— Короче, умер бы не я один, — ответил Саймон.
Магнус выглядел болезненно, а Алек взглянул на бумаги, разбросанные по столу. Изабель положила свою руку поверх руки Симона.
— Я не могу поверить, что мы сидим здесь и всерьез обсуждаем призыв ангела, — произнесла она. — Всю свою жизнь мы клялись именем Ангела. Мы знаем, что наша сила исходит от ангелов. Но сама мысль о том, что мы увидим одного из них… Я просто не могу в это поверить. Когда я пытаюсь подумать об этом… Это слишком для меня…
За столом воцарилось молчание.
Темнота в глазах Магнуса заставила Саймона задуматься, видел ли он сам когда-нибудь ангела. Он задавался вопросом, следует ли ему просить, но был спасен жужжанием его мобильного телефона.
— Одну секунду, — пробормотал он, поднявшись.
Он открыл телефон и прислонился к одному из столбов в мансарде. Там было несколько сообщений от Майи.
«ХОРОШИЕ НОВОСТИ! ЛЮК ОЧНУЛСЯ И МОЖЕТ РАЗГОВАРИВАТЬ.
КАЖЕТСЯ, ОН ИДЕТ НА ПОПРАВКУ».
У Саймона словно камень с души упал. Наконец-то хорошие новости. Он закрыл телефон и потянулся к кольцу на руке.
«Клэри?»
Ничего. Он пытался подавить свою нервозность. Вероятно, она спала.
Он поднял взгляд, и обнаружил, что все трое сидящих за столом уставились на него.
— Кто звонил? — спросила Изабель.
— Это была Майя. Она сказала, что Люк очнулся и может говорить. Он поправится. — Началась болтовня в непринуждённом стиле, но Саймон по-прежнему смотрел на золотое кольцо в своей руке. — Она подкинула мне идею.
Изабель приблизилась к нему, а затем остановилась, выглядя взволнованной. Саймон не винил её. В последнее время его идеи были совершенно самоубийственными.
— О чем ты? — сказала она.
— Что нам нужно для вызова Разиэля? Сколько места? — спросил Саймон.
Магнус замер над книгой.
— По крайней мере, нужна миля. Вода подойдет. Что-то вроде озера Лин…
— Ферма Люка, — сказал Саймон. — Северная часть штата. Час или два в дороге. Там, наверное, заперто, но я знаю, как туда попасть. И там есть озеро. Конечно, не такое большое как Лин, но…
Магнус закрыл книгу, которую держал.
— Неплохая идея, Симус.
— Через несколько часов, — сказала Изабель, взглянув на часы — Мы могли бы быть там…
— О, нет, — сказал Магнус. Он оттолкнул от себя книгу. — В то время как твой энтузиазм безграничен и впечатляющ, Изабель, я слишком устал, чтобы правильно сотворить заклинание вызова на данный момент. И это не то, чем я готов рисковать. Думаю, все согласны.
— Так когда? — спросил Алек.
— Нам нужно поспать несколько часов, — ответил Магнус. — Выступаем рано утром. Шерлок… извини, Саймон… позвони и спроси, можно ли одолжить грузовик Джордана на время. А теперь… — Он оттолкнул свои бумаги в сторону. — Я собираюсь пойти поспать. Изабель, Саймон, вы можете воспользоваться свободной комнатой снова, если пожелаете.
— Разные спальни были бы лучше, — проворчал Алек.
Изабель вопросительно взглянула на Саймона своими темными глазами, но он уже полез в карман за телефоном.
— Хорошо, — сказал он. — Я вернусь к вечеру, но сейчас я должен сделать что-то очень важное.
В дневное время Париж был городом с узкими извилистыми улочками, выходящими на широкие проспекты, приятными золистыми зданиями с шиферными крышами и со сверкающей рекой, разделяющей его надвое, как шрам, полученный на дуэли.
Себастьян, несмотря на своё утверждение доказать Клэри, что у него есть план, был немногословен, пока они шли по улице, сплошь уставленной арт-галереями и магазинами старых пыльных книг, вплоть до улицы Гранд-Огюстен, выходящей на берег реки. С Сены подул прохладный ветер, и она задрожала.
Себастьян размотал шарф со своей шеи и протянул ей. Ворсистый черно-белый твид еще хранил тепло его тела.
— Не будь глупой, — сказал он. — Ты замерзла. Надень его.
Клэри обмотала им свою шею.
— Спасибо, — по привычке сказала она и вздрогнула.
Ну вот! Она поблагодарила Себастьяна. Она ждала, что молния падет с небес и испепелит ее на месте. Но ничего не произошло. Он странно посмотрел на нее.
— Ты в порядке? Ты выглядишь так, словно собралась чихать.
— Я в порядке.
Шарф пах мужским запахом и цитрусовым одеколоном. Она не была уверена, что думала, что он будет пахнуть так. Они продолжили путь.
На этот раз Себастьян замедлил шаг, идя рядом с ней и останавливаясь, чтобы объяснить, что районы Парижа были пронумерованы. Сейчас они переходили из Шестого в Пятый, в Латинский квартал, и мост, пересекающий реку впереди, назывался Понт Сен-Мишель.
Как заметила Клэри, мимо них проходило много молодых людей: девушки ее возраста или старше, невозможно стильные в облегающих брюках, на недосягаемо высоких каблуках, с длинными волосами, развевающимися на ветру с Сены. Многие из них останавливались, чтобы бросить на Себастьяна оценивающие взгляды, которые он, казалось, не замечал.
