той, felze, укрепленной в средней части палубы. Ее контур от носа до кормы был прямым и не имел изгиба на носу, вследствие чего для управления ею требовались два гондольера, а не один. Более того, форштевень был очень высок, что сильно бросалось в глаза, и Дзуккетта сказал, что, когда он впервые выплыл на ней во время прилива, то был удивлен тем, что она не вписывалась под несколько мостов – Казанова проходил под ними беспрепятственно.
– Это показывает, как сильно поднялась вода в Венеции за прошедшие двести пятьдесят лет, – сказал он.
Дзуккетта знал о воде и Венеции больше, чем большинство других людей; он написал историю венецианских наводнений. Он был также авторитетом в области истории венецианских мостов; именно он составил каталог всех 443 мостов в своей книге «Венеция: от моста к мосту». По ходу разговора я также узнал, что Дзуккетта написал еще несколько книг: две о венецианских каналах, одну о «потерянных каналах», которые были засыпаны (rii terrà), одну о Казанове, одну о гондоле Казановы, одну об истории газификации Венеции, и даже одну книгу о венецианской канализации.
– Когда вы платите гондольеру за провоз по каналам, – сказал мне Дзуккетта, – он везет вас по венецианской грязи и отбросам.
Но не это было причиной, побудившей де Луиджи познакомить меня с Дзуккеттой; это обнаружилось, когда я спросил:
– О чем будет ваша следующая книга?
– Об истории венецианских пожаров, – ответил он.
Де Луиджи сиял.
– Мой друг Дзуккетта – эксперт по пожарам. Он исследовал – сколько? – шестьсот, семьсот пожаров?
– Восемьсот, – невозмутимо произнес Дзуккетта, – включая пожар оперного театра «Петруццелли» в Бари. Я член международной ассоциации исследователей поджогов.
– Вас приглашали к участию в расследовании пожара в «Ла Фениче»?
– Да, – ответил он, – но я отказался.
– Почему?
– Потому что это политический пожар, а я не расследую политические пожары.
– Что вы имеете в виду?
– В это дело вовлечены политики. Они есть среди людей, которым предъявлено обвинение в халатности. Теперь же появились два противоположных одно другому обвинения: халатность и поджог. Естественно, подозреваемые в халатности хотят, чтобы восторжествовала версия поджога, а подозреваемые в поджоге, соответственно, хотят, чтобы победила версия халатности. Каждая сторона желает найти экспертов, которые подтвердили бы определенную точку зрения. Двое подозреваемых в халатности предложили мне чек с непроставленной суммой за то, чтобы я согласился свидетельствовать в их пользу как эксперт. Мне сказали, что я могу сам проставить сумму. Очевидно, они хотели, чтобы я сказал, что это поджог, хотя на самом деле я так не думаю. Поэтому это политический пожар, и поэтому я отказался.
– Что это были за люди?
– Я не стану называть их имена. Но обвиняемые – это не единственные люди, заинтересованные в исходе дела. Очень многие потеряли собственность. Были сильно повреждены квартиры в соседних с театром домах, у некоторых оборудование было уничтожено пожаром, и все они хотят получить компенсацию, которая покрыла бы недостаток страховки. Если вердиктом станет поджог, то эти люди не смогут ничего получить с электриков, поскольку у тех нет денег. Но если суд решит, что это халатность, то у пострадавших появляется смысл возбуждать судебные иски к Венеции, фонду «Ла Фениче» и к пятнадцати лицам, обвиненным в халатности. Двое ответчиков по делу о халатности уже переписали свое имущество на жен.
Пришел партнер-гребец синьора Дзуккетты. Они приготовились перейти в гондолу.
– Полагаю, вы следите за этими делами, – сказал я.
– Да, я слежу, – ответил Дзуккетта, перешел в гондолу и удерживал ее у причала, чтобы партнеру было легче забраться в лодку.
– У вас самого есть версия причин случившегося?
– Конечно. – Дзуккетта отвязал причальный конец и оттолкнул гондолу от пристани.
– Вы не думаете, что это сделали электрики?
Дзуккетта отрицательно покачал головой.
– Если электрики подожгли «Ла Фениче», – с улыбкой ответил он, – то нам стоит подозревать водопроводчиков в acqua alta [43].
Глава 11Опера-буфф
Через несколько дней после ареста двух электриков, когда я на вапоретто ехал к площади Сан-Марко, к нам в кильватер пристроилось водное такси. Пятеро мужчин в деловых костюмах стояли на фордеке такси за спиной капитана, и даже с расстояния пятидесяти футов я понял, что это не обычная группа. Мощный, элегантный седовласый мужчина в темных очках явно был там лидером. У него были резкие черты, здоровый цвет лица и царственная осанка. Мне подумалось, что остальные – это его деловые партнеры, а может, даже телохранители. Потом этот человек снял пиджак, и я увидел, что наручные часы его были надеты поверх манжеты рубашки. Я сразу понял, кто это. Этот мужчина был не кем иным, как Джанни Аньелли.
