Ищи, ищи, Юнгар! Вперед, через пустырь, Юнгар!
Наш инструктор-наставник капитан Емец знает про собачек и поисковую работу все. Но для этого ему пришлось прослужить почти тридцать лет, и устало сердце, и когда он вышел в последний раз на поиск бандитов в Бирюлеве, его призовая собачка Акбар вела по следу одиннадцать километров, и Емец, у которого хватило сил воспитать ее, не мог их собрать, чтобы бежать одиннадцать километров, и он привязал лонжу к бамперу милицейского «газона», и Акбар тащил за собой двигавшуюся на второй скорости погоню, пока не привел к укрытию бандитов.
Ищи, Юнгар, ищи, ищи! Быстрее, быстрее, пока сердце бьется мощно и весело!
За пустырем расползлись сараи и гаражи. Здесь запах бензина, резины, масла и старого металла даже мне шибал в ноздри, но Юнгар уже шел неостановимо, как стайер на последнем закруглении перед финишем.
Круто рванул в сторону, через канаву, по дощатому измостью, к перекосившемуся сараю, у дверей встал во весь рост, налегая на серые старые доски, и радостно, с горловым хрипом, во всю мощь легких дал голос.
— Охранять, Юнгар! — Я сбросил лонжу и облегченно вытер с лица испарину.
С дальнего края пустыря показался наш желто-синий автобусик, я подкинул вверх кепку и замахал им рукой — чтобы они нас с Юнгаром не потеряли.
Потом участковый и подъехавший из отделения инспектор доставили к сараю хозяйку, и сзади нее маялся красномордый опухший парень — сынок, в грязно-рыжей щетине и голубой ряби наколок-татуировок. На правой кисти у него было кривыми буквами наколото «ЖЕНЯ». Радостный Задирака спросил у парня:
— Ты, что, боишься забыть, как тебя зовут? Мы напомним!..
Парень плевался и грозился нам прокурором за самоуправное вскрытие сарая. Потом мать вынула откуда-то из-под кофты ключи, хрустнул в нутре ржавый замок, распахнулась створка двери, и в прорезавшем сумрак сарая луче фонаря кроваво сверкнули две дюжины напуганных кроличьих глаз. А на верстаке у двери валялись три голые, уже ободранные тушки…
Юнгар подвизгнул и отошел от дверей.
— …Милиция слушает. Замдежурного Микито…
— Дяденька, помогите, пожалуйста. У нас кошка Машка упала в сетку под окном. На шестом этаже. Мяукает, а вылезть не может. Жалко Машку…
13. Рита Ушакова
Вытирая руки носовым платком, в зал вошел следователь Скуратов и сказал:
— Станислав, вас ждут в приемной какие-то провинциалы.
Тихонов удивился:
— А почему вы думаете, что провинциалы?
— Они оба в сапогах и в нейлоновых рубашках, — оъяснил следователь.
Тихонов засмеялся, взял меня за руку и предложил:
— Хочешь познакомиться с провинциалами?
— Хочу, мне все интересно. — Я поднялась, и мы пошли вниз, в приемную.
По дороге, все еще улыбаясь, Стас сказал:
— Он мне напомнил одну давнюю историю. Ко мне пришел как-то в гости мой приятель, однокурсник. Вечером мать спросила: «Он что, провинциал, твой новый друг?» «…Мамочка, — спрашиваю, — ты с чего это взяла?» А она хохочет: «У него бакенбарды и трагическое выражение лица!»
В приемной сидели и тихо переговаривались с молоденьким дежурным лейтенантом «провинциалы» — здоровенные парни с обветренными простодушными лицами.
Лейтенант встал:
— «Сквознячок», Станислав Палыч.
Тихонов мельком оглядел парней и спросил:
— Мотоцикл?
Парни в один голос ответили:
— Мотоциклы! — и только потом удивленно переглянулись.
— Ясно, — кивнул Стас. — Рассказывайте, только покороче.
Один из парней, беспокойно жестикулируя огромными ручищами — на пальце правой поблескивало золотое обручальное кольцо, — забубнил:
— Приехали мы вчера, да, вчера, выходит, «Явы» нам нужны. Из города Ново-Экономическое, знаете небось, нет? В Донбассе, одним словом, да… Шахтеры мы… Наших мотоциклов, конечно, навалом, но охота «Яву», у нас шоссейки такие нынче залили, будь спок!..
— Короче, гражданин… — сказал Тихонов, и фраза прозвучала у него совсем по-милицейски. Он, наверное, это почувствовал и добавил: — Я же вас просил… К делу переходите.
— Я и говорю к делу, — отозвался парень. — У нас тут в Москве делишки кой-какие, ну и мотоциклы решили взять. Приезжаем к магазину, на витрине «Явы» красуются, а в наличии нема. Директор говорит: «Дефицита нету, да вашего брата фанатов полно, с базы завозить не успеваем…»
— И что, очередь? — спросил Стас.
