Через час Сергей и Лера увидели настоящее чудо. Явление, красоту которого не передать словами. Литвинов не думал, что это так необычно. Солнце показалось из-за горизонта, перед этим послав слабые лучи на разведку. Вся чернота ночи в считаные минуты исчезла, и снова появилось привычное сине-зеленое море, небо на глазах светлело.
— Вот это круто! — с волнением вскрикнул Сергей. — Я встречал рассветы, но не такие. Какая же красотища! На море все абсолютно другое: рассвет, дуновение ветра, шум листвы, дождь. Здесь намного сильнее все это чувствуется!
Лера согласно кивала головой.
— Помнишь, как в старом фильме с Тилем Швайгером? «На небе только и разговоров, что о море»? — говорил Сергей. — Вот откуда они это знают, как придумали такое? Но мне кажется, что они правы. Ведь на небе и в самом деле очень любят моря и океаны, иначе не создали бы их такими красивыми.
Отпуск заканчивался. Возвращаться на работу не очень хотелось, но они уже соскучились по родным и близким. Да и по самому городу. Набравшись терпения и проведя в дороге шестнадцать часов, оба, уставшие, загорелые и переполненные впечатлениями, вернулись в Луганск.
На окраине города заметили несколько бронетранспортеров и танков, вокруг ходили военные с оружием. Обоим это сразу не понравилось. Было ясно: намечается что-то серьезное. До Сергея дошло, что за все время отдыха они с Лерой не следили за новостями и были не в курсе того, что происходит в Донбассе.
Они вышли в центре и, пройдя немного, снова увидели людей с автоматами. Дальше им запретили проходить, и пришлось перейти на другую сторону улицы. Оттуда они увидели, что центральный сквер огорожен, а памятник украинскому Кобзарю отсутствует на своем привычном месте. Рядом с раскуроченным постаментом валялись обломки камня, прикрытые камуфляжной сеткой.
Присели на лавочку покурить. Закурила даже Лера, хотя делала это очень редко. Приподнятое после отдыха настроение на глазах улетучивалось… Лерка поцеловала Серегу, но море вернуть не получилось… Она опять затянулась. На секунду ей показалось, что пахнет не сигаретами, а дымом пожарищ.
Оказалось, что диверсанты, так полюбившие портить памятники, на этот раз решили взорвать памятник Кобзарю. Что послужило поводом обвинить власти республики в вандализме, мол, это они на самом деле борются со всем украинским и снесли его чужими руками. Украинский президент в одном из европейских городов помахал фотографиями с разрушенным памятником писателю, чтобы заручиться поддержкой Запада.
Вскоре началось обострение на линии соприкосновения. Украинские войска заняли несколько поселков в серой зоне. Увеличилась интенсивность обстрелов республики.
— Мы снова дома, — горько улыбнулся Сергей.
На следующий день он вышел на работу. Шеф обрадовался его возвращению, так как журналистов не хватало. К обеду Литвинов уже был в прифронтовом поселке.
Защитник
За окном было светлым-светло. Лучи солнца отражались от ледяного снега, попадали в комнату, слепили глаза. Сергей Литвинов открыл окно и сделал большой глоток воздуха. Мороз приятно ударил в грудь. Парень был разгоряченный, измотавшийся, выжатый. Комната казалась ему жаркой Сахарой.
— Ты бы хоть футболку надел, — бросила Юля, выйдя из душа.
Литвинов закрыл окно, лениво дошел до кровати и тяжело бухнулся на нее.
— Давай одевайся. Времени нет. Мне пора.
— А как же чай? — иронично заметил Сергей. — Ты же вроде на чай звала.
— Сережа, ну ты чего? Мне нужно Максюшку из садика забрать. И так опаздываю.
— Да помню я.
— Ну вот. Пойдем, проводишь меня немного. Одевайся.
На улице было около двадцати градусов мороза, и Сергею не очень-то хотелось туда. Он сполз с кровати и начал натягивать утепленные джинсы, а после них футболку и свитер. Юля была уже вся при параде.
— Пойдем уже. Что ты там возишься?
— Чуть рюкзак не забыл.
— Ну потом бы забрал. Не оставлю же я его себе, — она удивленно подняла бровь.
— Да тут вся техника рабочая, — объяснил Сергей. — Мне без нее — никуда.
Она неопределенно махнула рукой.
Они спустились на лифте и вышли в большой двор длинной многоэтажки. Тот пустовал: ни людей, ни машин. В донбасском городе, пережившем боевые действия, народу все еще было мало.
Они выбрались к проезжей части, постоянно поскальзываясь на твердом снегу. Сергей аккуратно поддерживал Юлю под руку, но она, казалось, не обращала внимания на этот жест заботы. Вообще, Юля была довольно скупой на эмоции, как убедился Литвинов. Ухаживания ее мало волновали. Вскоре Сергей пришел к выводу, что ей особо и не нужны иные отношения, кроме физических. А он вел себя так, как будто они являлись нормальной парой. Пытался, по крайней мере. Литвинов пребывал в затяжной депрессии и не хотел лишать себя даже такого неполноценного общения.
Он провел ее к Театральной площади. Они попрощались возле большого супермаркета, и Сергей повернул и пошел вверх, к центральному рынку, где была остановка.
По улице шли два патрульных с автоматами. Он визуально знал их, так как приходилось часто бывать по работе в центре города. Солдаты его, конечно, не помнили и проводили долгим взглядом. Человек с рюкзаком на пустой улице вызывал подозрения: а вдруг диверсант? Но они не подошли. Ноздри слипались, и, чтобы согреться, Литвинов поднял воротник свитера. Почему так холодно? А может, холодно не на улице, а в душе? Думать про их отношения с Юлей он не хотел. Все будет как будет.
