— Все, можем возвращаться… Муж… Я в разводе… Верней, развожусь. Уже который год. Ну, мы не живем вместе…
Я не стал дальше выспрашивать, бередить ей душу. Однако я заметил, что она не погрустнела. Видимо, эта давняя тема уже не вызывала в ней сильного эмоционального отклика.
— Раз уж мы об этом заговорили… Я не вижу у тебя обручального кольца.
— Я его просто не ношу. Не очень удобно мне с ним. Мы… недавно поженились.
— А давно вместе?
— Да, давненько. Почти десять лет.
— Ничего себе. Это вы молодцы. Мой первый муж, гражданским браком мы с ним жили… Меньше трех лет. Но у меня от него осталось маленькое чудо — Надя, ей восемь лет. А у тебя дети есть?
— Нет…
— А может, есть, но ты о них не знаешь? — рассмеялась Мила.
— У меня была не настолько бурная молодость.
— Пойдем погуляем? — как-то предложил я Ане.
— Ой, не хочу. Нет настроения.
— Давай тогда поиграем в настольные игры или посмотрим какой-нибудь сериал? Или фотки старые пересмотрим?
— Не, я устала, хочу побыть наедине с собой.
Уязвленный, я оделся и ушел в темные сумерки один. Эта ситуация постоянно повторялась. И мы спорили и ссорились. В этот раз я решил не выяснять отношения, а просто уйти. Тоже побыть одному, наедине с собой. В воздухе летала мокрая пыль, лужи подрагивали от ветра, листья осыпались сотнями. Темнело, еще чуть-чуть — и включат фонари. Многоэтажки скрывали шум дороги. Я вышел к широкому и оживленному проспекту. Суета. Жизнь. Хорошо и грустно.
Пришло сообщение от Милы: «Что делаешь?» Я ответил, что гуляю в одиночестве по городу. Она предложила встретиться в центре. Я обрадовался и… укорил себя за это. Не должен я так себя вести, не должен я ехать и общаться с другими девушками. Неправильно это… Но что мне остается?
В этот раз при встрече она приобняла меня. В строгом черном, но не очень длинном пальто и черной шляпке. Элегантно, утонченно. Мила умела обращать на себя внимание.
— Теперь я угощу тебя, пойдем.
— Ну, пойдем, — улыбнулся я.
— Сергей, я, собственно, к тебе по делу…
— Аааа, — я слишком явно выдал свое разочарование. Потом понял это и все постарался перевести в шутку. — А я уже подумал, что соскучилась, жить без меня не можешь…
— На чужой каравай рот не разевай, — со всей строгостью ответила Мила.
— Так что такое?
— У меня в скором времени будет персональная выставка картин.
— Хочешь, чтобы я поснимал?
— Да, хочу. Ты сможешь? В эту пятницу вечером.
— Думаю, да.
— Я в долгу не останусь, — заверила Мила.
— Нет, нет. Денег я с тебя не возьму.
— Хорошо, что тогда?
— Да ничего не надо, Мила, перестань.
— Ну ладно, я сама подумаю.
Кофе я пить не стал, остановился на чае. Посидели в кафе недолго. Она спешила домой. К дочери. Я сказал, что еще останусь в центре, прогуляюсь по такой погоде, хороший вечер.
— О, да ты романтик.
— Есть такое дело, — подтвердил я.
— Тогда, романтик, можешь меня проводить, если хочешь погулять.
— С удовольствием.
— Нет, удовольствие я не обещаю, — подколола она.
— Да, но я его все равно получу, — парировал я.
Мила легонько толкнула меня кулачком в плечо, как бы говоря: «Какой ты дуралей». Мы шли по центру, дождливый ветер все усиливался. Она взяла меня под руку, второй — придерживала шляпку. Пустынные улицы принадлежали только нам. Почему люди так боятся дождя?
Мы пришли к арке дома со шпилем.
— Это мой двор. Спасибо, Сережка.
— Всегда пожалуйста.
Мы разошлись.
Дома жена не задавала никаких вопросов: где я был, с кем, что делал. А не наплевать ли ей на меня? Столько лет уже вместе. Подумать только — почти десять лет. Остались ли хоть какие-то чувства, я уже не говорю про любовь? Она, наверное, была, но скрылась под слоями бытовой пыли.
Мне казалось, что мы отдаляемся. Я отдаляюсь, а Аня… Может, она никогда и не приближалась ко мне по-настоящему? Я вспоминал мои претензии к ней. Господи, да большинству из них практически столько же, сколько и нашим отношениям. И ничего не изменилось, ничего не исправилось. Да и я неидеален, но я стараюсь слушать и слышать. А слышит ли она меня? Все говорило об обратном.
На моем лице невольно появилась улыбка, когда подумал о Миле. Это даже Аня заметила.
— Ты чего улыбаешься?
— Да так, шутку вспомнил.
— Какую? — она была дотошной.
— «Самое искреннее, что я слышала, это мурчанье котенка. В нем нет лжи». — «Свинья, когда хрюкает, тоже не звездит», — пересказал я гулявшую в интернете картинку.
Аня усмехнулась и ушла на кухню, удовлетворившись ответом.
Я всю неделю продолжал думать о Миле, потому что она оставалась, наверное, единственным источником положительных эмоций. Серые тучи, завладевшие небом не на день и не на два, давили; статичная картина за окном квартиры удручала, а она — поэтесса, художница, менеджер и активистка — была лучиком солнца, оставшимся здесь, на земле…
Нет, надо гнать от себя все это.
6
Галерея была огромной, с высокими потолками, на стенах висели картины разных авторов — и оригиналы русских художников, и репродукции мировой классики, и работы современных мастеров. Как все интересно. Кое-где встречались скульптуры и бюсты древних греков, египтян, поделки и игрушки древних людей.
Средних размеров помещение было предоставлено руководством галереи под работы Милены. Собирались приглашенные. Виновница торжества была неотразима в бледно-красном вечернем платье. Я не мог отвести от нее взгляд. Она меня именно для этого позвала на самом деле? Не ради фотографий? И я не знаю, какой ответ был бы лучше.
Я усердно работал, щелкал всех подряд — и в первую очередь ее.
В назначенный час все собрались перед Милой, и она начала рассказывать, в каких техниках работает, как к ней приходят сюжеты, где черпает вдохновение. Стандартные темы, в общем. И говорила Мила порой даже косноязычно, сбиваясь. При этом она не теряла своего очарования. Наоборот, оно становилось все сильней.
На меня Мила толком не смотрела. Я почувствовал себя ненужным, как будто меня используют. Фотографий было достаточно, я перестал снимать. Стоял с отстраненным видом, рассматривал картины. В основном преобладали пейзажи, деревенские домики. Но встречались и изображения космического неба, темно-синего, сиреневого, с яркими звездами. Был портрет ее дочери — девочки с темными волосами и острым подбородком. Взгляд очень строгий и очень серьезный. Почему Мила решила нарисовать ее именно такой? Еще выбивался из общей канвы автопортрет. На нем Мила была похожа на себя, но так, как бывает похожа… сестра-близняшка. Может быть, потому, что отсутствовала ее улыбка, а я привык видеть Милу именно улыбчивой, смеющейся.
Я постоял еще немного, пока не решил окончательно, что мне здесь больше делать нечего. В непонятных, расстроенных чувствах я отправился к гардеробу. Мне всегда было непонятно, почему именно среди людей чувствуешь себя очень одиноким. Но и уезжать в глушь, в которой каждый прожитый год не отличается от предыдущего, где ничего не меняется даже визуально, не хотелось.
Я дал номерок и взял куртку.
— Ну и куда это мы собрались? — услышал я знакомый голос. — Чуть не упустила тебя из виду.
— Я все пофоткал, обработаю и скину.
— Хорошо. Но сейчас мы пойдем в кафе, посидим и отметим мою выставку.
Мое плохое настроение как рукой сняло, внутри стало тепло. Она не дала мне почувствовать себя забытым и заброшенным. Мила оказалась внимательной и чуткой, уловила мое настроение.
— Ну, давай, — развел руками я.
— Сейчас, еще немного мне надо побыть, минут десять.
— Ладно, ладно.
Немного позже она вышла из галереи, уверенным движением взяла меня под руку, и мы пошли в кафе. С Милой было уже привычно и комфортно, исчезло беспокойство, неловкость, как при первых встречах. Веяло прохладой, мы кутались в воротники, прятали лица от ветра, пытаясь разговаривать.
В одном из заведений на проспекте заказали перекусить и пару коктейлей. Я, как всегда, не хотел пить, но Мила настояла, что надо отметить такое важное событие в ее жизни.
— У меня ведь не так много выставок было. Это, по-моему, четвертая. Я имею в виду — персональных. Были еще какие-то сборные.
— Я за тебя очень рад. Дивлюсь, как тебе на все хватает времени.
— А его и не хватает. Постоянно приходится делать что-то в ущерб другому. И потом чередовать.
— А у меня вроде и время есть. Только заполнить его нечем. Все так живут быстро, куда-то мчатся, столько дел, решают свои проблемы. А мне и мчаться-то некуда.
Мы выпили, предварительно чокнувшись бокалами.
— Расскажи мне о Донбассе, — попросила она.
— Если честно, то не хочу. Когда-то я пытался что-то кому-то рассказывать, а потом видел стеклянные глаза, наплевательские и безразличные. С тех пор я никому ничего не рассказываю. Все есть в интернете, во всем можно разобраться самому.
— Но мне все-таки интересно, — настаивала Мила.
— Что именно?
— Ну, например, как ты оказался в России.
— Началась война, десятками начали гибнуть люди. Я взял жену, на тот момент мы только встречались, и увез ее. Вот и все.
— Ты немногословен сегодня.
— Извини. Но это такая тема…
— У тебя погиб кто-то?
— …о которой я не хочу говорить. Все, давай о чем-нибудь другом.
— Ты меня тоже прости. Я всего лишь хотела узнать тебя получше. Ты обычно веселый и улыбчивый, шутишь, а сейчас… у тебя такое лицо стало…
— Вот, кстати, по поводу лица… Мне твой автопортрет понравился. Необычная ты на нем.
— Да.
— Не могу даже понять, почему.
— А я тебе скажу, — покивала Мила. — Я писала его после смерти сестры. Она недавно умерла. Это выражение горя. Только слезы я не стала рисовать. Хотя они были… Вот видишь, я говорю тебе все.
— Вы были близки?
— Да, я ее очень любила. Хотя она была и младше, но я ее всегда считала старшей из нас. Я — раздолбайка, а она серьезная и основательная, часто наставляла меня на путь истинный.