— Ну! Месяца, говорит, на полтора. Так мы ж не можем полтора месяца тут ошиваться — работа ждет! Ладно, толкемся около магазина, подходят двое парнишек; слышь, говорят, орлы, «Яву» хотите? Ну, говорим, «Яву». Тут, говорят, такое дело — мы сами на заводе работаем, нам министерство на два мотора наряд выделило. И, как на грех, денег нет, выкупить не можем… Ну, говорю, друга, помогите — так «Яву» хочется! А набросить нам по полтинничку — не обидно, говорят, будет, на пропой души, вашу покупку спрыснуть, значит? Да что вы, кричим, мы хоть сейчас! Не, говорят, сейчас не надо — сделаем дело, тогда ужо… Договорились, поехали. Приезжаем в министерство — наряд оформлять. Один парень на улице остался, другой, который разговор с нами вел, пошел по кабинетам, мы за ним ходим. Все его там знают — вась-вась да за ручку и все такое прочее. Приходим к главному начальнику, парень к секретарше: «Борис Иваныч на месте?» Она говорит — вышел. Подождали с полчаса, опять туда же. Пришел? Пришел. Он к нему в кабинет, минуты через две вертается — пишите, мол, заявления. Ну, мы пошли в коридор, написали. Он их забрал, ушел в приемную, скоро обратно является — на заявлениях наших красным карандашом: «Бухгалтерия. К оплате». Пошли, говорит, братцы, в кассу. У дверей бухгалтерии взял деньги, пришпилил к заявлению. Мы ему снова — возьми свою сотню. Не, говорит, ни за что — выкатите моторы из магазина, тогда, как говорится, чокнемся. Ладно. Ушел он, и с концами. Часа полтора ждали…
— Когда дело было? — спросил Тихонов.
— Да аккурат после обеда мы с ними встретились, часа три, значит, начало четвертого. Пока договаривались, да ехали, да бумажки подписывали, ну, часа четыре, полпятого стало, а, Сергей?
Товарищ по несчастью сумрачно кивнул патлатой головой. А потерпевший продолжал:
— Около шести, смотрим, народ служивый уже расходится, засомневались мы. Заглянули в бухгалтерию, туда-сюда: нет его нигде. Я гляжу, уборщица там в коридоре за дверью копошится. Не видала, говорю, мамаша, такого да такого, он сюда вошел? Она смеется: раз, говорит, вошел, значит, тут должен быть. Да нет, говорю, нет его тут нигде и обратно не выходил. Она и говорит: а может, он на вторую парадную вышел — и показывает дверцу в конце коридорчика. Мы — туда, а там лестница и выход на улицу. Спустились мы, смотрим, и дружка его, который на машине нас вез, нету, и машины его нигде не видно…
— Какая машина? — перебил Стас.
— «Москвич», четыреста второй. Кофейный.
— А номер, случайно, не запомнили?
Парни переглянулись, пожали плечами, второй сказал:
— Кабы знали… тогда, конечно, запомнили б…
— Кабы знали, вам и запоминать не надо было бы, — едко сказал Стас. — Вы бы с ними не вязались просто… Эх, вы… Ну, и дальше что — в милицию?
— Не-а… — длинно сказал первый парень. — Мы его еще на улице ждали… никак поверить не могли: свой вроде мужик, а такая сволочь… — И парень вдруг судорожно всхлипнул, будто собираясь заплакать — такой огромный лохматый ребенок с обручальным кольцом, которого несправедливо и жестоко обидели.
— Денег жалко, — простодушно сказал второй парень. — Две тыщи сто отдали, за них наломаешься…
— Да брось ты, Серега, — зло перебил первый. — Деньги… хрен с ними… Главное — дураки мы… Эх, дурачье какое…
В комнате повисла тяжелая тишина. Стас, сумрачно уставившись в потолок, вычислял что-то, лейтенант сочувственно смотрел на парней, сидевших понуро.
— Так, ладно, — прервал молчание Стас. — Дальше что происходило?
— С утра потолкались мы в министерстве в этом, потом в магазин поехали, к открытию, — думали, может, все-таки недоразумение какое вышло, и он туда приедет. Ну, потом поняли — околпачил он нас, гнида. Посоветовались с людьми. Езжайте, говорят, на Петровку, тридцать восемь. Мы и поехали…
Молча поднялись мы вместе с потерпевшими на четвертый этаж основного здания — в 6-й отдел МУРа, который занимается всякого рода мошенниками. Стас познакомил меня с инспектором — вихрастым пареньком на вид лет девятнадцати — Колей Спиркиным и коротко рассказал ему немудрую историю наших новоэкономистов.
— Попробуем вам помочь, граждане, — серьезно сказал Коля, обращаясь к парням. — Только сначала ознакомьтесь с этим вот правилом. — И он указал на картонный рукописный плакатик, висевший на стене: «ОПОЗНАНИЕ ПРЕСТУПНИКА — ДЕЛО ЧЕСТИ ПОТЕРПЕВШЕГО!» При этом он хитро подмигнул Стасу, и я поняла, что лозунг — дело рук и предмет гордости Коли.
Вместе со Стасом он притащил и разложил перед потерпевшими несколько альбомов в синих ледериновых переплетах.
— Ну, начнем, благословясь, — сказал Коля, открывая первый альбом. — Смотрите, ребятки, внимательно на эти карточки, ищите знакомые вам лица…
Потеснившись, парни уселись за столом и, вполголоса переговариваясь, начали листать альбом. Еще не дойдя до середины, они загомонили:
— Вот он! Он самый, паразит!
Коля внимательно посмотрел на фотографию. Потом, помычав себе что-то под нос, раскрыл перед потерпевшими другой альбом, весьма потрепанный:
— Теперь здесь ищите…
— А зачем? — недоуменно спросил первый парень. — Вот он, мы его точно указали, не сомневайтесь!
— Э-э, братцы, вам кажется, что точно, а потом выясняется, что не точно. Похожих людей мало ли? Смотрите, смотрите, не ленитесь!
Пока ребята смотрели альбом, Коля Спиркин отошел с нами к окну:
— Это Рудик Вышеградский.
— Марчелло? — уточнил Стас.
— Он. Все бы в цвет — Рудик как раз по «сквознякам» мастер, его почерк, но дело в том, что он был осужден и вряд ли вернулся, я сейчас посмотрю приговор…