— Что, — мрачно отозвался тот, — съест он нас?
— Да нет, дурила. Спасемся мы. Ты не видишь, сник этот зверь, стухся. А все потому, что важные мы птицы, и есть нас нельзя.
А на следующий день охранник чуть не доказал обратное. Доселе его визиты были более или менее в одно время, в этот же раз он заявился ранним утром, когда пленники еще спали, каждый видя свой сон, из которого их вырвала нещадно грохнувшая дверь. Пока они продирали глаза, мохнатый охранник уже вломился в комнату. Был он ужасен, старый камуфляж сполз с него и болтался лишь кое-где лохмотьями, но он был уже и не нужен — шерсть заменяла одежду. Глаза были красны, воспалены и безумны. А в руках он снова держал пилу и искал корявым пальцем кнопку запуска.
— АААРГХ!!! — взревел монстр, и в замкнутом крохотном помещении это прозвучало оглушающе, потом его повело в сторону, и он ударился плечом о кирпичную кладку.
— Они... — сказал охранник с усилием, — они хотели... чтобы я не трогал... Хотели не дать — МНЕ!!! Но я... не поддамся.
— Стрый, выдирай штырек! — панически прошептал Николай.
Стрый выдрал — слишком усердно, во все стороны полетела мелкая цементная крошка.
— МЕНЯ НИКТО НЕ ЗАСТАВЛЯЕТ!!! — заорал охранник истерически и дико и попал все же по кнопке.
Пила завелась, но криков его заглушить не могла. С видимым усилием подняв зубчатый агрегат, мохнатый хранитель покоя бывшей фирмы с ревом попер вперед, целясь более-менее в сторону Пиночета. При этом мутанта раскачивало и мотало.
— НИКТО НЕ ЗАСТАВИТ! — вещал он, а потом гневно заорал, когда Николай выскользнул из-под самой пилы и кинулся в сторону.
Электропила достигла стены и попробовала пройти дальше, движок визжал истерически, в воздух взвивались обломки кирпича. Чуть в стороне Стрый смотрел на творящееся с достойной памятника тупостью на лице. Охранника трясло, трясло пилу, зубья дребезжали и вгрызались в кирпичную кладку.
— Туда! Туда! — кричал Пиночет, указывая на открытую дверь, но тут мохнатый выдрал свое оружие из стены и в мощном замахе стал разворачиваться, стремясь зацепить кричавшего.
И зацепил бы, если бы вновь не погас свет. Лампочка под потолком отчетливо щелкнула, это было слышно даже сквозь царившую в подвальчике какофонию звука. По нити накаливания прошла судорога, и она на секунду зажглась вновь — слабенько, вполсилы, но и этого хватило Пиночету, чтобы увидеть оранжевый корпус пилы совсем рядом со своим лицом. Зубья над головой бешено крутились, движок выдавал уже совершенно самолетные децибелы.
Николай бывал на аэродромах. В детстве он очень любил смотреть, как взлетают и садятся самолеты.
Думая о самолетах, он, снова в наступившей тьме, ухватился за корпус пилы и мощно толкнул от себя, не отпуская рук, навалился всем телом. Невидимое в темноте лезвие пилы приняло вертикальное положение, а затем стало склоняться на другую сторону.
Где-то на полдороге к горизонтали оно и встретило мягкую и податливую плоть охранника. Свист зубьев сменился чавканьем. Николая словно обрызгали из краскопульта — на лице густо осела тепловатая жидкость. Вопли охранника стали громче.
Рядом Стрый истерически раз за разом выкрикивал пиночетово имя, потом нащупал его в темноте и дернул за руку. Чавканье умолкло, и невидимая пила всколыхнула воздух, пролетев совсем рядом с Николаем, и ворохом искр отметила место своего падения. Там она и завозилась, словно раненое животное. Крутящееся лезвие не давало ей лежать спокойно, пила ерзала, затем совершила акт самоуничтожения, перепилив собственный провод, и затихла.
В наступившей тишине Николай услышал, как топает Стрый, взбираясь по лесенке на свободу. Пиночет под аккомпанемент звучных стонов невидимого охранника последовал за напарником. Гараж наверху оказался закрыт, и почти все его пространство занимал побитый жигуль хозяина. Тут царил полумрак.
Пиночет подскочил к дверям, сильно их толкнул, но только отбил руки. Двери были заперты. Запертой оказалась и крошечная калитка в одной из створок. Васютко прислонился к двери, припал к ней всем телом. Через неровные стыки внутри проникал свет и свежий воздух — воздух свободы. Где-то там, за этой убогой преградой, горели фонари. Там была одна из последних теплых летних ночей.
Он застонал от досады и разочарования.
— Да что же это? — вырвалось у Николая. — В последний момент...
Охранник в погребе громко застонал, и беглецы испуганно повернулись. Если вылезет наверх — наверняка разорвет на части. Они заколотили руками по бугристому металлу, не чувствуя боли:
— Вы-пус-ти! Вы-пуст-ти! Вы-пус-ти!
И тут теплый вечерний свет — там, снаружи, — застила чья-то тень. Загромыхал ржавый старый замок, и их выпустили. Отворилась створка, и напарники чуть ли не бегом выскочили наружу, оставляя позади затхлое нутро гаража и ненавистный погреб.
Да, здесь, на улице, и вправду было хорошо — дул легкий ветерок, гонял пестрые обертки вдоль тротуара. Город жил, как обычно, многогранно, шумел, как потревоженный улей, чуть нервозно. Из-за массива ближайшего дома вставала теплая желтая луна.
