Абрамович положил назад загадочный плод, решив, что непременно, позже, когда разойдутся гости, расспросит у кого-нибудь, что это за плод. Он давно остерегался употреблять в пищу неизвестные продукты. Не то чтобы боялся отравиться — берёг здоровье. Деньги любят сильных и с крепким здоровьем людей.
Журналисты активно поедали всё, что выставлялось на стол. Крепкие волосатые, с щетинами, под самого хозяина стола, парни. Перекидывались мнениями об увиденном. Они только что вернулись с экскурсии по городу. Хвалили, говорили комплементы губернатору. Он устал и от комплементов.
— Роман Аркадьевич, говорят, что группу спортсменов вскоре повезут в Англию? — спросил собкор «Огонька».
— Повезут, ближе к весне. Это не проблема.
— Регулярно такое будет?
— Возможно.
— А не накладно?
— Накладно, но будем делать.
— Мы слетаем еще куда-то?
— Слетаем. Сейчас сообщат где какая погода, чтобы нам не застрять.
— Вы тоже?
— Мы тоже…
Все за столом засмеялись.
Абрамович встал, отодвинул чуть в сторону стул, на котором сидел.
— Мне нужно еще немного поработать, — сказал он, изобразив на лице начальственную озабоченность. — Вы кушайте.
Он бросил, как бы прощальный, обиженный взгляд на светящийся загадочный плод, вышел из-за стола и направился вновь на второй этаж, в свой кабинет.
Я видел всё это. Подумал, что этот молодой губернатор отменный актер. Кажется простым, доступным, но внутри холоден и жёсток, как наждачная бумага. Не трись, не ласкайся о его внутреннюю суть иначе сотрешь до крови кожу, не говоря о душе.
Я чуть не рассмеялся. Увидев с каким еще большим энтузиазмом журналисты навалились на дорогой закусон и спиртное. Слаб человек, желудок и похоть правит его поступками и мыслями.
Что удержало его от вкушения загадочного плода?
В мире соблазнов для него еда не главное?
Возможно, что он более никогда не увидит этот плод. А вот несколько журналистов плод отведали. Произойдут ли и с ними глубинные нравственные перемены. Я давно заметил, что души сильно погрязшие в грехах, трудно возвращаются в лоно чистоты.
Абрамович вошел в кабинет, и вздрогнул он внезапного сильного звонка телефона на столе.
Поднял трубку. Спокойный молодой голос спросил:
— Роман Аркадьевич?
— Да!
— С вами будет говорить Владимир Владимирович.
И тут же спокойный голос президента.
— Здравствуй, Роман Аркадьевич!
— Здравствуйте, Владимир Владимирович!
— Когда будешь в Москве?
— Планирую вылететь через два дня.
— Хорошо, свяжись с командующим Дальневосточного военного округа, и помоги ему в отношении территорий и материально. Это важно.
— Хорошо! — отрапортовал Абрамович.
— Будем усиливать военную группировку у тебя, на твоей территории. До свидания!
В трубке мягко щелкнуло, и она. Как бы омертвела от тишины в собственном нутре.
Впервые президент позвонил ему на Чукотку. Что в этом звонке? Перемена отношений? Что-то другое?
24. У любви свои пути
Когда Виктория Калянто вошла в кабинет, Анна Павловна Ветошева, упавшим голосом, предчувствуя что-то неладное, спросила:
— Что случилось-то?
Молодая чукчанка была в модной, стягивавшей ее тонкую талию кожаной куртке, джинсах, с распущенными длинными волосами — красавица, нагло улыбалась.
— Решила своего чукотурка сдать в Детский дом. На хрен он мне нужен. Заколебал этот международный выкормыш.
Вика прошла к столу, села на стул и уставилась черными зрачками в глаза Анны Павловны.
— Ты опять с перепоя? — спросила врач.
— И не думала. Между прочим, я давно всё завязала, потому что ко мне пришла большая любовь.
— Поздравляю насчет любви, но ты каждый день по несколько раз влюбляешься.
— Теперь навечно. Мне эти турки надоели и я нашла себе русского, красивого парня. Он меня хочет взять с собой в Омск. Не повезу ж я своего чукотурка в Сибирь.
— Если у вас любовь, так почему и нет?
— Я хочу начать жизнь с белого листа.
— Это он тебе так сказал?
— Сама решила. У меня, между прочим, мозги тоже есть.
— Я и не сомневалась в этом. Давай всё по порядку, спокойно рассказывай.
Виктория закинула ногу за ногу, откинулась, руками закинула волосы за плечи.
— Познакомилась в одной компании, полюбила и он меня. Вот даже новую куртку купил. Он хорошо зарабатывает. По 80 тысяч рублей в месяц. Возит грунт на самосвале немецкого производства. Скоро командировка его кончается, он и предложил поехать с ним в Омск. У него там квартира есть. Я согласилась. А этот турецкий выблядок будет мне в обузу.
Молодая женщина скривила лицо, достала из кармана сигареты, хотела закурить.
— Здесь не курят! — строго сказала Анна Павловна и поднялась со стула. Прошлась по кабинету.
Поняла сразу, что ни уговорами, ни запугиванием молодую мамашу не переубедить, не заставить изменить своего решения.
— Ты дитя свое любишь?
