Дарэм добавил:
— Мы идём открыть им, что создали их вселенную. Стесняться не приходится.
Они вошли в верхние слои атмосферы над ночной стороной планеты. Суша и океан в равной степени были почти совершенно залиты тьмой: ни лунного света, ни звёзд, ни искусственного освещения. Корабль завибрировал, приборная панель в пилотской рубке загудела, а поверхность одного из дисплеев слышно хрустнула. Затем радиоконтакт прервался из‑за окружившего корпус слоя ионизированного газа, и им ничего не оставалось, как вернуться в квартиру, пересидеть это время. Мария смотрела на золотистые башни Города и взвешивала, какова мощь их величественной, броской неуязвимости против неопровержимой логики торможения, которую только что испытала на себе.
Вернулись они к последним секундам спуска уже после раскрытия парашютов. Соприкосновение с почвой прошло относительно гладко: может быть, Марию предохранил её гравитационный фильтр. Они вылезли из противоперегрузочных кресел и подождали, когда корпус остынет: камера показывала вокруг почерневшую траву, но, сохранив верность прогнозу, огонь почти сразу погас.
Репетто распаковал Рупор, хранившийся в шкафчике, вскрыл канистру с роботами-насекомыми и вытряхнул их в воздух. Мария поёжилась, пока рой бесцельно гудел вокруг несколько секунд, прежде чем собраться в одном из углов рубки плотным строем.
Дарэм открыл двери шлюза — сначала внешнюю, потом внутреннюю. Роботы не нуждались в пневме, однако конструкторы «Посланника», должно быть, поиграли с идеей закодировать в «Автоверсуме» биохимию человека — в самом деле создать «инопланетян», которые могли бы встретить ламбертиан как равных, без возни с хитроумными масками.
Они вышли на обожжённую почву. Стояло раннее утро. Мария помигала на яркий солнечный свет в ясном белом небе. Тепло на коже робота ясно и отчётливо достигало её; сине‑зелёный луг тянулся повсюду, насколько она могла видеть. Мария двинулась прочь от корабля, приземистого усечённого конуса из керамики; его белое жаропрочное покрытие было испещрено неровными полосами копоти, а позади, на юге, открылись предгорья. Склоны заросли пышной растительностью, но вершины оставались голыми, ржаво-красными.
Воздух наполнял хор негромких скрипов и жужжание. Она бросила взгляд на Рупор, но тот повис рядом с Репетто почти бесшумно; звуки неслись со всех сторон. Некоторые голоса Мария признала: она прослушала кое‑какие из неразумных видов, пробежавшись по истории эволюции, породившей ламбертианскую манеру общения, — ничего экзотического ни в одном из звуков не было. С тем же успехом она могла слышать цикад, пчёл, ос, москитов. Когда с востока подул слабый ветер, принесший нечто, напомнившее обонятельному аппарату робота запах солёной воды, Марию вдруг настолько затопил этот скромный комплекс чувственных ощущений, что она думала, у неё подкосятся ноги. Однако этого не случилось — намеренной попытки свалиться в обморок она не сделала, так что робот просто стоял, будто статуя. Подошёл Дарэм.
— Вы ведь никогда не бывали на Ламберте прежде?
Мария нахмурилась.
— Каким образом?
— Неактивным. Большинство исследователей «Автоверсума» так поступали.
Мария вспомнила, как Земански на первой встрече с Группой Контакта предлагала использовать виртуальное присутствие. Нагнувшись, Дарэм сорвал горсть травы, потом разбросал в стороны стебельки.
— Но вот такого мы никогда раньше не могли сделать.
— Аллилуйя, боги приземлились. И что вы собираетесь делать, если ламбертиане потребуют чуда? Сорвёте в доказательство своего всемогущества несколько листочков?
— Космология. Первичное облако. Нужное количество каждого элемента.
Мария не удержалась от скептического взгляда. Дарэм надавил:
— Вы на чьей стороне? Это же вы разрабатывали первичное облако! Изначальная топография — ваш набросок! Вы создали предка всей ламбертианской биосферы! А я лишь хочу рассказать им об этом. Это правда, и им придётся посмотреть ей в лицо.
Мария озиралась, лишившись дара речи. То, что этот мир — не её творение, стало яснее, чем когда-либо: он существовал сам по себе. Она возразила:
— Разве это не всё равно, что сказать… будто ваш оригинал из плоти и крови был лишь сумасшедшим со странными галлюцинациями? И что любое другое, лучшее объяснение, изобретённое им для своей жизни, было ошибочным?
Дарэм помолчал. Потом ответил:
— На кону Элизиум. Чего вы от нас хотите? Чтобы мы картировали себя через биохимию «Автоверсума» и перебрались сюда жить?
— Я видела места и похуже.
— Через миллиард лет солнце остынет. Я обещал этим людям бессмертие.
Их окликнул Репетто:
— Вы готовы? Я нашёл группу, она недалеко. Километрах в трёх к западу.
Мария на секунду опешила, потом сообразила, что у него по‑прежнему есть доступ к шпионской программе. Все они по‑прежнему вне «Автоверсума» и заглядывают в него снаружи.
