Мы оказались на скалистом выступе. Тучи зацеплялись о волны, раскручивались… Ветер сдувал нас, пытался сбросить вниз, в морскую пучину. Пришлось возвращаться назад.
И опять в грохоте и хохоте проносились мотоциклисты…
Мы шли, поворачивали, пригибались, протискивались.
И снова вышли на свет, дохнуло жаром, мы зажмурились…
Из песка торчал ботинок Гулливера.
Всюду, куда ни глянь, сплошной желтый песок.
Захотелось пить.
Мы брели по песку, но он не кончался…
Горизонт в туманном мареве. Кажется, что песок на небе, что он там, в жаркой дали, плавно заворачивал, чтоб окружить нас, чтоб замкнуть навсегда, чтоб мы никогда не выбрались.
И вдруг – будка с газировщицей. Со стеклянными вертикальными трубами и краниками внизу. Из левого медленно выдувалась капля…
Мы подбежали.
Газировщица с пятнами сиропа на халате всплеснула руками:
– Ой, бедняжечки! На вас же лица нет! Ой, ой! Вы же помрете на глазах, ой, ой!!!
Дрожащими руками она пыталась налить воду в стакан, но струя ударила мимо. Она еще больше взволновалась. Дернула рычаг – разорвался цилиндр.
Нажала кнопку – бабахнул сироп…
– Ой, да что это я так волнуюсь?! Да с чего это меня так, так-так трясет, так?! Так! Так-ха-ха! Ха-ха!
Руки ее продолжали дергать, нажимать, включать…
Через несколько мгновений все было кончено.
Груда обломков осталась на месте будки. Песок жадно впитывал последние капли влаги…
И снова мы шли, шли, шли…
И вышли, наконец, прямо в центр города, у фонтана, там, где играл оркестр и кружились в вальсе субботние пары: дамы в белых по-летнему платьях, мужчины в смокингах, матросы, дети.
Все дышало цветами и вечерней свежестью. С гор спускался туман. По руслу высохшей реки он накатывал на дамбу, переваливал и полз вниз.
Отдельные языки тумана лизали подножие холма Гулливера, откуда и начался наш трагический путь…
– Миленькие мои, друзья-товарищи по беде, в трудную минуту никогда не забыть… Попейте водички, а я отдышусь…
Сержант вынул из кармана бумажник.
– Вот…
Мы пошли к окошечку киоска.
Мария-Луиза кивнула в сторону сержанта:
– Смотри!
Сержант, воровато пригибаясь, шел к телефону-автомату.
Он снял трубку, приблизил лицо к дулу микрофона и заговорил жарким шепотом:
– Алло, барышня? Мне полицию, да… Господина майора мне! Господина майора! Алло?.. Не могу громче!.. Что? Не могу, говорю, громче… Они здесь… Что?! Да не могу я громче, – заорал он. – Здесь они, те, которые… Понял, наконец?.. Ах, глухая тетеря! Громче не могу!!
Сержант орал в трубку, крыл дежурного последними словами:
– Ах, зверина-образина!!! Уродина! Гадина! Ах, ублюдок глухой, мерзость глухая!!!
Мы не стали дожидаться окончания разговора…
…Мы идем по набережной. Звучат музыка, смех…
– Легко жить, когда от тебя ничего не зависит, – говорит Мария-Луиза. – Ты неудачник. Такова твоя судьба, твой рок. Смирись. Признай свое бессилие перед судьбой, и сразу станет легко. Можно даже смеяться и петь вместе с другими неудачниками. Да?..
– Да, – сказал я.
– Что – «да»? Чего – «да»?
Ее глаза горели:
– Убирайся!
– Ты чего?
– Ненавижу таких, как ты! Слабаков, слюнтяев. Отваливай!
Раздался душераздирающий крик: за чугунной решеткой разгуливал тигр. Он мирно, по-домашнему облизывал девчушку в голубом платьице. Девчушка отдергивала руки, орала, лицо ее съехало набок.
