своих крыльев бросит смелый вызов вселенной!
– Мэр, – кивнула Мария-Луиза. – Вперед!
Я не успел опомниться, как она перепрыгнула через канат и подскочила к помосту.
– Отмените полет!
– Что-что?!
Мэр милостиво остановил подбежавших полицейских.
– Отмените полет. Он разобьется!
Мэр от удивления развел руками. Он оглянулся на свою свиту, как бы приглашая их посмеяться над Марией-Луизой.
– Да вы знаете, какой сегодня день? – спросил мэр.
Он выдержал паузу.
– Сегодня же День птиц!!
И все дружно расхохотались.
– Да, да… День птиц. Именно сегодня, в День птиц, мы проведем этот неудачный полет! Самый неудачный полет в мире, который прославит наш город!
– Но шар пропускает воздух! Он может погибнуть!
– К сожалению. Но воздухоплаватель возьмет запасной баллон… И если…
Мэр подмигнул свите.
– …и если наш герой не будет курить…
Свита дружно расхохоталась.
– …у него есть все шансы остаться в живых!..
Ну, а если…
Мэр вздохнул:
– Тогда он останется в наших сердцах. Навсегда, герои не умирают.
И, давая понять, что разговор окончен, он отошел к свите и во главе ее стал сходить с трибуны.
Мария-Луиза вернулась ко мне. Глаза ее сверкали.
Между тем наступали последние минуты церемонии.
Оркестр ударил марш. От горловины шара отсоединили шланги. Шар рвался в небо. Его сдерживал лишь канат, обмотанный вокруг каменной глыбы.
Воздухоплаватель подошел к корзине.
– Эй! – окликнула его Мария-Луиза.
Он оглянулся.
– Вы разобьетесь…
– Возможно, – ответил он. – Но я не делаю из этого трагедии…
– Почему?
– Я неудачник, – улыбнулся воздухоплаватель.
– Значит, судьба…
Оркестр заиграл что-то протяжное… Все запели.
Как мне объяснила Мария-Луиза, это был «Гимн неудачников». Слова гимна заглушала слишком громкая игра оркестра. Поэтому я мог расслышать лишь отдельные фразы…
«…не падай, приятель, духом… судьба-старуха, приятель, пускай себе идет… не в том, как говорится, дело… чтоб весело и смело… а в том, как говорится, чтоб пело все в груди…»
Не ручаюсь за правильное воспроизведение, но смысл был приблизительно такой.
Все пели дружно, с наслаждением, хотя и выходило не в рифму.
К воздухоплавателю подошел мэр и по-отечески обнял его. Снова застрекотали камеры.
Воздухоплаватель открыл дверцу корзины, сбросил оттуда веревочную, в несколько ступенек, лестницу. Он собирался забраться в корзину, но его остановили фотографы. Жестами они показывали, что первым должен подняться мэр – они хотят его сфотографировать.
Мэр протестовал, кокетливо отступал, но все же поднялся по лесенке. Застрекотали камеры, засверкали вспышки.
Мэр улыбался, смотрел в небо, брал и подносил к глазам бинокль, перегибался через борт, тянул на себя канат, подпрыгивал и хохотал…
И опять я не уследил.
Натянутый канат вдруг лопнул, корзина с недоумевающим мэром медленно поплыла вверх.
Мэр истошно кричал.
Полицейские крутились на месте, они не понимали, что случилось, отчего лопнул канат. И только один из них, тот, долговязый, который предупреждал про «язык», тыкал в Марию-Луизу пальцем и орал:
– Держи ее! Лови! Вяжи! Бери!
Мария-Луиза крикнула мне:
– За мной!
Я рванулся за ней, но запутался среди зрителей и потерял ее из вида…
Вскоре все разошлись.
На площади остались обрывки бумаги, фантики да несколько вялых зрителей.
Один из них, старик с тяжелым носом, подмигнул мне:
– Еще один неудачный полет сорван. Какая неудача!
7. Харчевня «Невкусной и нездоровой пищи»
Мы сидим за столиком харчевни. Низкие своды, влажно и сыро. Горят газовые лампы. Но все равно темно.
Столик – холодная плита на двух кусках дерева.
– Сорвали полет, – сказал старик. – Неудачный! За это по головке не погладят. Я все видел.
– Что видели?
– Как эта твоя подружка перерубила канат.
В глубине зала гуляла компания. Провизию доставали прямо из корзин. Черпали пиво из бочки.
– Все с собой привезли, – улыбнулся официант,
– не доверяют…
Он поставил перед нами тарелки с едой и снова оглянулся на компанию:
– Празднуют непоступление. То ли в школу, то ли в академию…
– М-да, сударь, – сказал старик, заметив мое удивление, – у нас так заведено: любую неудачу праздновать.
Официант засмеялся:
– Вот именно…
Он снял с подноса керамическую посудину.
– Пять двадцать. Деньги вперед.
Старик расплатился, разлил половником суп.
Запах не предвещал ничего хорошего.
– Не ешьте, – сказал старик, – это я так взял, для маскировки…
– Не нравится?! – спросил трактирщик.
Мы не заметили, как он подошел.
– Не вкусно? Да?.. А?.. Не вкусно?.. А-ха-ха!! Ну, повар… ха-ха! Ах-ха-ха!.. Что ему ни дай… хаха! Ах-ха-ха!
У старика затряслись руки. Я видел: он с трудом сдерживает себя. Но раздался топот сапог.
По лестнице спускались военные. Сначала ноги, затем бриджи… А вот и все остальное… Это были полицейские. Во главе шел долговязый сержант.
Они сели за соседний столик. Вынули фляжки.
Достали из карманов хлеб, лук, помидоры…
– За неудачу! – сказал один из полицейских.
– Что?! – рассердился сержант. – Что ты сказал, Отто?!
– А что я сказал?..
– За эту неудачу с нас головы полетят!
– А я что? – оправдывался Отто. – Я так…
– Так растак! – не успокаивался сержант.
Они выпили, брызнули помидорным соком.
– Эх, Отто, Отто! – выговаривал сержант. – И голова у тебя хорошая – фуражка отлично сидит. А простых вещей не понимаешь. Сорвали полет… Не простой полет… А неудачный…
Следовательно, должны понести наказание… Не будет неудачников, что будем делать?
Он покосился по сторонам и вдруг задел меня взглядом.
– Эй, мальчик, подойди-ка сюда! Откуда я тебя знаю? Не ты ли, случайно, в прошлом месяце пожар на этой… как ее… свиноферме загасил?.. Нет?.. А телегу на переезде… когда в нее чуть поезд… а?.. Не ты махал красной тряпкой?.. Нет?..
Отто наклонился к сержанту и зашептал что-то горячо, дергая от нетерпения головой.
– А что?! – хохотнул сержант. – Пусть следствие разбирается. Мальчик, пойди, милый, сюда.
Ты зачем канат отцепил?.. А? Зачем шарик выпустил?..
Старик встал и, багровея носом, пошел на полицейских. Его палка отбивала дробь по каменному полу.