— Через десять секунд, — прокричал в ответ Дарэм. Он повернулся к Марии. — Вы хотите участвовать или нет? Всё должно быть сделано как я запланировал; вы можете присоединиться либо вернуться.
Она хотела сердито ответить, что у него нет никакого права выдвигать ультиматумы, но обратила внимание на крошечное окошко с видом своей квартиры, висевшее в углу глаза.
«На кону Элизиум. Сотни тысяч людей». Ламбертиане переживут шок от познания своей «истинной» космологии, а Элизиум изобретение альтернативы может и не пережить.
— Вы правы, — согласилась она, — это придётся сделать. Что ж, идём нести слово.
Группа ламбертиан в неплотном построении зависла над лугом. Марии чудились сцены нападения, но насекомые будто вовсе их не заметили. Четвёрка остановилась в двадцати метрах от строя, а Рупор двинулся вперёд.
— Этот танец должен означать, что мы хотим передать сообщение, — пояснил Репетто.
Рупор выстроился плотной вертикальной плоскостью, остановился, и крошечные роботы принялись ткать вокруг друг друга переплетающиеся восьмёрки. Ламбертиане тотчас откликнулись, перестроившись в подобную плоскость. Мария бросила взгляд на Репетто: тот сиял, как десятилетний мальчишка, у которого собранный радиоприёмник вдруг начал обнадёживающе потрескивать. Она прошептала:
— Похоже, нас они совершенно игнорируют… Но считают, что говорят с настоящими ламбертианами, или заметили разницу?
— Сказать не могу. Но групповая реакция пока нормальная.
— Если робот поздоровается с вами на вашем языке, разве вы не ответите? — вставила Земански.
Репетто кивнул.
— У ламбертиан инстинкт гораздо глубже. Не думаю, что они… видят отличия. Если и заметили разницу, в конце концов захотят её понять, но главным приоритетом останется получение сообщения и его оценка.
Рупор стал расплываться, перестраиваясь в более сложную формацию. Мария не видела в ней особого смысла, но было видно, что ламбертиане пробуют понемногу воспроизводить изменения. Вот оно: космологический пакет Дарэма и Репетто. Объяснение первичного облака и глубинных правил, определяющих химию «Автоверсума», — клеточный автомат, созданный вместе с облаком пять миллиардов лет назад. Из этих пяти двух миллиардов, затраченных на формирование планет, строго говоря, не было, но пока такая ложь казалась простительной, а сложные детали можно обсудить позднее, если будет принята основная идея. Дарэм сказал:
— Плохие сообщения обычно передаются не очень далеко. Может, тот факт, что Рупор — явно группа не из ближайшего сообщества, добавит его теории правдоподобности.
Никто не возразил. Земански лучилась яркой улыбкой. Мария смотрела на танцующие рои, как загипнотизированная. Теперь ламбертиане воспроизводили движения Рупора почти точь‑в‑точь, но это доказывало лишь, что они «считали» сообщение. И ещё не значило, что они ему поверили.
Отвернувшись, Мария увидела на фоне неба чёрные точки. Инерция зрительного восприятия по‑прежнему сохранялась в Элизиуме, в модели мозга. Она вспомнила, как когда‑то была недовольна тем, что приходится брать молекулы «Автоверсума» руками и перчатками из реального мира. Приблизилась ли она сейчас к познанию «Автоверсума» — такого, каков он на самом деле?
— Они задают вопрос, — сообщил Репетто. — Просят… пояснений. — Мария снова оглянулась. Ламбертиане выбились из единого ритма с Рупором, и рой перестроился в нечто, напоминающее чёрный, колышущийся, летающий ковёр. — Хотят получить «оставшиеся объяснения» — недостающую часть теории. Им нужно описание вселенной, в которой были созданы клеточные автоматы.
Дарэм кивнул. Вид у него был изумлённый, но счастливый.
— Ты уверен? В плане этого не было…
— Как поступим? Скажем, что это не их дело?
— Я переведу правила. Дай пять секунд.
Рупор начал новый танец. Колышущийся ковёр распался и вновь начал подстраиваться под его движения. Дарэм обернулся к Марии.
— Это лучше, чем мы отваживались надеяться. Этак они начнут нас усиливать. Не просто перестанут подвергать сомнению нашу версию, но помогут её укрепить.
— Пока они её не приняли, — предупредила Земански. — Всё, что они сказали, — это что первая часть сообщения лишена смысла сама по себе. Дальше они могут начать расспрашивать о физике реального мира.
Дарэм с улыбкой закрыл глаза. Он тихо сказал:
— Пусть спрашивают. Мы им объясним всё. Если понадобится, вплоть до Большого взрыва.
— Не думаю, что это продлится так долго, — озадаченно возразил Репетто.
Дарэм бросил взгляд на рой.
— Дай им шанс. Они только начали.
— Вы правы. Но они уже присылают… контрдоводы.
Новый строй роя был несложным и выразительным: сфера, по широте которой, от полюса к полюсу, пробегали волны. Репетто пояснил:
— Программа не может интерпретировать их ответ. Я сейчас попрошу её заново оценить все прежние данные; может, были случаи, когда этот танец наблюдался прежде, но слишком редко и не считался статистически значимым.