Спустя какое-то время Николай понял, что рядом кто-то стоит. Нет — смешно, совсем забыл о своем спасителе, залюбовался ночной улицей. Только когда менее восприимчивый Стрый осторожно потянул за рукав, Николай вспомнил, кому обязан своим спасением. А он был тут как тут, и луна, как ни старалась, не могла высветить его лица. Поношенный плащ вяло колыхался на ночном ветру.
— Ты все-таки пришел, — молвил Николай Васютко. — Ты нас спас...
— Ах, Николай, Николай, — с упреком, впрочем, вполне добрым, молвил спасший их, зябко кутаясь в свой плащ, — ну неужели ты думал, что я брошу вас? Брошу после того, как на вас пал выбор?
— Выбор? — пролепетал Пиночет. — Мы выбраны? Кем?
— Ты узнаешь. Чуть позже. Сейчас скажу лишь, что ты не один такой. И напарник твой — это далеко не все, кто уже ощутил избранность, — он на секунду замолчал, вслушиваясь в вопли охранника. — Но не все подчинились, как это не печально.
— Так он... — спросил вдруг Стрый, — он тоже?
— Теперь уже нет, — сказал одетый в плащ человек с неопределяемой внешностью, — с ним все кончено. Но нам он не важен. Слушай меня внимательно, Николай Васютко по прозвищу Пиночет, и ты тоже, Евгений Малахов, который был вполне Шустрый, пока не сторчался. Имейте в виду, ваша старая жизнь закончилась. Вы были отбросами, никчемными наркоманами, жить которым оставалось не так уж долго. Вы пали так низко, что для выполнения первого задания мне понадобился кнут и пряник в одном лице. Морфин — без него вы бы не стали ничего делать. Но нам не нужны высохшие ходячие растения с гноем вместо мозгов. Чтобы пойти со мной дальше, вам надо было избавиться от смертельной привычки. Потому что избранные, такие, как вы, должны жить долго и уметь достигать поставленные перед ними цели на одном желании. На одной преданности и энтузиазме.
— Постой! — сказал Николай. Он потихоньку начинал догадываться. — Так ты потому не спасал нас так долго? Из-за этого нас почти две недели держал в заточении этот отмороженный волосатый урод?!
Тип в плаще кивнул, спокойно и даже слегка изящно:
— Вас надо было избавить от морфина, но не только. Вам надо было избавиться от собственной слабости, закалиться, проявить характер. И вы его проявили, даже больше, чем я думал.
— Но... — сказал Пиночет, и тут перед ним возник ясный и четкий образ гладких стеклянных капсул с водянистой жидкостью. Теперь обходиться без них? Да как такое может быть? Да, пусть физической зависимости больше нет, но психическая-то осталась! Она есть — это агатовый червячок, что вызывает болезненный зуд в мозгу!
Пиночет уцепился за собственный локоть и стал остервенело его расчесывать, как всегда делал, когда испытывал стресс.
— Я не могу! — заявил Николай. — Нет, я не могу без него! Как так?!
— Сможешь, — сказал его скрывающийся в тени собеседник, — ты ведь уже чувствуешь руку выбора у себя на плече?
— Руку? Да я... — но в этот момент собирающийся сказать нечто резкое и, может быть, даже непечатное Пиночет и вправду на секунду ощутил что-то тяжелое на своем правом плече. С тихой паникой скосил глаза, ничего не увидел и заорал испуганно: — Да кто ты вообще такой?!
— Тот, кто тебя спас, — ответили ему, — и тот, кто отучил тебя от зелья, так что, можно сказать, спас еще раз. Я твой работодатель, твой наставник и твой хозяин, Николай. Вот кто я такой. А кто стоит надо мной... я тебе скажу со временем. И вот что еще, в данный момент вы свободны, но как только я позову, как только дам вам задание — вы должны будете его выполнить. У нас пока не хватает нужных людей, таких, как вы. А ведь скоро Исход.
— Что за исход?
— Просто — Исход. И не что, а куда. Его время придет, очень-очень скоро. Я надеюсь, вы успеете подготовиться к нему.
— Исход? — тонким голосом спросил стоящий рядом Стрый. — А это не смерть?
— Нет, — усмехнулся их спаситель, — ничего общего.
А после повернулся и неторопливо зашагал прочь, оставляя ошеломленных напарников за спиной.
Те молча следили, как он идет по улице, как его мягко и почти бесшумно нагоняет черный автомобиль, притирается совсем рядом, как верная собака к ноге хозяина. Как идущий останавливается, открывает дверь и садится в машину, которая почти сразу же трогается с места. Задние фонари авто горели демоническим рубиновым светом.
Стрый испуганно покосился в сторону гаража — вопли раненного пилой охранника затихли. Ключ торчал в замке, и Малахов осторожно притворил створку двери, а потом и закрыл ее.
— Пусть посидит, — сказал он тихо, — как мы сидели.
Не разговаривая, напарники двинулись вниз по улице по направлению к собственному дому. Шагали по треснутому асфальту, дышали свежим после подвала воздухом, смотрели по сторонам.
Что-то изменилось за те без малого две недели, что они провели в подземном карцере. Неуловимо, но все-таки это чувствовалось. Да, Николай не зря сравнил город с муравейником, вот только раньше этот муравейник был спокоен, а теперь кто-то пришел и разворошил его палкой, вскрыл подземные галереи и, может быть, добрался даже до толстой белесой матки с не