Аньелли, председатель совета директоров автомобильного гиганта «Фиат», мог находиться в Венеции по множеству причин. В восьмидесятых годах он от лица «Фиата» купил неоклассическое палаццо Грасси, отреставрировал его и превратил в великолепное выставочное пространство для проведения художественных мероприятий. Одна из сестер Аньелли, Кристиана Брандолини Д’Адда, жила напротив палаццо Грасси, на противоположной стороне Гранд-канала, в палаццо Брандолини. Другая сестра, Сюзанна Аньелли, владела апартаментами в Сан-Вио, где проводила досуг. Однако было вполне вероятно, что приезд Джанни Аньелли имел какое-то отношение к восстановлению «Ла Фениче».
Был объявлен конкурс на участие в реконструкции здания театра, и заявки подали шесть консорциумов. «Фиат» был представлен за счет «Импреджило», группы строительных компаний, возглавляемых фирмой «Фиат-инжиниринг». Скоро должны были объявить победителя. «Импреджило» был вполне вероятным фаворитом в этой гонке, благодаря, главным образом, влиянию Аньелли и тому факту, что «Импреджило» успешно отремонтировал палаццо Грасси, что сделало его единственной компанией из всех претендентов, которая на деле сумела преодолеть логистический кошмар, который представляла собой Венеция для любых строительных проектов. Трудности эти были уникальны для Венеции и считались поистине непомерными. Гигантские краны, необходимые для строительства, предстояло разобрать и доставить к «Ла Фениче» по узкому, труднопроходимому каналу на баржах, которые во время приливов не смогли бы пройти под двумя мостами этого канала. Кирпичи, арматурную сталь, деревянные доски, металлические трубы, мраморные блоки и другие строительные материалы должны были доставляться к «Ла Фениче» тем же путем, но так как места для их хранения в здании театра не было, то следовало создать складские площадки на ближайшем открытом пространстве, например, на Кампо-Сант-Анджело или даже на платформах, возведенных на Гранд-канале.
Аньелли, который, как известно, нравился публике и таким газетам, как «Л’Аввокато» («Адвокат»), собрал ту же команду, которая десять лет назад так хорошо поработала на реставрации палаццо Грасси. В нее входили архитекторы Гаэ Ауленти и Антонио Фоскари из Венеции.
Гаэ Ауленти предстояло стать старшим архитектором проекта. Она была хорошо известна тем, что смогла превратить парижский вокзал девятнадцатого века Гар д’Орсэ в музей д’Орсэ, а также проектированием галереи современного искусства в парижском Центре Помпиду.
Антонио (Тончи) Фоскари и его жена-архитектор Барбара дель Викарио жили в палаццо Барбаро, в квартире, расположенной этажом ниже декоративного salone семейства Кертис. Тончи Фоскари двадцать пять лет проработал профессором истории архитектуры в Венецианском университете и был действующим президентом академии изящных искусств. В настоящее время супруги Фоскари вместе работали на реставрации построенного в семнадцатом веке театра «Малибран» близ Риальто. Этот проект неожиданно стал весьма актуальным, ибо из-за потери «Ла Фениче» Венеция осталась без большого театра для массовых представлений.
Из всех архитектурных проектов Тончи Фоскари публике была лучше всего известна выполненная им и его женой Барбарой реставрация их загородного дома на канале Брента: виллы Фоскари, известной под названием Мальконтента. Виллу построил в шестнадцатом веке Андреа Палладио для двух братьев Фоскари, и она стала образцом совершенной простоты и гармонии. Журнал «Дом и сад» описал виллу в статье, озаглавленной: «Самый красивый дом в мире».
В ночь, когда загорелся театр «Ла Фениче», супруги Фоскари были дома; им позвонил друг и сказал, что рядом с ними начался пожар. Супруги бросились на крышу расположенной рядом с их домом консерватории, самого высокого здания в этом районе. Тончи Фоскари стоял на крыше с фотоаппаратом в руках, испытывая леденящий ужас и чувствуя, что прямо перед ним происходит убийство. От горя и волнения он был не способен снимать. Теперь он вошел в команду, которая надеялась восстановить «Ла Фениче».
Мы сидели в гостиной квартиры супругов Фоскари в палаццо Барбаро. Стены были декорированы скромной пастельной штукатурной лепниной восемнадцатого века – в сравнении с пышными барочными украшениями старого salone Кертисов этажом выше. Огромные окна выходили на Гранд-канал. Со стен на нас смотрели с портретов знаменитые предки Фоскари – венецианский адмирал и папа. Портрет дожа пятнадцатого века Франческо Фоскари, которого обессмертил Байрон в пьесе, а Верди в опере «Двое Фоскари», висел в музее Коррера на площади Сан-Марко.
– Одна французская группа попросила меня принять участие в конкурсе на участие в восстановлении «Ла Фениче», – сказал Фоскари, – а потом еще и одна испанская группа, но я колебался. Наконец, «Л’Аввокато» Аньелли начала заново собирать команду, реставрировавшую палаццо Грасси. Эта заявка была почти неизбежна. Однако после восстановления палаццо Грасси он не имел права участвовать в конкурсе «Ла Фениче». Но Аньелли не может проиграть. Если он выиграет, то только он, и никто больше сможет гарантировать, что работы выполнят точно в срок и по заявленной цене. Он позвонил мне и сказал: «Ты с нами!» В этот момент мне пришлось стать весьма прагматичным. Ситуация показалась мне многообещающей, лучшей, чем у других, и я принял предложение.