– В таком случае, – сказал Гатри, – вы не будете в одностороннем порядке участвовать в церемониях открытия, произносить речей и не будете делать единоличных заявлений от имени фонда «Спасти Венецию», а также принимать медали или приписывать себе заслуги организации, если заранее не получите на все это моего согласия. Я с превеликим удовольствием отойду в сторону и дам вам быть большим боссом, но пока босс – я, вам придется подчиняться и ходить по ниточке.
Ловетт прожег Гатри возмущенным взглядом и ответил:
– Как у председателя у меня есть определенные прерогативы.
– На самом деле, – возразил Гатри, – как у председателя у вас нет ничего.
Гатри вручил Ловетту экземпляр правил внутреннего распорядка в «Спасти Венецию».
– Вот, взгляните на внутренние инструкции. Здесь вообще нет упоминания о председателе. Так что с этим все ясно. Президент является главным руководителем и единолично отвечает за деятельность фонда «Спасти Венецию». Когда вы приняли титул председателя по собственной инициативе – вы, который так обожает титулы, – титуловали себя полным нулем. Вы не существуете.
Очень немногие заметили охлаждение отношений этих двух людей шесть месяцев спустя на балу в Радужном зале в день пожара в «Ла Фениче». Вражда пока оставалась их частным делом.
Отношения, однако, сильно ухудшились в последующие месяцы. В Венеции Ловетт продолжал представляться как глава фонда «Спасти Венецию». Он сказал Гатри, что не станет «ронять свое достоинство», известив ЮНЕСКО и другие частные комитеты о том, что на самом деле руководителем организации является Гатри. «Честно говоря, – сказал тогда Ловетт Гатри, – вас не любят в Венеции. Мне всегда приходится подчищать за вами». Гатри еще раз предложил поменяться местами, и Ловетт снова отказался. Гатри стал позволять себе публичные бестактные замечания о бесполезности Ловетта. Он ленив, утверждал Гатри, он ничего не делает. Зачем нужен такой председатель?
Обстановка ухудшилась еще серьезнее, когда на встрече совета директоров в Нью-Йорке, в начале 1997 года, член совета Алексис Грегори поднял вопрос о возможных финансовых нарушениях со стороны супругов Гатри. Грегори, союзник Ларри Ловетта, был владельцем издательства «Вандом-пресс», выпускавшего книги по искусству; братом Алексиса был актер и продюсер Андре Грегори, известный по фильму «Мой ужин с Андре». Алексис Грегори напомнил о стотысячном счете расходов Беа Гатри и пожаловался, что супруги Гатри тратят слишком много средств фонда «Спасти Венецию» на свои путешествия и обеды. Он также возражал против выделения 50 000 долларов на содержание венецианского офиса. Весь офис занимал всего две комнаты; остальное пространство представляло собой двухэтажный дом с тремя спальнями, который чета Гатри использовала как свою квартиру. Грегори подчеркнул, что помещение для офиса в Венеции можно получить через ЮНЕСКО всего за 5000 долларов в год. Ларри Ловетт обвинил Гатри в «отсутствии прозрачности» в распоряжении финансами. «Если вы спросите Боба Гатри о финансовых делах, – сказал Ловетт, – то он бросит вам четыреста страниц документов, чтобы вы сами в них разобрались».
Для проведения тщательного аудита бухгалтерских книг привлекли аудиторскую контору «Эрнст и Янг». Аудиторы нашли обоснование траты каждого доллара. Между тем члены совета изыскивали способы раздуть конфликт, который благодаря их стараниям превратился в мелкую, унизительную и постыдную склоку.
К середине 1997 года раскол в фонде «Спасти Венецию» стал еще глубже. На майском заседании совета Ловетт застиг Гатри врасплох, явившись с группой своих доверенных лиц, что позволило ему при голосовании утвердить список членов подкомитетов, заполнив их людьми, в лояльности которых он не сомневался. Это был первый случай столь беззастенчивого использования подсадных уток на встрече совета директоров фонда.
Через несколько недель после этого заседания Барбара Берлингьери пригласила Гатри к себе во дворец на чай. Она время от времени сетовала по поводу того, что у Гатри произошло необъяснимое изменение личности после того, как он стал президентом. «Обычно мы обсуждали с ним разные вопросы, – вспоминала она. – Но теперь он говорит нам: “Я президент и располагаю неограниченной властью. Я говорю вам, что я хочу, и для этого мне не надо ни у кого спрашивать разрешения”. На это я отвечаю: “Боб, но зачем тогда существуют тридцать членов совета директоров? Мы же совершенно бесполезны”. Он возражает: “А, да вы ничего не понимаете, потому что вы итальянка”, – таково было его объяснение, и еще: “И потому, что в Америке президент может все решать сам, и ему не надо никого спрашивать и что-то говорить подчиненным”».
