На заседание совета директоров, которое состоялось сразу после празднеств, Боб Гатри и Ларри Ловетт привели своих подставных лиц, надеясь сместить баланс сил в свою пользу. Однако несколько членов совета оказались не готовыми к решающей схватке и воздержались от голосования, лишив обе стороны большинства. Дуэль подставных лиц закончилась компромиссом.
Но возникло новое противоречие. Обнаружилось, что Ларри Ловетт, никому ничего не сказав, за несколько лет до этого отказался от американского гражданства. Теперь он был гражданином Ирландии и не платил налогов в США. Некоторые члены совета директоров возмутились. «Если вы хотите быть филантропом и вести роскошную жизнь, то это ваше дело, – сказал один из них, – но сначала заплатите налоги». Терри Стенфилл, председатель комитета номинаций, жена бывшего главы «20 век – Фокс» и «Метро-Голдвин-Майер», сказала Ловетту, что не может, будучи в здравом уме, снова рекомендовать его на пост председателя. Ловетт протестовал, но битва была проиграна. Совет директоров понимал, что было бы неразумно для не облагаемой налогами американской благотворительной организации оставлять в своих руководителях человека, которого налоговая служба может посчитать уклоняющимся от уплаты налогов. Ловетт был избран на вновь изобретенную должность «международного председателя» фонда «Спасти Венецию».
Таким было положение дел, когда Леза Марчелло получила благую весть о том, что премия Торта будет присуждена «Спасти Венецию» и Ларри Ловетту.
Прочитав факс Гатри, требующий, чтобы премия была либо присуждена фонду «Спасти Венецию» как единому целому, либо никому, графиня Марчелло села писать ответ. Она объяснила, что премия эта всегда присуждается персонально и что, если лауреатом намерена быть организация, то премию вручают «по имени» тому, кто представляет организацию, в данном случае Ларри Ловетту. Она также написала о своих опасениях, что не сможет передать послание Гатри оргкомитету премии, не нанеся ему оскорбления и не сделав явным тот постыдный раскол, который возник внутри фонда «Спасти Венецию». В конце она добавила, что от души надеется, что внутренние проблемы организации будут решены без огласки.
Этот ответ не смягчил Гатри. Он с самого начала подозревал, что Барбара Берлингьери все устроила так, чтобы Ловетт единолично получил премию Торта. Это признал и Алексис Грегори, который радостно проболтался, что «Барбара устроила все это специально для Ларри». Гатри видел в этом еще один досадный пример ненасытного стремления Ловетта к признанию. Гатри поднял телефонную трубку, позвонил одному из членов оргкомитета и без обиняков высказал ему свою позицию.
Слухи о звонке Гатри быстро распространились по Венеции. Все называли его действия «элементарным запугиванием». Леза Марчелло отправила Гатри еще один факс, в котором отметила, что члены оргкомитета были «очень расстроены» его звонком и просто поражены тем, что он всерьез рассматривает возможность отказа от премии. «Именно этого я страстно хотела избежать, – сказала она. – Ситуация очень, очень нехорошая».
Комитет по присуждению премии уступил требованиям Гатри, но очень неохотно. Члены комитета опустили имя Ловетта из постановления о вручении премии, но поместили его фотографию вместе с похвалами в его адрес, напечатанными в программах, которые вручали гостям на церемонии награждения.
Теперь Гатри был убежден, что Ловетт и Барбара Берлингьери «развратили» Лезу, внушив ей, что отныне она неподотчетна Нью-Йорку. Этим, считал он, можно было объяснить ее нежелание учесть его возражения оргкомитету, а также ее возражение относительно того, что премию всегда дают персонально, что на самом деле было правилом, – но, возражал Гатри, из этого правила бывали исключения. Гатри подозревал, что Ловетт и Барбара просто использовали Лезу; она собирала информацию о нем и передавала им, то есть шпионила за ним. Он решил принять меры, и однажды утром в середине января 1998 года он побеспокоил графиню Марчелло коротким телефонным звонком.
Формально это был телефонный звонок Пола Уоллеса, председателя исполнительного комитета, но было понятно, что он действует с санкции Гатри. И, хотя Уоллес соблюл все необходимые приличия – Леза превосходный сотрудник… фонд «Спасти Венецию» сокращает расходы… надеемся, что вы, как консультант, получите шестимесячный оклад… мы хотим посвятить возрождение фонда вашему имени, – посыл был предельно ясен: графиня Марчелло уволена, в связи с чем ее любезно просят к утру освободить офис. Гатри отправил короткий факс в отделение ЮНЕСКО, объявив имя нового директора венецианского офиса, ни разу не упомянув имя Лезы Марчелло.
В течение одного дня новость о внезапном смещении Лезы Марчелло облетела венецианские, и не только венецианские круги, дошла до людей, которые не знали никого из руководства организации и имели весьма смутное представление о фонде «Спасти Венецию». История, как ее рассказывали в винных барах и продуктовых магазинах, была лишена деталей: организация богатых американцев уволила безупречную венецианскую графиню. То, что начиналось как мелкая и ничтожная частная склока, превратилось в публичное оскорбление Венеции и венецианцев.