Все попрятались за углы, кусты, будочки.
Тигру наконец надоел этот ор. Он поджал уши и пошел обратно, к шатру цирка, около которого стоял трясущийся укротитель.
– Даже тигры у нас ублюдочные, – сказала Мария-Луиза. – Сожрал бы эту уродину, может, подействовало…
Из укрытий весело выходили люди. Они поглаживали девчушку по голове. Девчушка хихикала.
Навстречу нам шел сержант. Цепью. Он и штук пять полицейских. Цепь прочесывала набережную.
– Родные. Братья и сестры! – обрадовался сержант. – Ненаглядные мои, золотые, распрекрасные… Опять, опять в догонялочки?
– Нет, – сказала Мария-Луиза. – Не будем.
– Почему?
– Нас здесь нет.
– Как?
– Мы уплыли. Вон на том пароходе.
И Мария-Луиза кивнула в сторону набережной: на паруса, мачты, чаек, гудки, грохот бочек, крики матросов.
От причала отходил пароход.
– Уплыли… – соображал сержант, – Значит, вас нет… Нетушки… А чего ж вы стоите?
– А это не мы.
– А кто?
– Другие.
Сержант соображал, смотрел то на нас, то на пароход, снова на нас… Наконец, он повернулся и побрел прочь.
За ним и другие полицейские…
12. По морям, по волнам
Мы спустились к пристани.
У причала стояла баржа с углем. Моряки вкатывали на нее пианино. Около баржи суетился катер:
– Эй, на барже! Отойдите от причала! Срочно отойдите от причала!
Рядом с баржой покачивался бот. Два парня в одинаковых брезентовых куртках грузили ящики, ведра, сети.
Аппетитно шлепала вода. Солнечные зайчики бегали по обшивке.
– Поплыли, – сказала Мария-Луиза, – Ну их всех! А?..
– Поплыли!
Один из парней отвязал канат, оттолкнул бот и прыгнул на палубу. Бот стал поворачивать носом к линии горизонта…
– Вперед!
Мы прыгнули на корму. Заработал мотор. Полоска воды между кормой и пристанью стала расширяться.
К причалу бежали полицейские:
– Вас нет на том пароходе! Нет! Я проверил список пассажиров. Вернитесь! Я приказываю!
Скоро полицейские слились в одно пятно.
В пятне поблескивали кокарды, погоны, стекла очков…
А скоро и пятно растворилось. Лишь башня городской ратуши – красная спичка на фоне холма Гулливера, да серые тучи сверху.
Рыбаки Джек и Джон ничуть не удивились нашему присутствию. Их ничто не могло удивить.
Когда и город, и горы ушли за горизонт, они заглушили мотор, расстелили парусину, надвинули на глаза шляпы и улеглись спать.
Море кишело рыбами. Огромные, скользкие, они выпрыгивали из воды, не понимая, почему их не ловят. Не понимали и мы…
– А рыба? Мы не будем ее ловить? – спросил я.
– А зачем нам ее ловить, – улыбнулся из-под шляпы Джон.
– Как «зачем»?
– Так… Зачем нам ловить рыбу? – На этот раз улыбнулся Джек.
– Но вы же рыбаки.
– И что?
– Рыбаки ловят рыбу.
– Здесь нет никакой рыбы. Ты видишь здесь рыбу, Джек?
– Нет.
– И я не вижу.
– Да вы что?! – не выдержал я. – Здесь полно рыбы!
– Вряд ли…
– Честное слово!
– Если и есть одна-две жалкие рыбешки, стоит ли поднимать шум?.. Это не улов, – сказал Джек.
– И потом… Мы неудачники, – сказал Джон. – А она, сволочь, скользкая, хитрая… Так и норовит откусить крючок, порвать сеть… Ну ее к шутам, эту рыбу! Которой все равно нет…
Они захрапели.
