В глаза бросились красные комки на полу, аккуратно разложенные в каком-то непонятном мне порядке. Каждый комок был окружен черным кругом, вычерченным лазерным резаком.
— Будь я проклят, — тихий голос Геранта в окружающей тишине громыхнул не хуже колокола. — Ты глянь наверх.
Подняв голову, я замер, рассматривая открывшуюся картину.
Там — не меньше двадцати тел, света недостаточно, чтобы осветить весь отсек. Прикрученные к стали какой-то липкой черной дрянью, они были расположены аккурат над комками на полу. Повально все — с раскрытой грудиной, где не было ни сердца, ни легких. У кого-то разрезана трахея, а у двоих отсутствовала кожа на лицах, а глазницы пусты.
— Здесь же все должно быть в крови, — тихий голос капитана в ухе заставил вздрогнуть. От увиденного я даже позабыл, что мы все еще на связи с Бардо и он “видит” нашими глазами.
— Может их выпотрошили не здесь? — голос Геранта надломился. Всего на мгновение, но лицо вольного побледнело как полотно. Кадык судорожно дернулся, когда он попытался сдержать тошноту.
— Посмотри на них. Тела обескровлены и вымыты изнутри. Осторожнее, — я удержал его за локоть, когда Герант попятился назад, едва не наступив на один из комков. — Не вляпайся в чью-то печень.
— Саджа всемогущая…
— Видишь следы? — я опустился на колено и указал на глубокие отметины, отпечатавшиеся в органе. — Ничего не напоминают?
Герант присмотрелся и побледнел еще больше. Желтые глаза округлились от ужаса и отвращения.
— Человеческие зубы, — пробормотал я под нос. — Кто-то их ел.
Шиповник
Душно и темно — те два слова, какими можно было бы описать мой бесконечный спуск вниз. Все, на что я могла рассчитывать — ловкость рук, крепость хватки и благословение Саджи, которая направит мой шаг туда, где хватит опоры и камень не будет похож на хрупкую губку.
Я замерла на мгновение — не могла понять, есть ли дно под ногами или я повисла между двумя бесконечностями. Наверху слабо мерцал дневной свет. С каждым разом, как я поднимала голову, его становилось все меньше, а внутри бурным потоком растекалась паника. Если я не успею спустится до наступления полной темноты, то это гарантированный провал. Никакой площадки поблизости нет, я даже не смогу дождаться утра.
Вдруг здесь вообще нет дна? Вдруг Флоренс уже…
Я тряхнула головой — не могла думать о том, что девчонка так бездарно и глупо погибнет, спасая меня. Это я должна была стоять на том месте. Я! Не она. Хотелось ругаться, кричать и отвесить дурочке затрещину — что я и сделаю, как только доберусь до этого проклятого дна!
Рука влипла во что-то, похожее на патоку, а в нос ударил тошнотворный запах гнилой тыквы. Откуда здесь тыква взялась? Стряхнув липкую гадость, я осторожно отыскала ногой углубление чуть ниже, соскользнула и нащупала крепкий выступ, в который впилась пальцами, как в последнее спасение.
На самом деле последнее. Стоит только сорваться — и все, приключение закончится, а Герант найдет только мои переломанные кости, торчащие из груды плоти.
Если вообще найдет…
— Не думай об этом. Не думай!
Я скучала. Невыносимо, отчаянно скучала. Знаки на спине ныли, выкручивали меня, раздирали душу тянущей болью и не стихали ни на мгновение. Казалось, что меня оторвали от живительного источника и бросили умирать без подпитки, и я ничего не могла сделать. В теории я должна была чувствовать его, но в груди образовалась ледяная пустота. Нитка связи тянулась в никуда, и я не ощущала ничего, кроме болезненного разрыва, невидимой раны.
И она не затягивалась.
— Мы выберемся. Обязательно выберемся, все вместе.
Еще один шаг, руки оглаживали шероховатости, ощупывали выпуклости и выбоины в губчатом камне, кончики пальцев покалывало, будто я гладила крохотные иголки.
Опустив голову, я несколько раз моргнула. Глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы начать различать отдельные очертания, острые выступы, которые цеплялись за одежду и норовили вырвать целые куски, и округлые наросты, слишком гладкие, чтобы за них хвататься.
Немного ниже, буквально на расстоянии трех-четырех соскоков по уступам, в воздухе разлилось тусклое голубоватое свечение. Едва различимое, призрачное, оно больше походило на обман зрения. Кто знает, как сильно меня приложило взрывом? Вдруг это все галлюцинация?
Соскользнув по камням вниз, я нещадно порезала пальцы об один из острых выступов.
Боли уже не чувствовала, будто и не со мной это все.
Кто-то другой сейчас карабкается к темноте, кто-то другой утонул в черной грязи и оказался в неизвестном мире, кто-то другой думал о том, как выбраться.
Не я.
Сцепив зубы, я ухватилась за очередную выемку и отметила, что свечение стало ярче.
Саджа всемогущая, на моих ладонях не осталось ни одного живого места! Если в ближайшее время мы не найдем воду, то руки можно будет отрезать и выбросить — толку не будет никакого.
Рывок!
Повиснув, уцепившись пальцами за широкую трещину, я снова посмотрела вниз.