Гатри отлично знал, что маркиза – верная союзница Ларри Ловетта. Она была поистине мощным противником, намного более коварным, чем сам Ловетт. Именно Барбара Берлингьери нашла для Ловетта подсадных уток, клевретов, с которыми он явился на заседание совета. У нее была небольшая частная фирма, которой она управляла в партнерстве с еще одной женщиной – «Venezia Privata» («Частная Венеция»). Фирма занималась организацией экскурсий и вечеров, а также обеспечивала доступ избранных туристов в частные дворцы. Ловетт предложил предоставить венецианскому офису право и возможность устройства и организации гала-празднеств, освободив от этого бремени главную штаб-квартиру в Нью-Йорке. Гатри возражал против этой идеи отчасти потому, что понимал: это метод борьбы Ловетта за власть, а отчасти потому, что подозревал: для маркизы это потенциальный источник неплохого дохода.
Барбара Берлингьери и Боб Гатри расположились в гостиной piano nobile дворца Берлингьери. Барбара сразу перешла к делу.
– Боб, – сказала она, – вы же понимаете, что у нас достаточно голосов для того, чтобы исключить вас из совета директоров.
Гатри внимательно посмотрел на нее поверх чайного стола. Свет, падавший из окон, выходивших на Гранд-канал, освещал левую сторону ее лица, которое было недавно рассечено от скулы до верхней губы, осколок стекла оставил зияющую рану, которую Гатри закрыл так искусно, что остался лишь тончайший как волос рубец, такой тонкий, что его едва ли смог бы заметить человек, не знавший о травме.
– Но мы этого не сделаем, – продолжила она, улыбаясь, и улыбка ее была идеально симметричной; правая половина лица при этом не стала выше левой. Кайма губы была ровной, никак не изуродованной страшной раной.
Боб Гатри смотрел на сохранившее красоту лицо Барбары Берлингьери, восхищаясь своим собственным мастерством, и, думая об этом, он слышал, как она продолжала говорить, сияя спасенной его искусством улыбкой.
– Вот что мы хотим вам предложить: вы сможете стать президентом Молодежного комитета. Когда же мы создадим Консультативный комитет, вы станете и его президентом тоже.
Гатри несколько мгновений молчал, обдумывая намеренно унизительное предложение Барбары Берлингьери; он, однако, позволил себе отвлечься. Что бы было, если бы тогда в больнице он отошел в сторону и позволил местному хирургу зашить рану, а не стал бы делать это сам? Что, если бы старший хирург, который никогда не проводил пластических операций, слишком сильно затянул швы лицевых мышц и оставил Барбару с уродливой гримасой вместо естественной улыбки? Что, если бы он зашил кайму губы по прямой линии, не сделав вырезку и оставив на губе вечную морщину? Нет, хорошо, что он, Боб Гатри, встал у операционного стола, потому что теперь до конца своих дней Барбара Берлингьери будет смотреть в зеркало, встав утром с постели, бросать взгляды на стекла витрин, проходя мимо магазинов, смотреть на себя в зеркальце, освежая макияж, и каждый раз она будет вспоминать гений Боба Гатри и свою черную неблагодарность.
– Барбара, – сказал он, – вы продули.
– Что, что, – изумилась она, – что я сделала?
– Вы напрасно использовали своих подставных лиц. Вам надо было молчать о них и дождаться осенней встречи после праздника, когда состоится голосование на выборах директоров. Именно это голосование имеет значение. Но теперь, когда вы раскрыли свои карты, я найду собственных подсадных уток. Тогда мы и посмотрим, чем закончится голосование.
Гала-праздник фонда собрал в Венеции в конце лета 1997 года более трехсот человек. В этом году торговцы драгоценностями на площади Сан-Марко растянули часы работы своих магазинов, зная, что толпа участников этого мероприятия сделает им лучшую недельную выручку в году. Прошло десять лет с первого масштабного мероприятия фонда, когда «Спасти Венецию» задумал реставрацию церкви Мираколи. Открытие восстановленной церкви было запланировано на осень. За первые десять лет организация упрочила свой статус, отличилась замечательными достижениями. На праздники подписывалась масса народа, несмотря на то, что цена билета поднялась до 3000 долларов, и это без учета стоимости отеля и перелета. В списках гостей теперь фигурировали тринадцать титулованных особ, а не жалкие полдюжины. В этом году на гала в качестве почетных гостей прибыли восемь августейших особ. Четырехдневная программа включала посещение трех виноградников на материке, вечера в частных дворцах, эксклюзивную культурно-ориентированную охоту за драгоценностями, экскурсии и лекции. Специалисты «Ла Фениче» обеспечили реквизит и украшения для убранства одного из обедов, а за музыку на балу снова отвечали Питер Дучин и Бобби Шорт.
Как обычно, стояла знойная погода, а атмосфера была насыщена смесью богатства, роскоши, привилегий и власти на фоне венецианского блеска. Но в этом году обнаружились подводные течения; циркулировали слухи о нарастающем расколе в фонде «Спасти Венецию». Обвинения супругов Гатри в том, что они запускали руки в кассу, хотя и оказались беспочвенными, были услышаны публикой из круга Чиприани. Беа Гатри заметила – а может, вообразила, – что некоторые гости при ее приближении поворачивались к ней спиной. Во время обеда на острове Торчелло Боб Гатри приветствовал принцессу Кентскую, которая в последние десять лет была частой гостьей на мероприятиях фонда, как обычно, обратившись к ней по имени – Мари-Кристина. Принцесса холодно посмотрела на него и сказала: «Вам следует называть меня “мадам”».