Это увольнение углубило раскол в совете директоров фонда «Спасти Венецию». Один член совета, услышав новость, сложил свои полномочия – профессор Вольфганг Вольтерс, историк искусств, который тесно сотрудничал с Лезой Марчелло в ходе реставрации церкви Мираколи.
Джироламо Марчелло, один из венецианских членов совета, в отставку не подал. Вместо этого он преспокойно явился в Нью-Йорк на следующее заседание совета директоров. Никогда прежде он не посещал нью-йоркские встречи; он бывал на них только в Венеции. Когда он вошел в зал Университетского клуба, где проходила встреча, Боб и Беа Гатри переглянулись. Ларри Ловетт и Барбара Берлингьери были единственными из присутствующих, кто, кажется, знал, что произойдет дальше.
Но сначала совет заслушал доклады о восемнадцати проектах организации «Спасти Венецию», включая реставрацию одной картины Карпаччо и текущую работу по восстановлению фасада Скуола-Гранде-ди-Сан-Марко. После этого совет согласился с покупкой тридцатипятифутового подъемного крана для использования в реставрационных работах, заслушал предложение о финансировании стажировки хранителей музеев у ведущих реставраторов Венеции, а также проголосовал за оплату прибора для просмотра микрофильмов и принтера для Венецианского государственного архива.
Теперь слово взял граф Марчелло. Он раздал присутствующим копии своего выступления в переводе на английский язык, так как был намерен говорить по-итальянски. «У меня небезупречный английский, – позже говорил он мне, – к тому же я кипел от возмущения и потому мог говорить невнятно». Тогда же он поправил очки для чтения и начал говорить:
– Я пришел сегодня сюда, чтобы обсудить ситуацию, сложную для Венеции и для вас. В последние месяцы неприятный внутренний конфликт отравил деликатные отношения между организацией «Спасти Венецию» и самой Венецией. Это надо прекратить. Ущерб репутации и образу «Спасти Венецию» намного хуже, чем вы представляете это отсюда, из Нью-Йорка.
Граф Марчелло назвал высокомерным выпадом со стороны Боба Гатри его угрозу, что совет директоров «Спасти Венецию» не примет премию Торта.
– И так как я член совета директоров фонда «Спасти Венецию», то знаю, что Боб Гатри говорил это, не будучи уполномоченным на это членами совета.
Относительно увольнения его жены Лезы граф Марчелло признал право руководства увольнять сотрудников, но возразил против манеры, в которой это было сделано.
– Возможно, вам не известно, – сказал он, – что в Венеции прекращение рабочих отношений, продолжавшихся шесть лет, отношений, не омраченных никакими замечаниями, непременно говорит о нечестности работодателя. Именно так поступили с Лезой, и именно это меня возмутило. Быть венецианцем, – продолжал Марчелло, – и знать, как жить в Венеции, – это искусство. Это наш образ жизни, столь отличный от образа жизни остального мира. Венеция построена не только из камня, но и из очень тонкой сети слов высказанных и запомненных, из историй и легенд, свидетельств и слухов. Работать и действовать в Венеции – это значит в первую очередь понимать ее отличие и хрупкое равновесие, в каком она пребывает. Мы, живущие в Венеции, двигаемся деликатно и тихо. Утонченно. Мы люди византийской культуры, и это на самом деле нелегко понять.
Марчелло окинул взглядом аудиторию. За исключением двух-трех человек, которые могли слушать его по-итальянски, остальные одновременно читали перевод; у всех были очень серьезные лица. Члены совета директоров организации, считавшие себя благодетелями Венеции, знающими обычаи «усыновленного» ими города, вдруг получили выговор, словно они были всего-навсего толпой мусорящих на улицах туристов.
– Я должен рассказать вам, как недавний скандал в фонде «Спасти Венецию» был воспринят в Венеции. Его считают доказательством того, что некоторые члены совета директоров не считают «Спасти Венецию» объединением друзей, движимых стремлением сделать благо для Венеции, но считают средством добывания личного престижа и власти. Мы, венецианцы, смотрим на наш город с тем же древним чувством гражданственности, с которым мы строили, упорядочивали и любили его веками, и нам очень больно видеть, что его так используют. Насколько мы благодарны организации «Спасти Венецию» за изумительную щедрость в прошлом, настолько же нам, венецианцам, неприятно принимать помощь от тех, кто испытывает к нам так мало уважения.
Словно вслух размышляя, Марчелло закончил свою речь следующим замечанием:
– Как теперь будет действовать организация – решать вам, но лично я убежден в том, что доктор Гатри должен быть лишен власти и полномочий.
По возвращении в Венецию Марчелло показал мне текст своего выступления. Это была длинная речь, иногда сбивчивая, но жесткая и непреклонная – искреннее выражение сдерживаемой ярости.
– И как они отреагировали? – спросил я.