Площадка! Да не абы какая, а полноценный выступ, тянущийся почти от стены до стены, и коридор, уходящий куда-то вглубь скалы. Свечение исходило от массивных круглых камней, прилипших к губчатой поверхности.
Разжав пальцы, я пролетела добрых четыре ярда и хорошенько приложилась боком о рваный край коридора.
Несколько долгих секунд я боялась пошевелиться, даже не дышала, чтобы твердая опора под ногами не распалась пылью, не растворилась, оставшись только в моем воображении. Наконец я осмелилась оторвать взгляд от земли, осмотрела круглые наросты и с удивлением поняла, что это жуки.
Жирные, неповоротливые твари, которые вообще не реагировали на прикосновения. Только таращились на незваного гостя белесыми слепыми глазами и разгорались ярче.
Оторвав от майки широкую полосу ткани, я помедлила всего мгновение, но нужда пересилила опасение. Сняв со стены крупного жука, я перевязала его тканью и получившуюся петлю повесила на пояс. На всякий случай оторвала еще полосу и привязала жука к бедру пузом наружу, так, чтобы он не вцепился в мясо. Кто знает эту хреновину — чем оно вообще цепляется за камень. Не хватало еще инопланетную дрянь от тела отдирать.
Чем дальше я продвигалась по коридору, тем светлее становилось. Жуки облепили стены толстым, плотным ковром и тихонько шуршали, точно переговаривались между собой. Под ногами похрустывали остатки хитиновых панцирей и какая-то затвердевшая белесая паутинка.
Никаких следов Флоренс или Бури, но я не теряла надежды и старалась не думать о самом плохом.
Девчонка Фэда начинала мне нравиться, и я не могла смириться с тем, что хороший человек погибнет в этом странном мире, в одиночестве, сожранный неизвестной тварью.
Было заметно, что пыль и панцири на полу давно не трогали, но я упорно двигалась вперед, потому что возвращаться в темноту было худшим из возможных решений.
Постепенно коридор расширился, а в нос ударил такой коктейль запахов, что закружилась голова.
Тут намешались и подвальная сырость, и соль, и полынная горечь, и приторная сладость жженого сахара и яблочной карамели. И над всем этим главенствовал острый рыбный дух.
Яркий свет на мгновение меня ослепил, а когда глаза привыкли, то я застыла на краю крохотной площадки, повисшей над густыми черными зарослями неизвестного мне растения.
Я не сразу поняла, что смотрю на крону дерева, чей ствол уходил куда-то вниз, в белесую дымку. И таких деревьев было множество, они создавали целые ярусы, а некоторые стволы соединялись друг с другом «мостиками».
«Лес» тянулся вперед на мили — я не могла рассмотреть, где заканчивались эти заросли.
И как, вашу мать, можно найти здесь человека?!
— Саджа, ты издеваешься, — выдохнула я и села на карниз, свесив ноги вниз.
Спуск будет долгим.
Флоренс
Когда открыла глаза, то подумала, что ударилась головой и потеряла зрение. Первым чувством была всепоглощающая паника, но заметив, что у тьмы есть оттенки и не вся она — непроглядно черная и густая, я потихоньку успокоилась.
Шевелиться было страшно. Над головой — ни единого лучика света, я могла пролететь какое угодно расстояние, сломать себе хребет или что-нибудь еще, но, прислушавшись к телу, я не почувствовала ничего странного.
Сильно ныло между лопаток, там, где я умудрилась от души приложиться об стену при падении.
Глубоко вздохнув, я поморщилась от колющей боли под ребрами.
Нужно встать, разлеживаться некогда.
Собравшись с духом, я осторожно приподнялась на локте и ощупала голову свободной рукой. Вроде целая, только слева выросла здоровенная шишка и в ушах гудело и звенело, а в висках плескалась тягучая раскаленная боль.
Правильно магистр говорил — голова у меня крепкая.
Я начала медленно вставать, с опаской прислушиваясь к ощущениям в ногах и руках, — и не могла поверить, что ничего не сломала и не вывихнула. Удача, просто невероятная удача!
Или что-то смягчило падение.
В горле пересохло от мысли, что Бурю кто-то утянул вниз, и этот «кто-то» мог утянуть и меня. Бросить здесь, а через время вернуться, чтобы поживиться свежим мясом.
Тьма вокруг не была однородной. Она колебалась, как кисель, расходилась в стороны, стоило только провести перед собой раскрытой ладонью, светлела и отливала тусклой синевой. Под ногами что-то тихо похрустывало, а я изо всех сил напрягала глаза, чтобы рассмотреть хотя бы очертания предметов и понять, где оказалась и куда иду.
Я вела рукой по стене, осторожно шла вперед и через минуту поняла, что синее свечение мне не померещилось — оно было более чем реальным.
Коридор резко изогнулся и ушел вглубь скалы, а света стало достаточно, чтобы я увидела потолок, нависший прямо над головой. Я лежала не на дне ущелья, а в каком-то из коридоров.
Никаких сомнений — что-то притащило меня сюда.
Тяжело сглотнув, я бросила взгляд на стены и заметила, что круглые наросты, источники голубоватого свечения, слабо шевелятся. Внутри все содрогнулось от отвращения, когда я увидела тонкие лапки и острый хоботок, похожий на буравчик, впивающийся в губчатый камень. Может, он поэтому и губчатый? Эти твари — жуки — точат его изо дня в день!