олжительной. Питьевой воды катастрофически не хватало, во время дождя можно пополнить запасы. Она придаст силы для дальнейшего пути. За несколько месяцев с отчужденного безразличного неба не упало ни капли. Откуда взялась эта чертова засуха? Надежда пришла с дождем и прохладой.
Сначала слабенькое и далекое сияние и шум в тучах превратились в мистический грохот. Небеса стали черными, солнце растворилось. Хромому даже показалось на мгновение, что оно было лишь иллюзией. Начиналась гроза, затяжная и яростная. Вскоре потоки небесной воды залили трещины в земле, заполняя собой окружающее пространство, словно стакан, внутри которого беженцы пытались двигаться дальше. Темнота усложняла путь, грязь прилипала на ноги, ветер бил в лицо, многие стали оступаться и спотыкаться. Маленьких детей брали на руки, чтобы их не унесло потоком, потому что караван жизней, невзирая на препятствия, продолжал идти в гору. В землю ежесекундно били молнии, громыхали непреклонные тучи. Природная симфония совсем не вселяла уверенности.
Хромому не хотелось этого, но под небесный гром он снова почувствовал себя солдатом.
Каждую ночь земля тряслась от разрывов снарядов, от безумной силы артиллерийского огня, который насылали друг на друга враждующие стороны. Гор запомнил только ночи, хотя воевали и днем. Лагерь находился в отдалении от линии соприкосновения, условный фронт находился южнее. Но даже сюда доходила неестественная дрожь, держа в напряжении и заставляя ценить каждый новый день.
Вдалеке то и дело в небеса уходил новый дымок от пожарища после обстрелов. Зачастую был виден и огонь. Однажды поздней осенью совсем недалеко вспыхнул огромный огненный фонтан. Солдаты из лагеря Гора долго смотрели на эту картину, они знали, что десятки сослуживцев мучаются и обгорают заживо. Позже выяснилось, что пристрелявшиеся ополченцы попали артиллерией в склад с боеприпасами и в итоге уничтожили один из украинских блокпостов. Комбаты, осознавая, что угроза приближается, что на очереди их часть, замыкались в себе и все больше мрачнели.
Лагерь находился на возвышенности возле маленького поселка городского типа. Здесь располагался важный узел связи. Солдаты хорошо укрепились: окопы были с человеческий рост, блиндажи хорошо углублены, пулеметные гнезда по периметру и несколько танков в окопах и «зеленке». На въезде в поселок блокпост с украинским флагом, который будто бы давал дополнительную защиту. Солдаты жили в палатках, которые обогревались буржуйками. Уже холодало, а боевые действия приближались. Гору не хотелось воевать, однако он понимал, что они и так прослужили относительно спокойно в зоне АТО довольно долго.
Морозным декабрьским вечером сумерки наступили рано из-за пасмурной погоды. Жора заступил на дежурство. Холодный ветер, казалось, насквозь продувал бушлат, ног он давно не чувствовал, и постоянно хотелось в туалет. «Как раньше жили люди, когда не было больших городов и света? — предавался размышлениям постовой, всматриваясь в лесостепь. — Неудивительно, что так боялись ночи». Тьма поглощала все и делала человека слепым. Полноценными оставались лишь слух и обоняние. Сколько раз казалось, что кто-то неведомый трогает за руку или ногу… Всматриваешься в пустоту, а никого там не оказывается. А иногда так долго смотришь, что зрение играет с тобой дурную шутку: вот силуэт присел, вертит головой и вроде собирается куда-то идти. Сверкает молния — и видишь, что это всего лишь куст шевелится от слабого ветерка.
А в ближайшей тьме блуждает еще большая тьма. Ночь — не повод выспаться, а отличное прикрытие для разведки.
Гору показалось, что слышны чьи-то шаги с южной стороны посадки. Он присмотрелся, но зрение на сей раз не показало ему каких-то силуэтов и фигур. Тяжело сглотнул, почудился ему в этот момент хруст сухих веток и приглушенное шуршание. Негромко и сиюсекундно, но этого хватило, чтобы все тело напряглось.
Весь лагерь спал, военнослужащим снился дембель, многие из них уже должны были находиться дома, с родными и близкими. Командиры сыто дремали после выпитого для сугрева, слышался собачий лай, проказливым эхом доносившийся из поселка. Совсем рядом есть враг. Наутро могут обнаружить труп дежурного с перерезанным горлом.
Гор отогнал от себя эти мысли и передернул затвор автомата. Он прицелился в темную холодную пустоту, будто именно она и есть противник. Никогда он еще не целился в живого человека, пусть и предполагаемого. Руки начинали дрожать не от страха, а от нервного напряжения. Совсем рядом показался огонек тлеющей сигареты, раздался негромкий смешок со всех сторон. В этот момент у солдата сдали нервы — и он открыл огонь из автомата…
Весь лагерь проснулся, командование опросило Георгия, солдаты прочесали местность. Никаких результатов — ни следов, ни окурков, ни поломанных веток. Ничего. Но уснуть в ту ночь никто больше не смог.
На следующий день пришло подкрепление, командование бригады связалось со штабом, доложило о своем прибытии и получило новые приказы. Часть солдат осталась в поселке, остальные с тяжелой техникой и артиллерией двинулись к деревне южнее, которая была нейтральной территорией.
— Пора лечиться у психиатра, — улыбнулся Жора, когда вместе с Эдиком и Федей разгружал ящики с боеприпасами.