— Люблю, только он мне по самый пупок надоел. Я говорила сеструхе Кирке, чтобы она его довоспитывала немного, может потом я его и заберу, но она не хочет. Говорит, что, мол, у нее есть своя жизнь. Какая у нее жизнь! С мужиками даже не трахается! Голодная как волчица! Меня всё воспитывает.
Виктория опять достала сигареты, но вспомнив. Что курить в кабинете заведующей родильным отделением нельзя, спрятала пачку.
— Ты хоть представляешь, на что обрекаешь своего сына» ты лишаешь его материнства. Он же любит тебя. — Ага! Любит? Он кого хочешь полюбит, лишь бы его кормили. Весь в турков. Те ради денег… — перебила Анну Павловну Виктория. Лицо у молодой женщины стало злым, порозовевшим. Глаза еще сильнее сузились. Она походила на опасного хищника.
— Так что от меня нужно, — обескуражено, спокойным, даже холодным тоном спросила Ветошева.
Она пытливо смотрела на молодую женщину и не могла понять, как относиться к ней. Отказниц теперь среди молодых мамаш так много, что за это их давно уже никто не осуждает. Может в самом деле бросит пить, потом образумится и заберет сына.
— Я не знаю, как это сделать, чтобы шума не было.
— Какого ты шума боишься?
— Не хочу. Чтобы про меня всякую чушь болтали.
— О человеке по его поступкам судят.
— Ага, блин, все такое вытворяют, что ни в какие ворота…
— Ты за себя отвечай.
— Может, я доверенность вам напишу, а вы, как я уеду…
— Нет! — перебила Викторию Анна Павловна. — Ты меня в это не впутывай. Мы следим за состоянием здоровья твоего ребенка исключительно в научных целях. Впрочем, как и за другими детьми, рожденными чукчанками от иностранцев.
— Вот и берите этого подопытного кролика к себе. Он уже большой, ему мать вовсе не нужна. Я в Омске еще одного рожу.
— И опять бросишь?
Виктория, как обожженная кипятком, вскочила со стула. Вытянув тонкие губы, медленно произнесла с ненавистью.
— Плевала я на вас всех! Вы всё только о себе думаете, только ради своей выгоды над нами опыты проводите. Когда мы хотим стать людьми, вровень с вами, вы плюете нам в душу.
— Никто, никогда! — оторопела начала Анна Павловна и растерянно замолчала.
Виктории уже не было в кабинете. Она хлопнула дверью с такой силой, что зазвенели пузырьки с лекарствами в шкафу. Ненависть и отчаяние переполняли Викторию, когда она вышла из больницы.
Дул с севера холодный ветер, Снегом припорошило землю. Прячась от ветра за домами, Виктория почти побежала по тротуару. «Я его, гаденыша, задушу! Он всю жизнь мне искалечит. И я хочу счастья. Я люблю человека и не могу расстаться с ним. Это выше моих сил!»
В прострелах длинных, пустых улиц, ветер был особенно сильным. Язычки поземки, кольцеобразно закручиваясь по асфальту, спиралеобразно чуть подрастали, сшибались вниз, опять пытались подскочить по спирали вверх, но неуклонно прижимались к земле более сильными потоками.
Ей казалось, что снег пропах пылью. Такая пыль оседает на меховую одежду в кладовках, когда долго помещение не проветривается.
Пыль времен обволакивала сердце. Молодая кровь пенилась от желанной любви сильного и красивого мужчины, женская кровь стремилась к познанию большего, к радости в былое время недоступной. Наверное, холодный ветер остудил гнев и вспыльчивость Виктории. Увидев на кухне початую бутылку водки, она не стала пить. Обошла всю квартиру. Не было ни сына, ни сестры Киры. Не было многих вещей сына и вещей сестры. И тут Виктория догадалась, что сестра и ее сын Олежек куда-то уехали. Но куда? Одно лето, совсем маленькой, Вика жила в яранге у бабушке. Всё лето на берегу большущего озера, средь зарослей кустов, желтых и сиреневых цветов на взгорке, гомона птиц, крика чаек. Всю жизнь она вспоминает тот клочок из своего детства, как праздник, как время, проведенное в сказке. Поездка в Сибирь с возлюбленным, — возвращение в счастливое детство, перемещение в лоно любви, утраченной ей самой и ее близкими. Она перерождалась, выворачивалась ее распутная, пьяная суть, сгорала на холодном ветру, отслаивалась и исчезала. На месте былых язв образовывалась новая розовая кожица преданной любви.
Она не стала искать в городе ни сестру, ни своего сына. Очень боялась, что может найти их у знакомых или родственников. Находка могла привести к беде у родных или самоубийству. Она собрала свои вещи — двое джинсов, одно легкое платьице, теплую куртку с шапкой и упорхнула из квартиры. Не написала даже записки. У сестры есть ключ от двери, есть мозги в голове и она непременно догадается, куда Виктория уехала. Потом она обо всём напишет, если этого пожелает ее же, переполненная любовью к русскому мужчине, душа.
Сильнее наркотика, чем любовь ничего в мире нет.
Более ее в этом городе никто не увидит. Родственники и близкие даже не будут искать ее там, в далеком городе Омске. Сын ее Олег, будет скитаться по интернатам, родственникам, отслужит армию, окончит техническое училище и тоже уедет с Чукотки навсегда. К этой стылой земле в нём будут жить холодные чувства, как к злой мачехе. Об отце, турецком подданном он никогда ничего не узнает. Но заглядывать в события 2030 года нет смысла.