Джейс, подумала она, заметил бы.
Себастьян обладал яркой внешностью с белоснежными волосами и черными глазами. Он показался ей красивым еще в первую встречу, когда был с выкрашенными в черный цвет волосами, хотя это совершенно не шло ему. Так он выглядит лучше. Бледность его волос придаёт его коже хоть какой-то цвет, позволяет обратить внимание на его высокие скулы и изящную форму лица. Его ресницы были невероятной длины, темнее волос, и слегка загнутыми, как у Джослин — это было ужасно несправедливо! Почему только она из их семьи не получила завивающиеся ресницы? И почему у него не было ни одной веснушки?
— Так, — сказала она резко, прерывая его на полуслове, — кто мы?
Он бросил на нее косой взгляд.
— Что ты имеешь в виду «кто мы»?
— Ты сказал, что мы последние из Моргенштернов. Моргенштерн — немецкая фамилия, — напомнила Клэри. — Так что, мы — немцы? Что это за история? Почему не осталось никого, кроме нас?
— Ты ничего не знаешь о семье Валентина? — голос Себастьяна звучал недоверчиво. Он остановился у стены, которая шла вдоль Сены, прямо посреди тротуара. — Твоя мать, что, ничего тебе не рассказывала?
— Она и твоя мать тоже. И нет, ничего не рассказывала. Валентин не был ее любимой темой.
— Фамилии Сумеречных Охотников составные, — медленно произнес Себастьян и взобрался наверх ограждения. Он протянул руку, и через мгновение она позволила ему взять ее и втащить на стену рядом с ним. Серо-зеленые воды Сены бежали под ними, туристические кораблики пыхтели, неторопливо проплывая мимо. — Фэйр-чайлд, Лайт-вуд, Уайт-лоу. «Моргенштерн» значит «утренняя звезда». Это немецкая фамилия, но они были швейцарцами…
— Были?
— Валентин был единственным ребенком в семье, — пояснил Себастьян. — Его отец — наш дед — был убит Нежитью, и наш двоюродный дед погиб в битве. У него не было детей. Это, — он протянул руку и коснулся ее волос, — наследство со стороны Фэирчайлдов. Английская кровь. Я больше похож на швейцарских родственников. Как Валентин.
— Ты знаешь что-нибудь о наших бабушках и дедушках? — спросила Клэри, увлекшись рассказом против своей воли.
Себастьян опустил руку и спрыгнул со стены. Он протянул руку, она схватилась за нее и, потеряв равновесие, спрыгнула. На мгновение она столкнулась с его грудью, твердой и теплой под рубашкой. Проходящая девушка бросила на нее насмешливый, ревнивый взгляд, и Клэри поспешно отстранилась. Она хотела крикнуть той девушке, что Себастьян был ее братом, и в любом случае, она его ненавидела. Она не сделала этого.
— Я ничего не знаю о наших бабушках и дедушках, — сказал он. — Откуда? — его улыбка вышла кривой. — Идем. Я хочу показать тебе свое любимое место.
Клэри отпрянула.
— Я думала, ты собираешься доказать мне, что у тебя есть план.
— Всему свое время. — Себастьян зашагал вперед, и через мгновение она последовала за ним. Требовалось узнать план. А до этого быть милой с ним. — Отец Валентина был очень похож на него, — Себастьян шел дальше. — Он верил в силу. Мы — воины, избранные Богом. Это — то, во что он верил. Боль делает тебя сильным. Потеря делает тебя могущественным. Когда он умер…
— Валентин изменился, — произнесла Клэри. — Люк рассказывал мне.
— Он любил своего отца и ненавидел. Что-то ты можешь понимать, зная Джейса. Валентин воспитывал нас так же, как его воспитывал наш дед. Мы всегда возвращаемся к тому, что знаем.
— Но Джейс, — произнесла Клэри. — Валентин научил его не только сражаться. Он учил его иностранным языкам, игре на пианино…
— Это влияние Джослин. — Себастьян произнес ее имя неохотно, как будто ненавидел даже его звучание. — Она думала, что Валентин сможет поддерживать разговор о литературе, искусстве, музыке… не только об убийстве. Все это он вложил в Джейса.
Железные голубые ворота выросли перед ними. Себастьян нырнул в них и поманил Клэри следовать за ним. Она не любила таскаться за кем-либо, но последовала за ним, держа руки в карманах.
— А что насчёт тебя? — спросила Клэри.
Он показал свои руки. Без сомнения, это были руки ее матери — проворные, с длинными пальцами, созданные для того, чтобы держать кисть или ручку.
— Я учился играть на инструментах войны, — сказал он, — и рисовать кровью. Я не похож на Джейса. — Они находились в узкой аллее между двумя рядами домов, сделанных из того же золотого камня, как и многие другие здания в Париже, их крыши сверкали медно-зеленым в солнечном свете. Под ногами улица была из булыжника, и не было никаких автомобилей или мотоциклов. Слева от нее расположилось кафе с деревянной вывеской, державшейся на выделанном железном копье, но разве возможно ли было здесь, на этой извилистой улочке, вести прибыльное дело? — Мне здесь нравится, — сказал Себастьян, проследив за ее взглядом. — Потому что это, как если бы ты побывал в прошлом веке. Никакого шума машин, никакого неонового света. Только… умиротворение.
Клэри уставилась на него.
Он лжет, подумала она. Себастьян не может на самом деле так думать. Как может тот, кто чуть не сжег Аликанте до основания, желать умиротворения.