— Да ладно тебе, нам всем надо, — отозвался Федя.
Поселок усиленно укреплялся, готовились к прорыву ополчения. Целый день Гор со своей компанией углублял окопы. Работа нелегкая, но бывает и хуже. Впереди раздавались еле слышные автоматные очереди — армия заходила в деревню и, видимо, наткнулась на разведывательно-диверсионную группу. Боевики и сепары, как все их здесь называли, проводили разведку боем. Прощупывали, насколько сильная оборона. «Ничего, выкусите», — подумал Жора, еще быстрее копая. Вернее, пытаясь быстрей копать — мерзлая земля упорно сопротивлялась.
Друзья остановились, чтобы покурить.
— Я рассчитывал на дембель, а не на эту фигню, — тихо вздохнул Георгий.
— Приятного мало, — отозвался Эдик. — Но мы все еще живы, — пар вылетал из его легких.
— Надолго? Сколько пацанов уже погибло.
— Уныние — смертный грех, а нам еще Родину защищать, — неуверенно улыбнулся Эдик.
— Только непонятно, от кого, — прошептал Федор.
— Меня достало уже все! — вспылил Жора. — Берцы накрылись, ноги мерзнут, как у собаки. Грязные все, как не пойми кто…
— Мы обязательно вернемся. Приедем домой в парадной форме, с красивыми погонами, девки со двора будут вешаться на шею, — мечтательно произнес Эдик.
От упоминаний о доме у каждого из друзей защемило сердце. Они вспомнили о своих родителях. Солдаты и так каждый день думали о них, но сейчас эти мысли как игла вонзились в мозг с ядом тревоги.
На следующий день начались ожесточенные обстрелы в этом районе. Все было приведено в повышенную боевую готовность. Украинская артиллерия била по позициям ополчения, оттуда не стеснялись отвечать тем же. По ночам снаряды падали с небес пачками прямо рядом с поселком. «Окопы могут стать или хорошей защитой, или плохой могилой», — подумалось Жоре. Несколько дней безумного огненного ливня со всеобъемлющим грохотом гнева может превратить любого человека в зверя.
Идти дальше становилось все сложней, мокрая холодная одежда зловеще прилипала к телу, словно саван, сковывая движения. Смотреть вперед также уже было невозможно. Дождь осатанело бил крупными каплями по лицу и шептал: «Сдавайтесь, ничтожества. Вы не заслужили». Постепенно беженцы выбились из сил и начали прятаться за стенами, уходя вбок от главного тракта. Крыш у разбомбленных домов все равно не было, но стены могли защитить от реки дождя, которая неслась с горы. Дорога пустела, но отдельные упрямцы продолжали карабкаться вверх.
Хромому не очень мешали капризы странной погоды, он привык и не к такому. Конечно, его шаг замедлился еще сильней, но останавливаться он не собирался. Внутри росла уверенность, что остановись он на мгновение — и умрет. После месяцев пути по засушливой пустыне библейский шторм казался карой, божьим гневом. Только никто не подскажет, за что так разгневался Господь на детей своих, что лишил их крова, родной земли, уважения соседей, а многих даже жизни — единственной реальной ценности человека, хоть многие и подменяют эту ценность ложными. Всю жизнь гоняются за славой, богатством, властью, не понимая, сколь мало нужно человеку как для счастья, так и для гибели.
Бродяга понимал, по какой земле он идет. Многострадальной, разоренной, вместо воды здесь струилась кровь людей — и не только: кровь деревьев, танков и домов лишила плодородия и жизни землю. Плач и страдания орошали теперь потрескавшиеся мертвые поля.
Полуприкрытыми глазами смотрел он на черную ленту дороги. Вместе с бурлящим потоком какой-то оступившийся комок устремился вниз. Он не был похож на кусок грязи или взрослого человека. Молнией спускалось вниз нечто непонятное, намереваясь сбить хромого, как кеглю. Затем приближающаяся угроза растрепалась, и бродяга догадался — это ребенок. Через несколько секунд несчастный оказался совсем рядом. Еще мгновение — и человеческий детеныш помчит дальше, в наполненную грязной водой бездну. Ожидать столь быстрой реакции от калеки не приходилось, однако он гарпуном выкинул руку и схватил чуть было не проскользнувшего ребенка за тряпье. Бродяга громко приказал: «Дай руку!» Но его просьба осталась без ответа. Мощным потоком дождя начало сносить их обоих. Хромой поскользнулся, упал на больное колено, но, отбросив нахлынувшую боль, вовремя среагировал и свободной рукой уперся в размокшую черную землю, впиваясь пальцами изо всех сил.
Он понял, что дальше идти не сможет. Подтащил ребенка к себе, взглянул в измазанное лицо — понять, девочка это или мальчик, было нельзя. Какая разница. Бродяга с маленьким живым клубком на руках начал отползать в сторону от дороги, туда, где груда кирпичей могла дать ненадолго приют. К тому времени как они добрались к этому «укрытию», потоки боли из колена били прямо в голову, и, прислонившись спиной к твердым кирпичам, он закрыл глаза и почти отключился от усталости. Ему показалось, что если сейчас потеряет сознание, то уже не проснется. Хромой заговорил громко, не открывая глаз. Человеческие голоса почти не звучали во время похода к границе, никто не разговаривал, речь стала казаться чужеродным явлением. Удивляясь звуку собственного голоса, он спросил: