Сергей, человек по натуре неконфликтный, все же решился, осознавая, что разговора уже не получится, задать вопрос, который так коробит украинских патриотов, находящихся на заработках в России:
— Так а что ж ты сюда приехал? Ты же верил во всю эту дурь про Бандеру и великую Украину.
— Я и сейчас верю, — сквозь зубы ответил Адик.
СмятениеЗаписки о войне и жизни
Мир — это война за тихое место рядом с тобой.
1
Автобус долго выезжал из города, то и дело застревая в вечерних пробках. Не меньше часа прошло, пока мы выбрались на федеральную трассу, ведущую на юг. Я ехал домой — на Донбасс, к родителям и друзьям. Сейчас моя поддержка была им необходима как никогда. Уже вовсю шла спецоперация. Я набрал полные сумки всякого-разного, сейчас в прессе это называют гуманитарным грузом.
Но была и другая причина моего отъезда…
Ехать предстояло всю ночь. Выспаться, конечно, не получится. Под утро я приеду помятый и вымотанный дорогой. Но я пытался. Закрывал глаза, слушал размеренный шум дороги, облокачивался головой о переднее кресло. Постепенно переходил в мир снов, пока очередная кочка или резкий поворот снова не возвращали меня в мир реальный. Через время веки тяжелели, и я опять пытался задремать…
Снился синий «Опель». Опять этот кошмар… Он повторялся несколько раз в год в разных вариантах. И так уже почти десять лет. В машине мои товарищи, знакомые, мы куда-то едем… Появляется чувство тревоги, какой-то скрытой угрозы, она заполняет собой все пространство…
Открываю глаза. Сон пропал. Я зевнул и уставился в окно. Герой одного из моих любимых фильмов говорил своей женщине о кошмарах: «Плохая привычка лежать с закрытыми глазами. Так и попадаешься». Сколько нужно лет, чтобы они перестали сниться? Или это навсегда?
В автобусе были в основном женщины, дети и пожилые мужчины. Из молодых ехали только я и парень в полевой форме, военный. Без российской прописки на Донбасс ехать было нельзя — назад бы не выпустили, мобилизовали и отправили на фронт, где сейчас шли ожесточенные бои, каких не было со времен Великой Отечественной войны.
Во время одной из остановок военный вышел покурить. Он хромал — правая нога не сгибалась.
— Ранение получил под Мариуполем. Заняли одно село на подступах к городу. По нам откуда-то шарахнули. Меня волной отбросило, я вставать — а ноги не держат, как заболит… Смотрю, все штаны в крови… Осколок застрял. Ну, в госпиталь, потом в Россию на операцию переправили.
Он сделал глубокую затяжку.
— Опять на фронт поеду, хоть и хромаю. Все равно. Может, пригожусь.
— Долго воюешь?
— Такое ощущение, что всю жизнь. Я уже и не помню, как это — не воевать.
Но я ехал не на фронт. Я ехал домой, к родным и близким. Ехал, оставив за спиной любимую женщину. Вернее, двух женщин. Ох, история, такая же старая, как мир.
2
А у меня ведь было предчувствие, что, если поженимся, может произойти что-то нехорошее. Ну не люблю я перемены, боюсь их и ненавижу. И опасения мои оправдались. За долгие годы появилась другая. И я испытал то чувство, которое приходит ко всем в восемнадцать лет. Вот говорят, сердцу не прикажешь… А я приказывал, управлял — и, казалось, подчинил его. Я контролировал его, так мне думалось. Но… появилась она. Она всегда появляется. Рано или поздно. Как испытание или награда.
Однако в конце лета ее еще не было. Только непонятная тревожность из-за перемены семейного положения. Гражданский брак — женаты.
— Ну что, Сережка, когда оформим отношения? — нечасто, но настойчиво спрашивала Аня.
— Да как тебе сказать. Я не очень… но если ты… тебе надо, давай, конечно.
Она вскидывала бровь и высокомерно отвечала:
— Мне ничего не надо. Я самодостаточная женщина… Просто живем — как не пойми кто…
— Не обижайся. Я не против. Но и не за. Короче, если хочешь, давай. Если это сделает тебя немного счастливей…
— Вот именно, что немного, — задирала она подбородок и уходила на кухню.
Да, конечно, Аня права. Во всем права. Я не хотел жениться не из-за того, что считал, мол, какого она мужчинку отхватит завидного. Нет. Все дело в этих переменах, которых я очень боялся. Вот поженимся, а вдруг сразу после этого поссоримся и разлюбим друг друга? Вдруг у нее или у меня появится кто-то… разойтись будет значительно сложней. И не из-за чувств, а из-за документов. Может, все дело в том, что я привык жить одним днем уже много-много лет? А вместе со мной и Аня.
Я приходил на кухню, наводил себе холодный чай, выходил на балкон и, глядя на вечерние волны водохранилища, говорил:
— Ну, давай подадим документы. Я не силен во всем этом. Ты хочешь прямо пышную свадьбу?
— Да какая с тебя пышная свадьба… Я устала, что все одноклассницы и подруги повыскакивали замуж, а я вроде как не при делах. Ни кольца тебе, ни мужа. Многие уже во второй раз замуж выходят. А я недоделанная какая-то, выходит?
— Перестань… Ты самая лучшая. Ты же знаешь… Если для тебя это такой дискомфорт, то давай поженимся.
— Ну, после почти десяти лет встречаний давай уж поженимся, — кривлялась Аня.
Я не хотел, чтобы из-за меня она чувствовала себя неполноценной.
Документы были поданы, роспись была назначена на предпоследний день лета. Все прошло быстро и сдержанно. Волнение появилось, когда я надевал кольцо на палец Анютки. А ведь действительно, это что-то да значит. Друзей не приглашали… С годами все растерялись, стали чужими, блеклыми копиями себя. В таких случаях обычно говорят: «Он для меня умер». Некоторых действительно не стало…
Поэтому праздновали мы только вдвоем. Пришли в ресторанчик в самом центре города, возле скверика. Аня была торжественно-сдержанной, на ее лице — полуулыбка. Я бросал на нее взгляды, понимая, что она наконец-то довольна. А что изменится с завтрашнего дня? Да ничего. Все такой же знакомый маршрут, успевший набить оскомину: работа — дом. А между нами? Неужели Аня почувствует себя полновластной моей хозяйкой, будет муштровать меня по поводу и без, а я буду валяться на диване перед телевизором, пить пиво и, вальяжно потягиваясь, игнорировать ее просьбы? Да нет же. Сколько мы уже вместе, притерлись, привыкли друг к другу. Не имеет этот штамп в паспорте никакой силы для нас. Для бюрократов — возможно.
В этот вечер мы не отказывали себе ни в чем. Я взял пару коктейлей с финской водкой и ликером. Уже много лет я с алкоголем на «вы», но в такой день можно. Даже Аня поддержала меня в этом вопросе и заказала себе какую-то гремучую смесь из джина, рома, сиропов и фруктов. Закусить все это мы решили роллами.
Сидели и вспоминали предыдущие годы, предавались ностальгии. Когда стемнело, мы взялись за руки и вышли на танцпол. И я вдруг понял, что никогда не танцевал с Аней медленный танец. Конечно, я дома обнимал ее, но это были обычные, почти будничные прикосновения. В танце они становятся совершенно другими, более многозначительными.
Вечер прошел волшебно. И освещала его счастливая улыбка Ани.
3
А немного позже в моей жизни совершенно неожиданно появилась Мила — открытая, веселая, разговорчивая. Мы познакомились благодаря моей работе — я должен был снять ее для телевидения.
Кто такая Мила? Легче сказать, кем она не является. И поэт, и художник, и менеджер крупной компании, и особа, приближенная к властным кругам, и общественный деятель.
Но в тот тепло-пасмурный октябрьский день я всего этого еще не знал. Не мог я предвидеть и того, кем она станет для меня самого.
Я увидел девушку среднего роста, не маленькую, но и не высокую, с темными волосами — они были перевязаны скромным синим платком. Легкое черное пальто едва прикрывало коленки. Внимание на себя обращали темно-синие глаза, выразительные, большие, взгляд прямой и твердый. Мне всегда было трудно смотреть в них длительное время. Возможно, из-за того, что я часто отводил взгляд, она и подумала, что я смущаюсь. Кажется, хихикнула себе в кулачок.
Работа была сделана, мы поговорили с ней обо всем, о чем нам надо было поговорить. То есть о поэзии, картинах и активной жизненной позиции.
И, не имея никаких скрытых желаний, я простодушно предложил:
— Не хотите выпить чая или кофе?
Мне было скучно, домой возвращаться я не спешил. Аня была на работе, а проводить еще несколько часов за ноутбуком я не хотел. Уж лучше побродить одному по городу. Или в компании.
Она смерила меня своим непоколебимым взглядом, принимая решение.
— Ну, пойдемте.
Начинался дождь, и мы зашли в первую попавшуюся кофейню. Благо их в центре города хватало.
— А вы домой не спешите? — удивился я.
— Обычно спешу. И домой, и на работу, и по делам. Но сегодня мне захотелось не спешить, — ответила Мила.
— Муж не будет беспокоиться? Или парень?
Она неопределенно махнула рукой, и жест этот можно было трактовать по-разному. В душу с расспросами я решил не лезть. Мила потягивала через трубочку кофе с молоком, я же обжегся слишком горячим чаем с лимоном. Смотрела куда-то в стенку, в сторону, сквозь большое мерцающее огоньками окно на проезжающие машины.
— А вы, Сергей, журналист?
— Ну да, в том числе и журналист.
— А чем еще занимаетесь?
— Да иногда, когда есть время, подрабатываю то там, то сям.
Я ловил ее глаза, когда она не смотрела на меня, наслаждался необычной грозой в них. Как только Мила упиралась взглядом мне в лицо, я начинал смотреть на улицу или на мелькающие в телевизоре клипы. Она, видимо, решила, что это игра.
— А вы местная?
— Как сказать, я из деревни. Из области. Тут недалеко, сто пятьдесят километров. А вы?
— Ну, я чуть-чуть подальше родился, в Донбассе.
— Аааа, — многозначительно протянула она. — У меня тоже есть родственники на Украине.
Наш разговор имел неспешный, расслабленный темп. Оба устали к концу дня. Мы бросались фразами, долго обдумывали их, отвечали не скупо, но и не развернуто. Загадка какая-то появилась между нами. Мне показалось, что ей не особенно интересно со мной. Ну что ж, сколько таких встреч-однодневок было в моей жизни, сколько еще будет. Да и какая разница, что подумает Мила обо мне, разве это важно. Мы ведь никогда больше не увидимся, скорее всего.