К остановке подъехала белая «Газель», и Сергей отправился на восток города. В автобусе удалось чуть-чуть согреться, но пальцы на ногах по-прежнему страдали. Почему ботинки не греют?
— Дружище, хочешь выпить? — спросил один из немногих пассажиров. Потрепанного вида мужичок показал бутылку водки из-за пазухи.
— Не-а, спасибо.
— А я вот выпью.
— Дело твое.
Он еще раз глянул на мужичка.
«Не, не буду», — мысленно отмахнулся Литвинов.
В квартире было холодно: сквозило из окон, рамы дребезжали, батареи почти не грели. Приходилось ходить в свитере и нагревать жилище газовой плитой. Несмотря на эти недочеты, Сергею здесь нравилось. Это была квартира друзей, которые уехали от войны в Польшу. Они разрешили ему пожить здесь. Возвращаться, судя по всему, в ближайшее время не собирались. Денег Литвинов не платил. Он не раздумывал, когда поступило такое предложение, потому что жить с родителями в его возрасте в однокомнатной квартире было уже чересчур. Теперь он сам себе хозяин. Конечно, родители продолжали заботиться о нем. То мама придет и приготовит поесть, то понадобится помощь и инструменты папы, чтобы починить тот же смеситель в ванной или проводку.
Ему было совсем не скучно жить одному. И все благодаря загруженности на работе. Писать в газете приходилось много — интервью, репортажи и даже аналитика. И постоянно вокруг много людей. Разных. Интересных и не очень. И каждый со своим прибабахом. Коммуникабельность помогала находить Литвинову общий язык со всеми. Он научился смотреть вглубь, по глазам определять, что за человек перед ним. Встречались порой очень нехорошие глаза. Это касалось в основном воевавших ополченцев. Такое не проходит бесследно. Но у большинства глаза все-таки были светлые.
Укрывшись одеялом, Сергей смотрел на YouTube ролики про политику. По всем каналам, и российским, и украинским, говорили про противостояние России и США, про Украину и войну в Донбассе. И столько шума и лая стояло в студиях, что становилось тошно. Неужели специально так делают, чтобы тема набила оскомину, чтобы все раздражались, услышав про войну на Юго-Востоке? Часто высказывались люди, абсолютно не знакомые с регионом, даже чуждые ему. «Что ты знаешь об этих улицах? — в сердцах вспыхивал Сергей. — Ты нам-то расскажи, как тут живется!». Литвинов не отрицал право людей на свое мнение, но он все равно искренне возмущался, когда видел явный неадекват на телеканалах. «Выродки», — думал с презрением он, глядя на то, как бывшие луганчане теперь уже из Киева поливали грязью родной город. На экранах замечал он много знакомых лиц. Нет-нет да и позлорадствовал, когда узнал, что одной проукраинской коллеге-журналистке разнесло снарядом квартиру. Теперь она писала посты в интернете — собирала деньги на новое жилье. Вся бедная и несчастная. Так поблагодари же свои любимые украинские войска, кинься им в ноженьки, расцелуй: избавили родимые украинцы от проклятого советского прошлого — разнесли квартиру в ненавистной «хрущевке»! Вы же за это и ратуете. И тебя должно быть жалко? Побирайся на киевских вокзалах! Конечно, она не побиралась. Пристроилась на всеукраинском медиа-ресурсе и поливала луганчан и дончан грязью.
Когда накал страстей в душе достигал максимума, Сергей переключался на музыку из девяностых и нулевых. Старые любимые группы, обычная попса. Тогда он не воспринимал ее всерьез, относился к таким песням пренебрежительно. Но почему становится так хорошо, когда переслушиваешь их сейчас? Сердце немного успокаивалось, и можно было почитать. В последнее время Литвинов отошел от художественной литературы и переключился сугубо на публицистику, мемуары, биографии.
Впечатлила его автобиография Махатмы Ганди. Освободитель Индии, сторонник ненасилия — сатьяграхи. Сергей, глядя на происходящее в Донбассе, много думал об альтернативном пути истории, о существующих методах борьбы. И самые противоречивые чувства в нем все это вызвало. С одной стороны, «добро должно быть с кулаками», когда на тебя нападают, ты должен защищаться. О какой сатьяграхе (ненасилии) может идти речь здесь, на славной родине героев? Однако Ганди смог освободить Индию от власти вездесущих англосаксов с их многомиллиардными капиталами, сделав ее независимой, без военных действий. Сам при этом погиб, как мученик. Наверное, сатьяграха и мученичество стоят рядом. В христианской традиции Ганди был бы очень большим святым, одним из самых великих. Наверняка. Или освобождение Индии — это просто удачное стечение внешнеполитических обстоятельств? Великобритании после Второй мировой войны было просто не до нее. Можно ли так сказать? А что же тогда ненасильственная борьба Ганди, которую он вел несколько десятков лет? Неужели она неважна? Или все-таки она и была основой, фундаментом? Сергей хорошо понимал, что личность в истории — это краеугольный фактор. Возможно ли было применить сатьяграху в Донбассе? А ведь если задуматься и вспомнить, то все и начиналось с мирных демонстраций. Но что остается, когда по твоему городу начинает лупить артиллерия? Бежать или сражаться. И если вернуться к автобиографии Махатмы Ганди, он ведь тоже принимал участие в бурской войне. Не стрелял, но был медиком. Знал, каково оно на поле боя. Трусом его назвать точно было нельзя.