Мы взяли удочки, наловили полное ведро рыбы и сварили вкуснейшую уху. Такой ухи я не ел никогда. Ни до, ни после рыбалки…
Потом мы стали загорать. Мария-Луиза накинула на плечи мою рубаху: «Чтоб не обгореть».
Я понял, почему она накинула, но не показал вида…
Я смотрел на ее лицо, глаза закрыты – облизнула пересохшие губы, что-то хотела сказать, но передумала, вдруг резко повернулась – голова на локоть! Еле успела подхватить скользнувшую с плеч рубаху:
– Уезжай домой!
– А ты?
– Я здесь живу, а ты уезжай!
– Нет.
– Пожалуйста…
Смотрит на меня зелеными глазами.
– Хочешь, поцелую?
– Не хочу…
Она выдернула локоть и снова растянулась на палубе.
– Приплывем – сразу на электричку. Понял?.. Сразу! Нечего тебе… Ясно?..
Я смотрел на ее профиль… И вдруг из-за профиля выплыл парусник.
– Эй, на боте! – крикнули с парусника. – Кто вы и куда путь держите?!
– А вы кто? – крикнула Мария-Луиза. – Кто вы и куда путь держите?!
– Кто мы?! – захохотал голос. – Сейчас узнаете!
Протрубила труба. На мачте взвился черный флаг… И вот на нас посыпались пираты…Только сыпались они как-то странно… Многие проносились на канате мимо палубы и падали за борт… Из воды раздавались крики: «Спасите!», «На помощь!..».
Наконец те, кто умел плавать, спасли тех, кто не умел…
Капитан, с длинной сигаретой в мундштуке, откашлялся, сплюнул торпедой за борт, вытер лицо о низ тельняшки, обнажив исполосованный шрамами живот, то ли от сабель, то ли от аппендицитов, вставил новую сигарету в мундштук, чиркнул спичкой о борт, закурил… Но сначала, перед всем этим, он выскреб из углов кастрюли остатки нашей ухи и съел ее жадно, с пыхтеньем и стонами, под завистливыми взглядами команды… Потом закурил и подмигнул:
– Трое суток не ел… С такой оравой не прокормишься…
Он подошел к человеку в полосатых пижамных штанах и галстуке-«бабочке»:
– Эй! Как тебя?
– Сэр Бобильтон, кэп!
– Во-во!.. Бобильтон-шнобильтон… Ты, кажется, врач?..
– Хирург, господин капитан!
– Хи-лург, – передразнил капитан. – Людей зарезал больше, чем любой пират!
Хирург хохотнул.
Капитан приблизился к унылому брюнету, живот поверх длинных трусов:
– А ты? Как тебя?
– Господин Де-Лякруа…
– Де-ля… Музыкант?!
– Скрипач, господин капитан…
– «Скрипач»… От «скрипов» его повеситься можно… Ну, что мне с ними делать?.. Тот вон… археолог… тот инженер… Пожалел, взял на корабль… Неудачников этих… Из бедности и нищеты. Думал людей из них сделать. Куда там…
Капитан пригрозил кулаком:.
– Не буду кормить. Не дам сухарей. Сухариков нема! Что?! Не нравится?
Тут Мария-Луиза не выдержала:
– Братцы! Поплыли в город… Пушка у нас есть… Шарахнем! Припугнем… Ну, какие вы неудачники?.. Вы просто веру в себя потеряли. Поплыли, а? Начнем жизнь сначала! А?..
Капитан сдвинул брови:
– Что?! А где я людей возьму?.. Если все будут начинать сначала?..
Он дал очередной залп из своего мундштука:
– Кто здесь капитан? Я? Или эта баба?! За борт их, ребята!
Мы пытались сопротивляться, но слишком велико было превосходство противника. Они скрутили нас, раскачали и бросили за борт. С тех пор я долго не мог побороть ненависти к людям, которые из-за своей жалкой, неудачливой жизни готовы пойти на любую подлость.